Американская мелодия Юрия Богаткевича

Юрий Богаткевич с женой Илоной

Среди ближайших родственников Юрия Богаткевича – вокалиста, композитора, аранжировщика популярной белорусской группы «Сябры» – более десяти священнослужителей. Мы пытались подсчитать точно, но не удалось. Потому что священники – и со стороны многочисленной дедушкиной родни, и не менее многочисленной – бабушкиной. Прадедушка – протоиерей Ермолай Сурвило – претерпел за веру и был расстрелян в 1941 году.

Юрий живет в десяти часах лета от родного Минска и в полутора часах езды от Нью-Йорка. В пятнадцати минутах езды от своего приходского – Александро-Невского – собора и совсем рядом с храмом-памятником равноапостольному князю Владимиру и 1000-летию Крещения Руси. Рядом с этим известными в русской Америке храмами – менее известный Тихвинский, что напротив Александро-Невского собора, но не менее любимый местными православными, ибо в нем пребывает чудотворная Тихвинская икона Божией Матери. Здесь же – Георгиевский храм, которые построили казаки, обосновавшиеся здесь после Второй мировой по соседству с российскими же калмыками. Одни построили православный храм, другие – по соседству – буддийский дацан.

Здесь можно встретить тех, кому за 100 лет от роду. Некоторые – с титулами, но их уже по пальцам можно пересчитать. На надгробных плитах на местных кладбищах – известные в России имена.

И если в центральной, например, Америке до ближайшего храма православным приходится добираться 2-3 часа, то здесь ситуация более чем благоприятная. Ведь именно места вокруг Нью-Йорка и в штате Нью-Джерси выбирали – и по сей день выбирают – эмигранты русскоязычные. И здесь никто не спросит: «А есть ли в Америке, где помолиться православным?» Люди знают, что есть.

Здесь Юрий с женой Илоной и сыном Виталием живут уже 18 лет. Илона – тоже певица, бывшая солистка Государственного эстрадно-симфонического оркестра Белоруссии, а в детстве – еще и юная актриса.

До этого семья сменила два места жительства, несколько разных работ в трех штатах Америки и несколько приходских храмов.

– Я почему-то по старым временам очень грущу и всегда мечтал жить в таком знаковом русском месте. Район Лейквуд – Джексон в Нью-Джерси – одно из самых больших поселений первой русской эмиграции. Бывшие офицеры, министры, князья стали заниматься тут сельским хозяйством, устроили несколько ферм. Тех ферм уже нет, на их месте – супермаркеты, рестораны и кинотеатры, но остался казачий музей, Русский дом «Родина» – бывший центр помощи эмигрантам – и культурный центр для подрастающего поколения. С одной стороны, такая связь времен стала для нас неожиданной, а с другой – я мечтал о такой связи, – рассказывает Юрий.

Несоветское детство

Прадедушка Контантин Богаткевич с семьей, 1915

– Родился я в замечательной семье. Первые 6 лет, до 1969 года, мы жили в Минске, в квартирке при Свято-Духовском кафедральном соборе. Настоятелем собора служил в те годы мой дедушка – митрофорный протоиерей Виталий Богаткевич.

Свято-Духов кафедральный собор города Минска

Что мне запомнилось из детства, так это «дедушкина атмосфера»: его теплые объятия, любая мелочь, которой он придавал воспитательный элемент. Угощал дедушка меня шоколадом – я не мог разорвать обертку, достать шоколадку и съесть ее. Мне нужно было аккуратно разрезать обертку и предложить шоколад старшим, а потом уже съесть самому.

Иерей Константин Богаткевич

Дедушка был из рода польских князей, которые в 1863–64 году, после восстания, были высланы в Россию. Там они позже обзавелись семьями и стали селиться ближе к польской границе – в Белоруссии.

Родился дедушка в семье священника – иерея Константина Богаткевича. В начальной школе он учился в Петрограде – там у прадедушки был приход. Потом семья в 1918 году, спасаясь от голода, переехала в Белоруссию. Все пять братьев дедушки тоже стали священниками.

Протоиерей Виталий Богаткевич

Свято-Покровская церковь в Толочине

В 1951 году семья переехала в Минск, где дедушка был назначен настоятелем Свято-Духова кафедрального собора и секретарем епархиального управления. Служить в те годы приходилось в условиях сталинских, а затем и хрущевских «тихих гонений». Отец Виталий был талантливым организатором и проповедником, защитником Церкви. Девять лет он служил настоятелем, но наибольшие проблемы у него начались с хрущевской властью, когда он не давал закрывать Крестовую церковь в Минске, отказался доносить коммунистам на своих собратьев по вере, на прихожан, мешал их планам. Тогда госбезопасность выполняла указания Хрущева по ликвидации Церкви изнутри. За это его наказали и сослали в город Толочин Витебской области.

Там дедушка был настоятелем Покровского храма, ездил служить за 150 километров от Минска до последних дней своей жизни.

За отцом Ермолаем пришли красноармейцы в кожаных куртках и увезли

Бабушка моя – матушка Нина Ермолаевна Сурвилло – также родом из семьи священника. Ее отец – протоиерей Ермолай Сурвилло – служил в городке Леонполь Витебской области. В семье было 8 детей, и некоторые братья бабушки пошли по духовной линии. С конца 1939 года в Западной Белоруссии проходили массовые аресты. Священников, ксендзов зверски убивали. Были даже случаи, когда сажали на кол. Прихожане предупреждали отца Ермолая: «Батюшка, за вами придут! Убегайте!» Но прадедушка помолился и сказал им: «Чему суждено, то будет». В начале июля 1941 года за отцом Ермолаем пришли красноармейцы – в кожаных куртках, с красными звездами – и увезли.

Могила о. Виталия

Позже стало известно, что его забрали «бойцы» из спецполка НКВД, цель которых была – арестовывать людей по спискам, составленным местными коммунистами, и которым было важно количество задержанных. Только за три дня до начала войны было арестовано более 22 тысяч белорусов. 22 июня 1941 года началась война с немцами, а НКВД продолжало арестовывать невиновных. Сфабриковали против прадеда обвинения и через неделю расстреляли. В 2008 году его реабилитировали. Папин брат в Белоруссии получил в архиве КГБ копию «дела» отца Ермолая. Как с ним тогда обращались, видно по изменению почерка подписи арестованного в документах.

Протоиерей Ермолай Сурвилло

– В 1969 году наша семья переехала в район-новостройку. Дедушка часто приезжал ко мне, особенно когда я болел. В городе дедушка ходил в костюме, летом – еще и в соломенной шляпе с полями. Отец Виталий любил привозить мне шоколадные конфеты с фруктовой начинкой и всегда советовал запивать их водой.

Мне хорошо запомнились рождественские вечера. По местной традиции под скатерть мы клали сено или солому, наряжали елку, дедушка вешал лампочки и восьмиконечную звезду, которую сделал сам.

Рождество у нас в Белоруссии праздновалось особо торжественно. Все постились. А в сочельник готовили постные блюда: любили густой суп из лука и грибов с начиненными грибами «ушками», формой похожими на пельмени. Еще одним популярным постным блюдом, которое появилось под влиянием польских традиций, были «слижики» с маковым молочком. Сначала толкли мак с орехами и медом – получалось маковое молочко. Из постного теста в духовке пекли маленькие пресные булочки – «слижики», которые и заливали молочком. К этому блюду подавали кисель из клюквы. Бабушка брала гитару, дедушка – мандолину, пели «Двенадцать разбойников», русские старинные песни. Потом подрос я и стал аккомпанировать им на гитаре.

В то же время, как и все мои сверстники, я слушал группы «Queen», «Pink Floyd», «Beatles». В такой атмосфере проходило мое детство.

«Сябры»

– Еще в школе я участвовал в художественной самодеятельности, сочинял песни, делал аранжировки. Даже пел в ресторане. В 15 лет меня заметил один из саксофонистов группы «Сябры». В то же время меня прослушали и «Верасы», а в армии – и «Песняры». Владимир Мулявин пригласил меня в студию при ансамбле.

После школы я поступил в Минский институт культуры на факультет дирижирования академическим хором. Через 4 года меня направили на службу в армию... в Минск, хотя никого об этом в военкомате не просил. Мои друзья служили в музыкальном оркестре «Ровесник» при штабе ПВО в Минске, они как раз демобилизовывались, и им нужна была замена. Руководил оркестром известный в то время прапорщик Юрий Ламброзо. И если некоторые вспоминают об армии как о чем-то страшном, то у меня об этих полутора годах службы остались только хорошие впечатления.

Уже после армии Анатолий Ярмоленко пригласил меня в действующий ансамбль «Сябры». Там я проработал с 1986-го по 1992 год. Это была очень хорошая школа. У «Сябров» тогда был самый пик популярности, и мы давали огромное количество концертов. Для Гомельской филармонии мы обязаны были отработать 103 концерта в квартал – без фонограмм, разумеется, их тогда и не было. Работали мы в одном городе – и сразу переезжали в другой.

Первая моя аранжировка – песня «У криницы», музыка Олега Иванова, – стала хитом. Потом последовали аранжировка за аранжировкой: «Малиновое лето» Леонида Захлевного, произведения Игоря Лученка и других композиторов.

– Поясните, пожалуйста, какое значение для песни имеет аранжировка?

– Аранжировка – это то, что из мелодии, написанной композитором, делает песню: раскладывает мелодию на многоголосье, придает ей драматизм и динамическое развитие.

Работая в «Сябрах», я делал многочисленные аранжировки песен, но у меня было желание самому писать и писать о том, что мне дорого. Шесть лет я проработал с Анатолием Ярмоленко в «Сябрах». После того как часть коллектива ушла, мы создали группу «Рождество». Название символичное: это и рождение коллектива, и мой любимый праздник Рождества Христова. Название также накладывало на нас обязательства фильтровать репертуар. Поэтому я старался включать песни со смыслом. В 1993 году, работая в Германии, я написал песню «Лодка белая» на стихи Владимира Некляева, которую с тех пор постоянно исполняют белорусские певцы на своих концертах, а также на фестивале «Славянский базар».

Школа смирения

С Анатолием Ярмоленко в Нью-Йорке

– Когда вы отправились в Америку и как вписывались в американскую действительность?

– В 1996 году бывший бас-гитарист ансамбля «Песняры» Борис Бернштейн пригласил меня несколько лет поработать в Америке. Я согласился, потому что в Белоруссии тогда было сложно заработать на концертах. Я к тому времени уже подрабатывал в Государственном эстрадном оркестре Белоруссии под руководством Михаила Финберга, где Илона была солисткой. В то время мы часто ездили в Германию, сотрудничали с немецкими музыкантами и часто выступали у бывших русских на вечеринках. Потом на такой гонорар дома можно было жить целый год.

Отец Иоанн мне очень понравился: добрые глаза, а сам – весь воздушный

В Америке нас встретили, и мы отправились в Атланту, столицу штата Джорджия, в только что открывшийся русский ресторан «Тройка». Нам оплатили жилье, страховку. Вскоре к одному музыканту приехала погостить жена, верующая. Она говорит: надо найти церковь. Мы нашли церквушку святой Марии Египетской, где я познакомился с отцом Иоанном Таунсендом. Американский батюшка, отец Иоанн мне очень понравился: добрые глаза, а сам – весь воздушный. Я стал ходить к нему на исповедь и пел в церковном хоре. Он помог многим ребятам из Белоруссии, России, Украины. Некоторые из них стали священниками и сейчас служат в Америке.

В ресторане мы работали с 1997 по 1999 год. Приехала моя семья – жена с трехлетним сыном. Мы даже собрались напротив храма дом покупать. Но к тому времени ресторан закрылся, и нас пригласили в открывшийся ресторан в Балтиморе.

Отец Иоанн дал нам адрес местной Преображенской церкви, где я тоже пел в хоре, и мы даже сделали запись и выпустили диск. Но и оттуда пришлось уехать из-за работы. Интересно, что как только в одном месте работа заканчивалась, сразу на горизонте появлялась другая.

Мы переехали в штат Нью-Джерси, где живем уже 18 лет, и до работы – в ресторан «Петр Великий», что в пригороде Нью-Йорка, – ездим почти полтора часа в одну сторону. Но это здесь не считается большим расстоянием.

Сначала было морально тяжело. Причем касается это всех – не только русских или выходцев из Восточной Европы. Но интересно, как в Америке «работает» смирение. Это как свежий глоток кислорода, оно открывает входы и выходы.

Было искушение славой, а сейчас надо себя смирять

Хотя... Концерт на сцене ненамного отличается от ресторана. Все зависит от того, как ты работаешь. Можно и в ресторане отдавать больше, чем на концерте. Мы в одном и том же ресторане работаем уже 18 лет. У нас интернациональная программа. Поем до 6-ти часов кряду. И люди ходят к нам в ресторан годами, как на концерт.

Вообще, все происходящее – это ведь разные этапы нашей жизни. Нам суждено было заниматься творчеством, прикоснуться к славе, когда мы собирали целые стадионы, дворцы спорта, когда за нами бегали поклонницы. И болели мы, потому что на гастроли ехали с юга – в Норильск, и нам кололи антибиотики, потому что у всех была высокая температура, а надо было петь. Было искушение славой, а сейчас надо себя смирять. Здесь начинаешь все сначала, но уже со своим сложившимся взглядом, со своим опытом, своим багажом. И вот что я скажу: если знаешь, что такое послушание, то тебе легче воспринимать ситуацию. Одни этого не понимают, потому и ломаются; кто-то уезжает. Другие сжимают зубы и идут дальше, зная, ради чего или ради кого все это делают.

– Интересно, что много лет назад вы получали визу и вид на жительство как «особо талантливые люди» – есть такая категория визы в Америке, а на самом деле...

– Мы отказались от мысли, что на родине были «особенными»: здесь надо было становиться как все и впрягаться в каждодневную жизнь.

Я продолжаю делать аранжировки для знакомых музыкантов. Мы с Илоной также закончили терапевтическое отделение университета Монтклер и с 2003 года работаем еще и директорами по развлекательным мероприятиям для пожилых людей и людей с ограниченными возможностями в специальных дневных центрах. Терапевтическая программа занятий очень разнообразна. Это занимательная и музыкальная деятельность, в которой задействован мозг, память, ассоциации, моторика, физическая память. У нас есть хор, оркестр, мы организуем концерты. Все это больных людей очень поддерживает, они общаются и домой идут активные, в приподнятом настроении. Я считаю, что работаю по специальности. Оказывать людям психологическую помощь – дело благодарное. Не все же время гастролировать!

– Как живут пожилые в Америке? Разница между тем, как люди стареют, в странах СНГ и Америке есть?

– Неважно, где ты живешь – в Америке, Белоруссии, России или любой другой стране. Все зависит от внутренней «копилки» человека. Важно, какие духовные богатства накопил человек за свою жизнь, потому что все накопленное в старости или помогает, или мешает. В любой стране можно увидеть светлого старичка, который на все смотрит широко распахнутыми, как у младенца, глазами. И лик у него одухотворенный. А можно увидеть страшные глаза, в которых отражается весь опустошенный внутренний мир человека. В старости все недостатки усиливаются: одни пожилые люди становятся очень капризными, требовательными, другие, наоборот, более терпеливыми.

– В Нью-Джерси вы тоже пришли в храм. Чем, на ваш взгляд, отличается церковная жизнь в России, странах бывшего СНГ от церковной жизни в православной Америке?

– Когда мы в 1999 год переехали в Лейквуд, я стал ходить в собор святого Александра Невского, где служит протопресвитер Валерий Лукьянов – известный священник, которого рукополагал святитель Иоанн Шанхайский.

Отец Валерий рассказывал, что когда они жили в Китае, туда приезжали агенты из Советского Союза и агитировали вернуться в Советский Союз, но святитель Иоанн не благословил свою паству возвращаться. И почти все из эмигрантов, кто тогда вернулся, погибли. Отец Валерий, тогда еще юноша, был в числе тех, кто, по благословению святителя Иоанна, с острова Тубабао на Филиппинах выехал в США. Владыка Иоанн ездил в Америку и обращался к американскому правительству с просьбой принять русских беженцев из Китая. И святитель добился разрешения на въезд в Америку пяти тысяч русских.

Мы уже более десяти лет живем в Джексоне, по соседству с Лейквудом, и Свято-Александро-Невский храм является нашим приходским храмом, где я также пою в хоре. Что касается прихожан, старая эмиграция, конечно, оказала свое влияние на их поведение, культуру, даже манеру одеваться в храм.

Наши семейные отношения окрепли в Америке

С сыном Виталием, Илоной и актрисой Анной Дубровской

– Ваш сын вырос в Америке. Делали ли вы что-то, чтобы отодвинуть его ассимиляцию? Как проходило его вхождение в американскую жизнь? Насколько важна семья для детей приезжающих за границу?

Юрий:

– Сложно проходило вхождение. Виталий, которого мы назвали в честь моего дедушки, приехал в Америку в трехлетнем возрасте. Он только недавно научался по-русски говорить, а тут оказалось, что никто не понимает, о чем он говорит.

Илона:

– Однажды во дворе он подошел к детям, а они с ним не разговаривают, вообще не реагируют на него. Видимо, ему кто-то задал вопрос, а он не ответил. И они стали его игнорировать. Виталик стал сомневаться в себе. Это было страшное потрясение. А он такой человечек, который рос с нами на гастролях, вместо детсада ходил на репетиции эстрадно-симфонического оркестра. Он каждый день присутствовал при фантастических действах. И это была его естественная среда. Он очень быстро развивался, был общительным, много общался со взрослыми, привык к достойному общению. А тут его не воспринимают даже дети. После этого Виталик довольно долго не мог контактировать с детьми. Общаться со сверстниками он начал, только когда пошел в подготовительный класс.

– Как вы сами адаптировалась к действительности в одноэтажной Америке?

Илона:

– Мы – городские люди, и для нас система провинциального обитания немного неестественна. Но из-за того, что мы много времени проводили в семье, были сфокусированы на работе и воспитании сына, мы мало замечали что-то внешнее.

Правда, не всегда это было возможно. Из дома на работу мы выезжали в пятницу и работали все выходные, а Виталик оставался дома, и почти всегда с разными приходящими нянями. Проблема была в том, что часто было очень сложно найти человека, который мог бы находиться с ребенком подряд две ночи. Бывало, что мы его брали с собой, и он спал прямо под колонками на сцене. Утром мы возвращались домой и ложились спать.

Однажды, когда Виталик учился в подготовительном классе, учительница попросила детей рассказать, как они провели выходные. И сын сказал, что родители утром спали. В результате к нам прислали соцработника, чтобы разобраться в ситуации. Меня едва ни сочли неблагонадежной матерью. Какие это были переживания! А ведь я, пока ребенок адаптировался к школе, ходила туда в учебные дни и смотрела, как он привыкает, и сама помогала в классе.

Юрий:

– Нам вообще было непонятно, что пятилетнего ребенка в школе расспрашивают о подробностях жизни в семье. Виталик так испугался и потом повторял: «Я никогда им больше ничего не расскажу!»

Сейчас Виталию уже 22. Он закончил бизнес-школу Ратгерского университета по трем специальностям – бухгалтерия, финансы и экономика – и с осени начинает работать на Манхэттене, в одной из ведущих мировых финансовых компаний.

Первая любовь

Юрий:

– Для меня семья вне родины – это оторванность от родителей, от общения с родными. Живя в Белоруссии, мы много путешествовали, а здесь стараешься не брать лишнюю неделю отпуска, чтобы не вылететь из ритма оплаты по кредитам.

Илона:

– Эмиграция накладывает на человека огромный стресс. В эмиграции все для человека происходит в первый раз. Разлады в семье отвлекают людей от движения вперед, мать отвлекают от ребенка. У нас были свои несогласия, но чаще из-за того, что мы очень переживали друг за друга и старались друг друга чему-то научить. Это неправильно. Потому что когда взрослый человек учит другого взрослого, это приводит к конфликтам, а конфликты надо максимально обходить, особенно в ситуации, когда ты эмигрант. Семья – главный источник, где мы черпаем силы для общения с внешним миром. И если в семье разногласия, то где еще можно найти опору для того, чтобы общаться с этим миром?

– Что помогает вам сохранить семью?

Илона:

– У нас обоих это первая любовь...

Юрий:

– Мы познакомились, когда учились в институте. Я был на 3-м курсе, а Илона пришла на первый. У нас был общий хор, когда 2-3 раза в неделю мы собирались в одном зале, и я влюбился в первокурсницу...

Илона:

– На самом деле я его увидела на концерте, когда еще училась в школе. Вышел такой красавец в белом костюме и запел песню «Солнце» Яака Йоалы... Я смотрела на него и думала, что не могу влюбляться в таких красивых. А пел как!

Я очень долго была под впечатлением. И когда мы приехали с картошки, и он ко мне подошел знакомиться, я поняла, что это тот самый мальчик, которого я видела на концерте.

– Назовите вещи, которые вам здесь пришлось делать впервые.

Юрий:

– Получил права. Здесь, в пригороде, нет общественного транспорта, поэтому машина – это необходимость. Все впервые: дом покупали впервые, машины.

Илона:

– У нас обоих в Белоруссии очень сплоченные, дружные семьи. Здесь нам впервые не на кого было положиться, тем более – с маленьким ребенком. Первый наш дом в Нью-Джерси требовал ремонта, и мы впервые – своими руками – делали этот ремонт. Здесь крепла наша семья.

Творчество и деньги, как правило, друг с другом не дружат

– Какое место в вашей сегодняшней жизни занимает творчество?

– В Америке написал песни «Молитва» и «Ангел-хранитель», «Журавли», а также записал песню на стихи талантливого белорусского поэта Леонида Прончака «Старые храмы» в нашем с Илоной исполнении, музыка Александра Шаха с моими музыкальными добавлениями и аранжировкой.

Но сейчас музыкального творчества, конечно, гораздо меньше, чем до переезда в Америку. На родине родители были рядом, и мы занимались только творчеством. Даже если творчество не приносило денег, все равно можно было им заниматься. Кстати, творчество и деньги, как правило, друг с другом не дружат, потому что творчество – это поиск, а зарабатывание денег – ремесло. Когда ты занимаешься творчеством, ты не можешь полноценно работать. Это я понял в Америке. Но вдохновение по-прежнему посещает.