Как Катя Форрест приехала из Вашингтона в Москву иконописи учиться

Екатерина Форрест Катя Форрест родилась в США. Ее мама – русская, а папа – американец. Девочку я знаю давно. Помню, как ее мама подводила ее, еще маленькую, к Святой Чаше в Свято-Николаевском соборе Вашингтона. Сейчас Екатерине 19, два года назад она окончила американскую школу в Вирджинии и поступила в американский вуз. А с прошлого сентября Катя учится в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете (ПСТГУ) на иконописном отделении. Мы поговорили с Екатериной об иконописи, Православии, ее поездке в Россию и впечатлениях от нашей страны.

– Катя, ты говоришь по-русски без акцента. Как удалось сохранить язык?

– Это, наверное, большая заслуга мамы. Прививать любовь к русской культуре, языку, высокой литературе, православной вере, возить детей (у меня два младших брата) в две школы – американскую и русскую – непросто.

Православие и русский язык вошли в мою жизнь с самого детства. Помню, когда у родителей была командировка в Лондон, я ходила в школу при православном храме. Были предметы на русском языке – например история, литература, математика и даже пение! Кроме того была насыщенная общественная жизнь: мы ставили спектакли, пели. Еще училась в школе при Посольстве РФ в Лондоне. А когда вернулись в Штаты, по будням ходила в американскую школу, а по выходным мама возила в русскую – «Метафору». Мы там даже буквы выводили в прописях.

– Несколько лет назад в трапезной храма в Вашингтоне я слышала, как ты обсуждала с приятельницей Достоевского. Признаться, была приятно удивлена…

– С 8–9 лет я не расстаюсь с книгой. В США трудно найти литературу на русском – но сначала мама заказывала через интернет, потом я сама стала покупать книги онлайн, еще родственники и друзья привозили их из России, а также обменивались со знакомыми здесь. Дома у нас хорошая библиотека. Читаю, анализирую, с мамой обсуждаем детали, героев. Будучи ученицей американской школы, выбрала программу «Международный бакалавриат». В рамках этой программы изучали русскую классику, в том числе «Преступление и наказание». На английском, конечно. Но я решила сначала прочитать на русском. Знакомство с книгой на языке писателя помогло мне разобраться в романе, понять его. Потом дома шутили: как можно на английский (да и на любой другой язык) перевести: «Зачем ты лимонничаешь?», «Что ты апельсинничаешь?»… Выделяю такие детали, тонкости языка.

– Я знаю, ты поешь в хоре во время Литургии, вечерней службы…

– Мне повезло: у меня Православие с пеленок.

Мне повезло: у меня Православие с пеленок. Не было поисков или сомнений

Видела немало американцев, которые пришли к православной вере во взрослом, сознательном возрасте. Знаю случаи, когда из католичества или другой религии перешли в Православие. Для меня, несмотря на то, что папа – американец, ходить в православный храм, петь на клиросе всегда было частью жизни. Не было сомнения, что в воскресенье надо идти на службу. Сейчас я работаю над тем, чтобы превратить эту часть в большую и значительную.

Из общения с родными – бабушкой и дедушкой, с другими людьми пожилого возраста, которые выросли в СССР, – вижу, что «их» Православие отличается. Сказывается то, что старшее поколение выросло без Бога, только потом люди нашли Его, пришли или вернулись к вере, – а я родилась уже с этим даром. Не было поисков или сомнений. Я благодарна, что родилась и воспитывалась в Православии. Хочу углубиться в догматику, хочу понимать социально-культурные явления, историю, потому что мне важно быть жизнеспособным человеком, уметь ориентироваться в этом мире.

– Как появился интерес к иконописи?

– Прихожане и друзья из Свято-Николаевского собора в Вашингтоне, зная, что я люблю писать картины, занимаюсь изобразительным искусством, советовали учиться писать иконы. Я соглашалась, но откладывала на потом.

Однажды после Литургии подошла с мамой ко Кресту, и священник сказал нам: «Приходите на класс иконописи при храме».

Мы приехали, и нам понравилось. Я ничего не знала об иконографии на тот момент. Слышала мнение (весьма спорное! – Ред.), что желательно иконописью заниматься без художественного образования, потому что правила разные и навыки требуются другие. Но, видимо, всё индивидуально, потому что по своему опыту замечаю: мое художественное образование не мешает, а помогает мне, как бы одно в другое вливается.

Я больше и больше втягивалась в уроки иконописи. Обычное искусство – это про эмоции, в XXI веке творчество в большей степени про индивидуализм, мирские идеи. Иконопись – это совсем другое, точно не про эмоции, что-то глубокое, какая-то тайна. Изобразить вечное, стяжать духовную силу – эти аспекты меня поражают. Я понимаю, что мне надо столько учиться! Когда первую икону писала, каждый шаг завораживал. Мы учимся, как раньше люди молились во время работы над образом, как пигмент размешивали. Иконопись нас связывает не только с прошлым, но и с настоящим, и с будущим. Некоторые считают, что иконопись – устарелое занятие, но это неправда, так думают те, кто только копирует образы и не несет новый вклад, свое сердце в церковный мир.

У меня ощущение, когда читаешь Евангелие, духовные книги, молитвы, что это нечто отдаленное, немного чуждое, сложно представить, как всё это писалось, складывалось. Порой мне иногда сложно понять церковнославянский язык, а икона – для меня одно из наиболее понятных выражений догматов веры.

Для меня икона – одно из наиболее понятных выражений догматов веры

– Удалось написать икону? Какой это образ?

– Моя первая икона – «Спас Нерукотворный». Мне посоветовала работу над ней наша преподавательница иконописи Ирина Белякова.

«Спас Нерукотворный» – первая икона, данная нам напрямую от Господа. Икона появилась, когда Иисус прислонил полотенце к Своему лицу. На полотенце отобразился Его лик. Это и было рождение иконографии. Я обрадовалась, когда мне предложили именно этот образ. Для православного верующего главная икона – икона Христа.

Мне помогала писать образ Ирина, работали по два-три часа в субботу. Примерно полгода писала икону, без преподавателя не работала над образом, хотела, чтобы Ирина смотрела, поправляла, давала советы. Мою икону мама поставила в домашний уголок.

Подготовка к смотру работ после первого полугодия – Ты так заинтересовалась иконописью, что решила учиться в православном университете?

– Хотела углубиться в процесс иконописи. Обучение в Вашингтоне дало мне базу и заряд. Решила продолжить занятия в официальном учебном заведении, где могла бы получить классические навыки, с преподавателем углубленно заниматься в классе.

Всё складывалось одно к одному: мое желание учиться иконописи нарастало, а еще знакомые предлагали писать образы на заказ. Но я считала, что у меня недостаточно навыков, преподавательница много мне и другим помогала: со шрифтом, с изготовлением досок, с покрытием их олифой и лаком. Если бы я делала заказы, то это были бы не мои заказы, а ее.

К тому же моя подруга учится в ПСТГУ, много рассказывала о вузе, и я начала сама смотреть на сайте, какие там программы по иконописи, условия поступления. Пришло время не мечтать, а воплощать свою мечту.

Выбирала программы по иконописи в разных вузах. ПСТГУ меня привлек еще и тем, что он гуманитарный. Значит, будет возможность засчитать дисциплины, прослушанные в нем, в американском вузе. Еще хотелось пожить в Москве. В результате я написала в ПСТГУ о своем намерении стажироваться, и меня взяли.

Приехала как стажер на иконописную кафедру на год. У меня индивидуальная программа: совмещаю 1-й и 2-й курсы. При этом я студентка 2-го курса в Университете Джорджа Мэйсона (штат Вирджиния), учусь по двум программам: художественной и педагогической. Пока в академическом отпуске.

– Как тебя восприняли однокурсники?

– Отношения у меня со всеми хорошие, общаемся, шутим. Но расскажу о забавном случае. Пока однокурсники о моем происхождении ничего не знали, видели во мне такую же студентку, как и они сами, москвичку. До тех пор, пока однажды преподаватель не сказал: «Катя – наш американский стажер». Как ярлык наклеили. Все сразу заговорили: «А мы заметили, что ты и одеваешься по-другому, и говоришь с акцентом…» Я смеялась, отшучивалась: «Заметили, потому что вам сказали, что я американка!»

Кроме однокурсников, бывало, некоторые бабушки в храме, узнав, что я из США, спрашивали: «А что ты здесь делаешь?» Объясняла им, что я стажер, учусь в Штатах и в Москве, интересуюсь иконописью. Больше вопросов не возникало, конфликтов или каких-то неприятностей не было.

– Быстро ли нашла друзей?

– Хотя я и общительная, тем не менее мне бывает сложно знакомиться с новыми людьми. Я ставила задачу преодолевать себя.

Я хожу на вечера народных танцев, песен. Сама занимаюсь в ансамбле русских народных песен и плясок. Там познакомилась со многими. Стараюсь включиться в полезные, интересные мероприятия, чтобы больше вобрать русский дух.

Еще я беру онлайн-курсы по психологии; мне нравится, как преподают психологию в России.

– Над чем ты сейчас работаешь в университете?

– Обычно на 1-м курсе пишут не образ, а прорабатывают фрагменты, на 2-м курсе пишут поясную икону. Мой педагог – отец Николай Чернышёв, духовник Александра Солженицына, – предложил мне: первое полугодие я работаю над фрагментами, а второе – над поясной иконой.

Когда я приехала в Москву и начала учиться, поняла, что для меня многое в новинку, – в Вашингтоне по-другому учили. Интенсивно занималась, работала. Сейчас вместе с отцом Николаем (у него одна доска, у меня – другая) работаем над образом святителя Николая Чудотворца. Уже доски подготовила, разрабатываю лик.

– Ты раньше бывала в России?

– Когда я была маленькой, мы часто приезжали в Москву к бабушке и дедушке, с ними сейчас я и живу. На дачу ездили. Я помню этот город, но с 2010 года не возвращалась сюда. Можно сказать, у меня отдаленные воспоминания.

– Какие впечатления от Москвы?

– Я много читаю, анализирую, смотрю кино, слушаю русскую музыку, общаюсь с русскими людьми: что ожидала, то и встретила здесь. Добродушие, открытость людей.

В США всем говорила: «Я – русская», а когда в Москву приехала, поняла, что я больше американка, чем думала. Я выросла в другой стране, у меня отличаются взгляды. Да, моя мама делала всё, чтобы воспитать меня в любви к России, русскому искусству, литературе, всегда поддерживала в нашей семье «русскость». Сейчас я поняла, что где-то буду не вписываться: буду и чужая, и своя. Наверное, это странно звучит, но я на 100% американка и на 100% – русская. Мне и в России очень нравится, и там – тоже. И отрицательные моменты: они есть и здесь, есть и за океаном. Такое ощущение было новым для меня.

Я на 100% американка и на 100% – русская

Наверное, немного удивило, что молодежь в Москве не такая «старинная», как я ожидала. В Вашингтоне я пересмотрела все советские фильмы: например «Иван Васильевич меняет профессию», «Джентльмены удачи», сериал «Екатерина Великая». А приехала сюда и узнала, что ровесники смотрят американские сериалы, слушают западную музыку.

Русская культура за рубежом немного другая. После революции белые эмигранты старались за границей сохранить культуру, традиции, а в России многое менялось – коммунизм, атеизм, с перестройкой стали открываться и возвращаться храмы, иконы Церкви.

За рубежом русская культура живая, есть люди – сами белые эмигранты, их дети и внуки, – которые поддерживают ее.

– А как близкие друзья в Вашингтоне отнеслись к поездке в Москву?

– Меня все поддерживали, потому что видели, как я горела этим желанием. Были рады за меня. У меня есть друзья из США, которые тоже поехали в Россию учиться, так что я не первая.

После стажировки планирую вернуться в Вашингтон и продолжить обучение в американском вузе. Дело начато, а я не люблю бросать, не люблю останавливаться на полпути, стараюсь доводить начатое до конца. Не знаю, как дальше сложится жизнь, работа, но точно знаю, что иконопись никогда не брошу.