«Попробуйте рассказать о Воскресении, стоя у гроба»

Протоиерей Александр Косач, настоятель храма святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова на Богословском кладбище Санкт-Петербурга, об особенностях и радости служения на скорбном месте, о верных словах опечаленным людям, о настоящем христианском приходе.

Не придешь – принесут. Выбери первое

– Отец Александр, скажите, пожалуйста, есть ли какие-то особенности служения священника в кладбищенском храме?

– Разумеется, они есть. Храм на Богословском кладбище – это не просто одна из ритуальных точек города. Это один из ключевых пунктов не только одного из самых больших районов Санкт-Петербурга, но и всего города. Одно из старейших кладбищ, на котором похоронено огромное количество петербуржцев. Если в приходские храмы заходит не так много людей – по большей части только прихожане, то в кладбищенский храм рано или поздно приходят все. Если не приходят – приносят.

Особенность городского кладбищенского прихода в том, что люди сюда попадают по необходимости – со всего города, а не только из окружающих домов. Если человек и пойдет в храм, то в ближайший к своему дому, но первая встреча с храмом часто происходит именно в печальный период жизни, то есть тогда, когда человек вынужден признать, что земная жизнь конечна. И тут бывает сложно – как пришедшему в церковь человеку, так и священнику, который здесь постоянно. Ведь представления о Церкви у многих абстрактные – почерпнуты из фильмов или картин, часто пошлых советских или не менее пошлых западных. Священнику надо в нескольких словах суметь этим людям сказать то, что в дальнейшем приведет их к Богу. Поверьте, это трудно. Но выполнимо.

Когда поучения не нужны

Нужно сочувствие, а еще не дать развиться отчаянию – иногда из отчаяния вырывать приходится довольно резко

– Если христианам чужды паника и отчаяние, когда они сталкиваются со смертью, то как реагируют на встречу с ней люди нецерковные?

– За время моего священнического служения я проводил огромное количество людей, а у каждого из них – родные и близкие, с кем я общался и разговаривал. Многие из них – далекие от Церкви люди, но перед смертью все равны, и все волей-неволей вынуждены думать о вечном. Неверующий при потере дорого ему человека, не имея духовной перспективы, часто помышляет о самоубийстве.

Каждый день я общаюсь со множеством не просто людей, а людей в горе. Им зачастую не нужны ни поучения, ни наставления. Самое главное, что им нужно, – сочувствие и сопереживание, а некоторых приходится достаточно жестко вырвать из состояния отчаяния. Это как хирургическая операция: процесс неприятный, но необходимый, – и здесь, возможно, пригодились мои навыки врача.

Храм св. ап. и ев. Иоанна Богослова на Богословском кладбище

– Часто человек в отчаянии произносит слова, граничащие с хулой на Бога: «Почему Он отнял его/ее у меня?»; «Как Он допустил?»; «За что Он меня наказывает?»… Это следует пресекать, не надо давать возможности развивать эти ни к чему не ведущие мысли. Пусть даже путем встряски, неожиданно переключить его внимание на что-то более жизненное или просто запретить так говорить. Надо сбить эмоциональную зацикленность, встряхнуть.

Не все понимают. Начинают себя винить, кого-то еще, ругать себя, что вовремя не увезли в больницу или, наоборот, увезли не вовремя… Так вот, надо по возможности донести до людей, что ко всему можно быть готовым в жизни, кроме смерти. Никто не готов к ней. Смерть никогда не ждет благоприятных условий и удобных обстоятельств. И осознание этого лишний раз заставляет самых гордых и самоуверенных людей почувствовать свою незащищенность. А порой, чтобы человек обратился к Богу, ему нужно осознать свою слабость.

Часто на прощании родственники, насмотревшись фильмов, начинают вести себя мелодраматично, играть, позировать, принимать соболезнования, обращать всячески на себя внимание. Это также нужно пресекать, настраивать на то, что в центре внимания сейчас тот, ради кого они пришли сюда.

Несколько слов беседы с родными умершего способны заронить зерно веры и жажды Бога в их сердца. Самая напряженная миссионерская работа, ежедневная, без перерыва, без идеальных условий, когда люди хотят и готовы услышать именно о Боге. Вы попробуйте благовествовать о Евангелии и Воскресении, стоя у гроба! И когда люди приезжают и благодарят за то, что начали после разговора ходить в храм, это для меня подтверждение нужности моих действий.

– Вы сказали о тяжести служения: «попробуйте говорить о Воскресении, стоя у гроба». То есть дежурными словами, торопливой скороговоркой здесь не отделаешься…

– Да! Одни в горе становятся мягче и добрее, а другие, наоборот, ожесточаются. К каждому надо найти подход. Постоянно надо ориентироваться и находить для каждой ситуации свои слова, то, что может потом их привести в храм в перспективе, а в ближайшее время поддержать, чтобы они не ушли в состоянии обиды и досады на Бога, особенно это касается родителей, которые хоронят детей. Если бы не благодать священства, такое количество горя выдержать просто невозможно. Люди чутки к проявлению малейшей фальши. Если хоть где-то есть колебание в вере, это ощущается, и для людей неверующих это будет оправданием их неверия. И в этом также наша ответственность.

Воскресение – данность. И осознание этого дает надежду, а у многих переворачивает представление о мире

Потеря человека – не потеря машины. Это не просто сломалось тело. Тело лежит в гробу, без души. Душа где-то есть, она даже может продолжать общаться с близкими, но человека как полноценной личности уже нет. Это противоестественно, это мучает и пугает. И слово священника тут может помочь. То слово, к которому в мыслях будут возвращаться. Если не коснуться души несколькими словами, то люди легко забудут слова какого-то священника. А для этого необходимо сострадание. Оно будет только в том случае, если, провожая человека, ты переживаешь вместе с родственниками потерю близкого. Через Адама и Христа все близкие. Молиться за этого человека как за своего, родного. Молитва об усопшем – не сотрясание воздуха и не высокопарные слова. Это реальное единение в Боге с другими живущими. Вот – смерть как результат отпадения от Бога. Это данность. Но и Воскресение – это данность. Воскресение полноценного человека, телом и душой. Это временное бездушное состояние. А потом восстанем все – и встретимся. Это не только надежду дает, это осознание переворачивает у многих представление о мире.

Мы говорим не о «нравственной составляющей», не об обряде или дани традиции – подразумевается реальное переживание того, как мы все объединены страданиями Христа. Обряд вторичен. И тому, как обрядовые вещи преломляются в языческом сознании народа, множество примеров. Поэтому важно акцентировать внимание на том, что в храме не какие-то там камлания с непонятными словами происходят, а то, что мы исповедуем на каждой Литургии: чаяние воскресения мертвых и жизни будущего века.

Мы вместе готовимся к Причастию, с кем-то – к крещению и венчанию. А к смерти мы не готовы. И невозможно подготовиться. Поэтому момент отпевания, прикосновения к вечному для людей становится чем-то вроде второго оглашения.

Только любовь объединяет. И перед лицом смерти только любовь становится ответом

Приходят прощаться с человеком не только крещеные и церковные родственники. Но и сотрудники, друзья, многие из которых и неверующие, и инославные. Но раз они пришли сюда проститься, значит, они пришли по любви. Только любовь объединяет, несмотря на все человеческие разделения. И в этом мы видим очень важный символ: Любовь объединяет всех людей, заставляет и сопереживать, и смиряться, и прислушиваться к доводам. Перед лицом смерти только любовь становится ответом. Люди добровольно, по любви к человеку собираются с ним проститься. И у меня есть несколько минут, чтобы помочь им запомнить этот момент. Помочь им не упустить возможность сделать шаг ко Христу.

И кстати, любовь, которую оставил после себя человек, то, скольких людей он объединил собой, будет также свидетельствовать о нем на Страшном суде. И наше присутствие на церковном прощании с человеком символизирует объединение земной и Небесной Церкви.

Здесь еще такой момент. У гроба умершего люди вынуждены смириться перед неизбежным: в этот момент не будет споров, дискуссий. В общем-то, это идеальный момент для пастырского слова, когда все самое важное на острие: смерть, любовь.

Приход на кладбище – это пуповина, связывающая людей с предками, с землей, на которой они живут

– Крепка, как смерть, любовь – здесь эти строки из Песни песней очень кстати. А христианский опыт говорит нам, что Любовь крепче – вот об этом мы должны задуматься, о собственном христианском опыте в том числе, мне кажется.

Батюшка, еще у нас есть практика заочных отпеваний…

– …довольно порочная, на мой взгляд, если принимать во внимание все, о чем мы говорили. Ведь самых важных слов, мыслей люди оказываются лишены. Именно в личном присутствии, в соприкосновении с жизнью и смертью, при личном разговоре со священником есть возможность воспринимать таинство смерти внимательно, не дежурно скорбно. Конечно, я не беру во внимание исключительные обстоятельства.

– Есть ли какое-то воспитательное значение у церкви на кладбище?

– Убежден: да. Приход на кладбище – это пуповина, которая связывает людей с предками, с землей, на которой они живут. Разорви эту связь – и земля эта будет не нужна, и страна не нужна, и город этот будет пустым звуком. Много говорится про патриотизм, про воспитание молодого поколения. Только когда человек похоронил кого-то из своих, когда пришел на могилу к деду – он в полной мере прикоснулся к земле предков. Только когда часть его плоти останется здесь, в этой земле. Когда он будет помнить, тогда он будет это защищать. Печально, что это не осознается, – а поэтому легко бросается и забывается. Придумывать-то ничего не надо – все и так на поверхности.

Никакой «элитарности» – обычная семья

Отец Александр и прихожане храма Иоанна Богослова

– Как же удалось восстановить храм?

– Инициативная группа жителей Калининского района Петербурга добивалась разрешения на строительство храма в историческом месте с 1996 года. В 1998 году было получено разрешение на строительство нового храма. В 2000 году был освящен престол.

– Приход небольшой – для огромного города непривычно.

– Зато я каждого прихожанина знаю по имени, знаю все семейные обстоятельства каждого, любой из прихожан может мне позвонить, посоветоваться. Это мечта любого городского священника – я это без пафоса говорю, а по опыту. За многие годы собралась приходская семья трезвых, разумных людей. У нас никогда не было «спонсоров», все в храме сделано общими силами прихожан – и это показатель, на мой взгляд, красноречивый: община живет трудом и молитвой, надеясь на Христа. Получается.

Атмосфера маленького прихода создается семейная, здесь каждый человек на виду, все друг друга знают. В некотором роде это – идеал христианской общины, когда прихожане становятся большой семьей.

– А это не провоцирует появление такой, знаете, замкнутой «элитарной» общины? Мол, чужаков не принимаем, в сторонке постой, а мы еще тыщу раз подумаем, здороваться с тобой или нет. Бывают случаи.

– Нет, не означает, слава Богу: каждого нового человека приход принимает с радостью. А семья означает, что люди друг с другом в радости и горе. Взаимовыручка, помощь каждому в сложной ситуации, совместные праздники – это гораздо крепче, чем просто работающий вместе коллектив.

– Пример можете привести?

– Да пожалуйста, сколько угодно. Потерялся ребенок года три назад. Всем приходом молились и искали – ребенок нашелся, жив и здоров, слава Богу. Поддержка родителям была неоценима.

Узнав о смертельном диагнозе, прихожанин просил помощи – весь приход был с ним и морально, и молитвенно, и его постепенное выздоровление никого не удивило, а лишь обрадовало.

За пожилыми и заболевшими всегда будут ухаживать, помогать; семьи с маленькими детьми всегда знают, что к ним здесь отнесутся как к родным. Это совершается постоянно. Эта поддержка и помощь друг другу на самом деле сродни семейной поддержке, говорить о таких вещах как о «разовых акциях» даже как-то неудобно.

Литургия, а не «проекты»

– Знаю, что материальное положение маленького прихода весьма стеснено. Сейчас говорят о всевозможных «крупномасштабных проектах» – ваш приход принимает в них участие?

– Вы должны понимать, что приход находится на самообеспечении, извне никаких средств конкретно нашему приходу не поступает. Поэтому говорить о каких-то «социальных крупномасштабных проектах, осуществляемых прихожанами нашего храма», не приходится – для этого есть социальный отдел епархии и большие храмы, которые обладают средствами и возможностями организовать что-то дополнительное к основным функциям.

– А как же социальная и прочая деятельность прихода?

– Вот сейчас строго и очень серьезно: самая главная задача храма – это Литургия. Для христианина это аксиома, а для неверующего – пустой звук. Как измерить помощь в килограммах пострадавшим от наводнения – понятно. Понятно, как помочь, чем и в каком объеме людям, пострадавшим во время стихийных бедствий. Но вот человек потерял ребенка, любимого, маму – как и в каких единицах измерить помощь, в результате которой человек вырывается из отчаяния и горя? А дети, которые воспитываются правильно, без перегибов, в спокойствии – как можно измерить эту помощь в возрастании нового поколения? Это кропотливая, долгая, незаметная работа – но она дает видимый результат. Дети, которые прошли через это воспитание, эту службу, прекрасно интегрировались в общество, обладая спокойной уверенностью и рассудительностью. Они становятся элитой в самом правильном смысле слова – по внутреннему настрою, по нравственному воспитанию и духовному стержню. Не хочешь, чтобы твой ребенок сидел в компьютере, закрывался от тебя, грубил тебе, относился без уважения, – начни формировать его уверенной, нравственной, милосердной личностью с самого маленького возраста, а не когда подросток уже начал закрываться от тебя. А без христианского воспитания, без храма и веры этого не сделать.

– Получается, далеко не все решают деньги. Часто и с ужасом слышу: «Если храм бедный, то лучше его закрыть – только зря свет жгут!»

– Иногда думаю, каким преступлением было бы, если бы от безденежья и бесперспективности мы закрыли храм лет десять назад, когда средств не хватало даже на оплату электричества, – какая дыра разрасталась бы на пути формирования душ в этом небольшом районе города.

Врачей много. Жатвы тоже

Сцена на могиле. Художник: В.Г. Перов. 1859

Отец Василий Ермаков для меня пример, как себя вести, быть с людьми, не отделять себя от их страданий

– Батюшка, вы – медик. Как врач становится священником?

– Судовой врач. Собирался в молодости продолжать свою врачебную деятельность и образование. Работал в медсанчасти. Много лет был прихожанином храма на Серафимовском кладбище, духовным чадом отца Василия Ермакова. Я рос в его присутствии, в храм начал ездить с 14 лет. И его пример много значит для меня. Жизнь ко мне была щедра на встречи с замечательными людьми, честными и верующими, с достойными священниками, у которых можно было многому научиться. Но отец Василий являл собой пример именно кладбищенского приходского священника. Это для меня пример, как себя вести, быть с людьми, не отделять себя от страданий и нужд прихожан. Он был доступным, простым, народным.

Потом уже был разговор с митрополитом Иоанном (Снычевым), и он мне сказал: «Врачей много, а священников мало», и это определило мой дальнейший путь. Вот уже больше 20 лет я служу на кладбищенских приходах. Очень христианский парадокс: служу на кладбищах, а жизни здесь так много!