Служение в СИЗО как средство от пастырского выгорания

Окормление паствы в следственном изоляторе – это особый вид служения. И весьма нелегкий. Но, несмотря на сложную паству, настоятель Покровского храма в Бутырской тюрьме протоиерей Константин Кобелев видит в таком служении немало плюсов для пастыря. В чем конкретно они заключаются, он и рассказал сайту «Православие.ру».

***

– Отец Константин, вы говорите, что пастырское окормление в СИЗО – это особенная форма служения. В чем особенность?

– В том, что подследственные и те, кто получили свой срок, но пока не знают, куда их отправят отбывать наказание, находятся в состоянии сильного стресса. И в этот момент требуется весь твой священнический опыт, все умение и навыки, чтобы поддержать такого человека, пробудить и укрепить в нем веру в Бога, чтобы он не отчаялся и спокойно принял выпавший ему жребий. Ведь когда обвиняемый попадает в следственный изолятор и пока идет следствие, судьба ставит его перед серьезным духовным выбором – либо озлобиться на весь мир (тюрьма же ломает человека), либо простить своих обидчиков, обратиться к Богу и изменить свою жизнь. Я сравниваю это состояние с тем, как если бы человек заболел раком. Ведь в тюрьме человек совершенно по-другому думает о Боге, и Бог по-другому открывается ему, чем когда он был на воле.

Протоиерей Константин Кобелев

А из числа подследственных (их обычно до 15 человек приходит на литургию) семь-десять всегда причащаются. И у нас есть разрешение причащать даже в том случае, если человек перед причастием позавтракал или не постился накануне. Потому что, с одной стороны, для них пост – это тюрьма, а говение – сидение в камере. Человек уже все продумал, он готов к принятию Тела Христова. И мы причащаем его на том же основании, что и больного. А с другой стороны, никто не знает, что с ним будет завтра. Может быть, его завтра убьют или он окажется в колонии, где нет храма. А иногда бывает и так: человек может писать полгода прошение, чтобы его привели в храм, и вдруг неожиданно, без всякого предупреждения накануне, его приводят на литургию.

– Почему же так получается? Разве трудно его предупредить?

– Предупреждать не входит в обязанности сотрудников СИЗО, у них и без этого достаточно работы. Они должны водить заключенных в баню, на прогулку; для мусульман приводить муллу, для иудеев – раввина и т.д. Нужно также проверить следственные дела, чтобы подследственные по одному делу не встретились случайно в храме и не могли между собой договориться. Кроме того, идет сокращение сотрудников. Сейчас в Бутырке сидит 1800 человек (раньше было от 3 до 5 тысяч), желающих прийти на литургию очень много. А сотрудников не хватает.

Для нас это проблема. Мы сейчас разрабатываем систему привлечения волонтеров, которые смогут приходить в камеры и заранее предупреждать и готовить людей к причастию.

– Вы уже около десяти лет несете послушание тюремного священника. За это время как-то изменилось отношение к вам сотрудников и осужденных в Бутырке или их отношение друг к другу?

– Сейчас это стало заметным. Например, если прежде ходатайствуешь о каком-то заключенном, сотрудники говорят: «Ладно, батюшка, мы сделаем, как вы просите, – но вообще-то, раз он сидит – значит виноват. Вы бы почитали его уголовное дело – узнали бы тогда, какой он хороший». То есть они и не допускали никаких судебных ошибок. Но несколько лет назад в их сознании произошел переворот. Я понял это, когда один из воспитателей рассказал мне, он знает среди осужденных человека, который отбывает наказание совершенно незаконно.

Это очень важно – такое понимание, что здесь не бандиты, не все преступники, кто-то попал сюда и несправедливо. И это уже не враги народа, а люди. Я считаю: это главное достижение присутствия Церкви в СИЗО. Исходя из этого, такой сотрудник, может быть, изначально будет относиться к каждому зэку как к человеку, хотя и оступившемуся. А значит, в этой системе будет меньше жестокости, равнодушия и формализма.

Отношение сотрудников к священникам, когда я начинал случить в зоне, было априори доброжелательное. Но со стороны осужденных и подследственных, когда мы приходили в камеру, чувствовалось настороженное отношение. Иногда спрашивали: у вас пиар-акция какая-то? Но постепенно все поменялось. И сейчас среди отбывающих наказание авторитет Церкви достаточно велик. Они же видят, что батюшки не стукачи, что священник не выдает их секретов. У отца Глеба Каледы я читал, и сам тоже замечал, что в тюрьме человек на исповеди кается в тех грехах, которые не инкриминируются ему следствием…

«Я сижу незаконно»

– Что вы имеете в виду?

– Ну, например: «Я сижу здесь незаконно, мне подкинули в карман пачку наркотиков. А вообще- то на мне три убийства! Но о них никто не знает. Они давние – и я понимаю, что я не просто так здесь сижу». Ну, если понимаешь это – сиди, неси свой крест. Но я никогда не предложу ему пойти и рассказать про те давние грехи. Потому что он уже сидит, пусть и за другое. И никогда не станешь советовать ему ухудшить условия наказания. Господь знает, какую ему меру страданий отмерить, чтобы он покаялся во всем и его душа очистилась. Ведь мы общаемся не с бандитами, а с раскаявшимися грешниками, с теми, кого нужно привести к этому покаянию. Но, конечно, если бы он на воле ко мне пришел бы с этим, тогда другое дело: я его просил бы понести наказание.

Фото: Юлия Руденко

– Так он уже в тюрьме. Уже отвечает. И даже если я дам ему совет рассказать следствию о тех преступлениях, он меня не послушает. Кто же пойдет на себя доносить? Другое дело, если он захочет – может спросить благословения и взять на себя такое наказание. Но никто так не станет делать.

– Встречались ли вам случаи, когда люди оказывались в тюрьме из-за судебной ошибки? И какое утешение вы находили для них?

– Таких случаев много. Вот, например, приходят на литургию в храм бывшие военнослужащие. Они вышли в отставку, занялись коммерцией, не очень в ней разбираясь, их подставили конкуренты, и их по экономической статье всех посадили. А если разобраться, они и не виновны вовсе. Или вот, например, человек сидит за то, что незаконно выдал своим сотрудникам зарплату. Его вина в том, что он для этого с одного счета перевел деньги на другой. Себе, кстати, ничего не взял. А конкурирующая фирма только этого и ждала: сразу проверка – и понеслось: следствие, суд, срок. Ему обида жить не давала!..

Фото: Юлия Руденко

Просветление верой

– А бывают ситуации, когда опыт служения в зоне в чем-то и вам самому помогает?

– Знаете, иногда с большим трудом и внутренним понуждением идешь в тюрьму. У всех у нас случаются какие-то проблемы – по службе или дома, которые не добавляют оптимизма. Настроение такое: лишь бы отслужить побыстрей. И вдруг получается так, что на исповедь ко мне подходят только убийцы. Кто сам убил, кто за «дядю» сидит, то есть его «подставили». И после такой службы выходишь как на крыльях, совершенно обновленный. Сам этому удивлялся: как же так, ведь на тебя выливается столько грязи?! Но ты их исповедуешь и видишь, какой поток веры в человеке просыпается. Ты видишь отклик. Он подходит к тебе очень унылый, в сильной депрессии, но уходит совершенно другим. У него свет в глазах, улыбка на лице. И в такие моменты как-то особо чувствуешь и видишь, что Господь принимает их покаяние, и чувствуешь результат своего священнического служения тут же, в течение двух часов. Это очень воодушевляет. Вот в последние годы говорят о синдроме пастырского выгорания. Я считаю, что служение в СИЗО – это лучшее средство от такого выгорания.

– Все равно я убежден, что духовный опыт, который он приобрел на исповеди, ему будет светить уже всю жизнь. И за это Господь, может быть, все ему простит в конечном итоге. Эта рыбка уже поймана, как бы там ни было. Вот скажи ему: нет Бога! А он ответит: как нет?! я уже видел Его. Они почувствовали Бога, милость Божию, почувствовали, что такое храм. А ты понимаешь, что милосердие Божие – во всепрощении, что нет такого греха, который бы Бог не простил. Причем самое главное, что они эту радость своей души разносят по тюрьме, и отсюда меняется все: меняется тюрьма, отношение осужденных к священнику. Ведь первое время, когда мы приходили, спрашивали, что им нужно, они или молчали, или говорили: ручку, блокнот и т.д. А сейчас мы приходим, они говорят: почему нас не приводят в храм? мы уже три недели назад заявление написали! Одним надо Евангелие, кому-то Молитвослов, Псалтирь… Люди уже четко понимают, когда пришел батюшка, что у него надо просить, что говорить.

– Члены семей осужденных обращаются к вам с просьбами?

– Бывает, человек, долгое время пребывая в СИЗО, никак не дождется, чтобы его привели в храм, пишет и пишет просьбы. Мне звонят его родственники и просят посодействовать. И через начальника тюрьмы напрямую просишь обратить внимание на эту проблему. Иногда родственники звонят в синодальный отдел, просят, чтобы их осужденным принесли духовную литературу. Обращаются и члены семей сотрудников: кому-то дом освятить, кому-то машину. Один человек попросил его отца, пенсионера, ветерана ФСИН, уговорить лечь в больницу. И несколько раз по духовным вопросам ко мне обращался. Но сотрудники не ходят ко мне на исповедь и причастие. Они при осужденных избегают это делать, хотя есть и такие сотрудники, кто часы читает в храме на службе. Но все же в основном алтарничают осужденные. Единственный праздник, когда сотрудники причащаются с осужденными из одной чаши, – это Покров, а в остальные дни – нет.

– На ваш взгляд, какой должна быть сегодня структура пастырского служения в СИЗО?

– Я считаю, что у священников, которые служат в тюремном храме, обязательно должен быть и приходской храм на воле. Потому что, с одной стороны, в обычном приходском храме ты все-таки отдыхаешь. А с другой – из своих прихожан ты обеспечиваешь тюремный храм певчими, помощниками (например, нужна вот мне табуретка там или ковер), специалистами. Вот сейчас мне требуется флорист. А где в мужском СИЗО я его найду? Кроме того, ты приучаешь свой вольный приход исполнять заповедь Христову о заботе о заключенных, приучаешь к милосердию. Известно: если батюшка окормляет тюремный храм, у него на приходе отношение к осужденным более человечное, чем обычно. Я всегда рассказываю, что у нас в СИЗО творится: какие радости, горести. И прихожане в курсе всех дел и помогают, если что нужно. Но при всем при этом в СИЗО должен быть священник, который бывает там чаще других. И хорошо бы, чтобы это был иеромонах. Нужен по-настоящему хороший хозяйственник и организатор, который мог бы всю систему окормления тюремного храма организовывать. Например, нас в Бутырке 12 священников служит по графику, но у нас еще в своих приходских храмах много всяких дел. Да приходскому батюшке надо и семью кормить. А иеромонаху в этом плане попроще.

– Был ли в вашей практике хотя бы один случай, когда по вере человека произошло его спасение от неминуемого несправедливого приговора?

– Один человек был осужден на 11 лет. Назовем его Николай. Он служил в полиции. И рассказывал, что, пока к Богу не пришел, сам нарушал закон. Но, придя к вере (это случилось до его осуждения), Николай стал внимательно следить за собой и избегать должностных преступлений. Но, видно, это кому-то не понравилось, и его посадили свои же сослуживцы. Он проводил проверку на рынке, а его потом обвинили, что он кого-то там избил. Причем на суде сама «пострадавшая» заявила, что дала ложные показания под давлением следователя. Но суд на это внимания не обратил. Николай подал кассационную жалобу. Накануне кассации случилось так, что в Бутырку не пришел хор. Алтарников у меня не было, и я попросил Николая петь и в алтаре помогать. Он был очень тронут этим доверием к нему. Я видел, что всю службу у него текли по щекам слезы. Наверное, за эти полтора-два часа он очень много о своей жизни всего передумал. И совершенно неожиданно для всех нас случилось чудо. При пересмотре дела его оправдали, хотя нашли при этом другие «преступления», за которые тоже был положен срок. Но раз он его уже отсидел во время следствия, то его быстро освободили.

С протоиереем Константином Кобелевым беседовал Максим Алексеев