Русские церковные хоры и регенты в Белграде (1920–1970). Часть 2

Хоры и регенты в Иверской часовне в Белграде

Иверская часовня в Белграде
Иверская часовня в Белграде
Русские люди на чужбине с горечью принимали все новые и новые известия о том, какие святыни и храмы у них на Родине поруганы, ограблены и даже разрушены. Особенно потрясены они были в 1929 году, узнав что нет больше одной из главных московских святынь – Иверской часовни с чудотворной иконой Богородицы, присланной с Афона. И в центре русского церковного зарубежья, в Сербии, в Белграде, где находился Синод РПЦЗ, возникла идея воссоздать утраченную часовню на чужбине. Деятельное участие в этом приняла графиня Святополк-Мирская, возглавившая строительный комитет. Она знала Карагеоргиевичей еще по России, и ей было легче договориться о постройке.

По благословению Блаженнейшего Антония, Первоиерарха Русской Зарубежной Церкви, начались сборы пожертвований и переговоры о месте постройки этого дома молитвы. Принимая во внимание, что на так называемом Новом кладбище росло число «недождавшихся возвращения на Родину», было решено построить часовню на территории кладбища, на что было получено особое разрешение. Начали поступать пожертвования от королевского дома Карагеоргиевичей, от Сербского Патриарха Димитрия и иерархов Сербской Церкви, от мэрии города Белграда и многих других сербов, с благодарностью вспоминавших, как Россия, абсолютно неподготовленная к войне, все же встала на защиту маленькой Сербии в 1914 году.

Часовня не являлась точной копией московской, так как решено было строить ее с алтарем, освящать по полному чину, как храм, давая таким образом возможность русским посещать богослужения в еще одном «своем» храме.

Патриарх Сербский Варнава (Росич)
Патриарх Сербский Варнава (Росич)
Торжественное освящение Иверской часовни совершил в 1931 году новоизбранный Патриарх Сербский Варнава, выпускник Петербургской духовной академии, большой друг и покровитель русских беженцев в Сербии. Приходские священники Свято-Троицкого храма на Ташмайдане (кроме настоятеля) попеременно служили в этой часовне, неся однонедельную «череду». В храме был сооружен иконостас работы выдающегося художника-иконописца Гринкевича-Судника, икону Иверской Богоматери прислали иноки русского Пантелеимонова монастыря с Афона, плащаницу – Елеонский монастырь. Вскоре после злодейского убиения короля-витязя Александра в часовне была сооружена икона благоверного князя Александра Невского в память великого друга и защитника русских беженцев в Сербии. Под Иверской часовней был сооружен склеп-усыпальница, где с 1936 года покоится прах Блаженнейшего митрополита Антония (Храповицкого), а с 1957 года – и его верного келейника архимандрита Феодосия (Мельника).

С самого начала при часовне был организован хор, который возглавил Григорий Иванович Криволуцкий. Малые размеры часовни продиктовали и численность хора. Это был квартет, который иногда пополнялся певчими, регулярно приходившими на кладбище, на могилы своих близких. Здесь пели: Марина Круг (сопрано), Екатерина Алексеева (альт), Григорий Баранников (тенор), Феодор Богдановский и сам Григорий Иванович (басы). После смерти мужа с ними пела и генеральша Анна Никаноровна Полтавцева, часто – матушка Людмила Борисовна Тарасьева, по большим праздникам – великолепный бас, муж Екатерины Алексеевой, Виктор. Всех приходящих на богослужения в эту часовню поражала слаженность и легкость исполнения даже самых сложных песнопений. Григорий Иванович почти не управлял «хором», он даже стоял как-то сбоку. Чудные голоса этих, по сути дела, солистов звучали радостно, без каких-либо усилий.

Часто к ним присоединялся и псаломщик русских храмов в Белграде Филипп Дмитриевич Загребельный – сильный и красивый второй тенор, славившийся еще и тем, что великолепно писал ноты (трудно было поверить, что это не печатная рукопись). Он удачно замещал всех регентов и в Иверской часовне и в Троицкой церкви. Белград он покинул в 1944 году, оставив «на память о себе» в Троицком храме ноты Статей Великой субботы.

Алексеевы и Марина Круг покинули Сербию в 1950 году, Баранников, популярный Гриша, певший и в русских ресторанах, скончался, а Григорий Иванович, как уже было сказано раньше, перешел в Троицкую церковь, но вскоре и вовсе покинул Югославию.

Одно время в Иверской пели псаломщики Алексей Дмитриевич Охотин и Феодор Синельщиков, которым помогали Петр Александрович Поздняковский и Андрей Степанович Доич.

В 1953 году, по указу настоятеля протоиерея Виталия, я основал там небольшой хор, который вскоре передал опытному певцу А.С. Доичу, который, к сожалению, всего года два смог исполнять эту обязанность, а затем, по болезни, опять передал управление хором мне. Так создался новый Иверский хор, который в 1955 году перешел в полном составе в Троицкую церковь (о чем речь уже шла). С тех пор в Иверской часовне не было хора, а на богослужениях пели псаломщики.

В настоящее время в Иверской часовне богослужения совершаются только в дни празднования Иверской иконы Божией Матери и в поминальные субботы. И тогда в них участвует хор Свято-Троицкой церкви.

Левый клирос Свято-Троицкого храма в Белграде

Говоря о хорах и регентах в русских храмах Белграда, нельзя не упомянуть знаменитый левый клирос Троицкой церкви. И он «основан» протопресвитером Петром, и на протяжении многих лет славился своим составом – будущими архиереями, священниками, преподавателями богословия.

Нужно сказать, что все профессиональные хоры нашей церкви исполняли далеко не все песнопения на разных богослужениях, особенно во время всенощной. Спев «Блажен муж» и первую стихиру на «Господи, воззвах» (не «на глас», а Фатеева), они включались лишь для пения догматика на «И ныне». Следуя правилу и уставу заведенному настоятелем, отцом Петром, в Троицком храме стихиры пелись «на 10», и поэтому все остальные стихиры пел левый клирос. Это правило относилось и к стихирам «на стиховне» и «на хвалитех», так было и при чтении канона с вторыми ирмосами и катавасиями. Не говоря уже о том, что профессиональные хоры не участвовали в богослужениях в дни разных святых, которые приходились на будние дни. Тогда левый клирос пел и литургии, и полностью всенощные.

Особо торжественно отмечался день памяти Иоанна Богослова 9 октября, так как 90 % членов хора были студенты-богословы или уже законоучители и преподаватели в семинариях. Руководил этим хором сам отец Петр или псаломщик Леонид Иванович Маслич, выдающийся знаток знаменного пения, Типикона и богословских наук. Одно время он преподавал в семинарии в городке Битоль (Южная Сербия, теперь Македония), где преподавателями были святитель Иоанн, архиепископ Шанхайский, и преподобный авва Иустин (Попович) Челийский, а правящим архиереем был в то время святитель Николай (Велимирович) Охридский.

В канун праздника совершалось действительно всенощное бдение со всеми седальнами, псалмами, кафизмами, с канонархами, а Божественную литургию в сам день праздника служили по-гречески.

Здесь обучались уставу и напевам Александр Сенькевич (будущий архиепископ Лос-Анджелесский Антоний), Лев Бартошевич (будущий епископ Женевский Леонтий), иподиакон Никодим Ефимов (будущий архимандрит Спиридон), Душан Веселинович (будущий иеромонах Амвросий), иеромонахи Макарий (будущий епископ Сремский), иеромонах Андрей (Фрушич) будущий епископ Банялукский, профессор Степан Гущин, псаломщик Виталий Тарасьев, священники Борис Волобуев и Алексей Моргуль, протоиерей Алексей Крышко и многие другие.

Регенты школьного и гимназического храма Покрова Пресвятой Богородицы в Русском доме памяти императора Николая II

Когда многим стало ясно, что пребывание за рубежом не временное состояние до «скорого возвращения на Родину», а, вероятно, разлука навсегда, русские беженцы, обжившиеся уже в гостеприимной Сербии (Югославии), стали ощущать недостаток своего административно-научно-культурно-образовательного центра. Так возникла идея о постройке Русского дома. Благодаря поддержке короля Александра, его двоюродного брата принца Павла (чья мать была из рода Демидовых-Сан-Донатто), Святейшего Патриарха Сербского Варнавы, академика Александра Белича и других покровителей русских беженцев в Сербии, определилось место, где разрешено было построить такой центр. Это была нижняя часть сада при бывшем посольстве царской России в королевстве Сербия, что на главной улице Короля Милана, напротив бывшего дворца. Огромный сад спускался до улицы Королевы Наталии (жены сербского короля Милана Обреновича, княжны молдаво-русского происхождения). Поддержка всех наших покровителей была, конечно, не только моральной. Несмотря на сборы средств среди беженцев, нужно откровенно сказать, что Русский дом был выстроен на деньги вышеперечисленных и многих других благодетелей и жертвователей-сербов. Создание проекта было поручено выдающемуся русскому архитектору Василию Баумгартену, а заботы подрядчика были возложены на инженера Юрия Владимировича Бартошевича.

От закладки и освящения фундамента в 1931 году, до открытия Русского дома прошло всего два года. 9 апреля 1933 года Русский дом памяти императора Николая II был торжественно освящен протопресвитером Петром Беловидовым в присутствии членов королевского дома – королеве Марии, принце Павле, его супруге Ольге – и многих других видных гостях русского зарубежья и Сербии.

В Русский дом были переведены Державная комиссия по делам русских беженцев, женская и мужская русская гимназии, начальная русская школа, театр, Русский научный институт.

Вскоре выяснилось, что в доме прекрасный концертный зал, весь нижний этаж занимал просторный гимнастический зал («соколана»), но нигде не было отведено места для школьной и гимназической церкви. Пришлось одну из боковых ниш, существовавших в сокольском зале, превратить в алтарь, который в будние дни закрывался деревянными щитами.

Школьная церковь Покрова Пресвятой Богородицы была освящена в том же 1933 году архиепископом Анастасием, и в ней совершались службы по воскресным дням, по большим праздникам, Великим постом ежедневно (великопостные часы), а литургии Преждеосвященных даров (по средам и пятницам) – на тех седмицах, когда говели ученики начальной школы или гимназий.

Был создан смешанный гимназический хор, который пел литургии дважды в месяц (в воскресенье, когда служба была для женской, и в воскресенье, когда служба была для мужской гимназии). В третье воскресенье служба совершалась для учеников начальной школы, а в четвертое церковь была открыта для всех.

Служили законоучители, а хором руководили преподаватели пения. В женской гимназии это был Борис Добровольский, а в мужской Андрей Кузьменко и Илья Ильич Слатин.

В воскресенье, когда школы были свободны, в храме пел мужской октет под управлением того же А.Н. Кузьменко.

Посещение богослужений (раз в месяц) было обязательным, ученики стояли выстроенными по классам. Также и участие в хоре было обязательным. В школьный хор принимали детей с третьего класса. Все три гимназических регента были высокообразованными музыкантами (Илья Слатин со своими братьями выступал как знаменитое трио «Слатины»), и гимназический хор пел исключительно слажено. Они часто выступали и на юбилейных торжествах (посвященных, например, в 1937 году Пушкину, ежегодно в дни Русской славы, то есть в день памяти святого князя Владимира и проч.), устраивали свои концерты русских песен, исполняли даже и такие сложные пьесы, как шуточная опера «Иванов Павел» Рапопорта, участвовали в выпускных ежегодных школьных актах.

В начальной школе пение преподавал Алексей Васильевич Гриньков (1893–1966), уроженец Курской губернии, учившийся в Московской консерватории, ставший после переезда в Сербию ( в 1925 году) одним из наиболее известных регентов как духовного, так и светского репертуара. Он был регентом нашего школьного хора, и я, будучи еще учеником первого класса (в 1939 году), попал к нему «в ансамбль», вероятно потому, что мой старший брат уже пел у него. Да не то, что «попал», а быстро стал и солистом, так как голос у меня был звонкий, а слух прекрасный. Да и навык петь в хоре.

 Дело в том, что в нашей бедной беженской семье не было ни радио, ни граммофона, но зато был свой семейный «хоровой коллектив»: дедушка Борис – бас, папа – тенор, тетя Таня – сопрано, тетя Люля – меццо, мама – альт, дядя Вовочка – бас. И вот, часто после ужина, кто-нибудь начинал тихо напевать что-нибудь свое, любимое… остальные подхватывали – и домашний концерт продолжался до тех пор, пока тетя или дядя, жившие далеко, не спохватывались, что скоро уйдет и последний трамвай. Пели тихо, чтобы не мешать соседям, пели задушевно, вспоминая далекую Родину, часто друг другу подсказывая слова и жестами приглашая и нас, детей, присоединиться.

Репетиции хора в школе происходили раз в неделю, когда было меньше уроков. Гриньков садился за рояль, а мы обступали его и строго следили, чтобы не смешать партии. Во время спевок он был спокоен и терпелив, учил нас «с голоса», аккомпанируя себе и нам. Он неторопливо объяснял нам слова и выражения на церковнославянском, часто переводил их и лишь после этого разучивал с нами мелодию. В своей работе с новичками он опирался на помощь «старших» учеников (а это были четвероклашки!). Как же они гордились этим и как смотрели на нас, «малышей», свысока! Но во время служб или других выступлений Алексей Васильевич преображался, становился строгим и требовательным, дирижировал темпераментно, немножко припрыгивая и благодаря своему маркантному носу и пряди густых волос надо лбом в эти моменты походил на петушка. Но нам было не до смеха. Попробуй зазеваться или просто не смотреть на него: на ручке камертона у него была тонкая резиновая кишка сантиметров в 25, и он ловко возвращал ею певчего в реальность! Когда мы после летних каникул иногда появлялись очень коротко остриженными, он упрекал шутливо родителей: «Ну как я их теперь за чубы таскать буду?».

Мы очень любили своего «Гринька», любили, не подозревая, какой мастер хорового пения перед нами! А Алексей Васильевич Гриньков и со своим хором в храме святого Гавриила в городке Земун, который был отдан русским, где служил протоиерей Виталий Лепоринский, где своды потрясал своим на всю Россию известным басом протодиакон Василий Вербицкий, и со своим хором в белградском храме Вознесения Господня, хором, который он назвал «Славянский», не только украшал богослужения, но часто гастролировал по Югославии и даже выезжал за границу. У него был своеобразный вкус: боготворил А.Т. Гречанинова, не любил наших «западников» – Бортнянского, Сарти, немножко и Чайковского. С другой стороны, считал, что и церковную музыку можно несколько видоизменять. Интересны были его комментарии и впечатления после концертов хора Донских казаков Сергея Жарова. Желая умерить мои восторги после получения пластинок из Парижа, он с улыбкой мне сказал: «Видел я их дважды, но не все слышал – сплошные нюансы».

Жил он в Земуне, который во время войны и немецкой оккупации вошел в состав фашисткого независимого государства Хорватия, в государстве, где в лагере Ясеновац фашисты-«усташи» зверски убили свыше миллиона сербов. Гриньковых спасло то, что он и до и во время войны руководил хорватским певческим обществом «Томислав», так что их не трогали. После окончания войны новые властители наших судеб стали было упрекать его «в сотрудничестве» с оккупантами, но выручили старые ученики, дорвавшиеся до власти. Однако ему пришлось принять руководство над новыми певческими обществами, осваивать новый «титовский» репертуар маршей и партизанских песен (в основном, переводы с русского).

Но он не покидал и своего любимого дела. В 1941 году из русско-сербского монастыря Туман, на Дунае, бежали от постоянных партизанских набегов и грабежей игумен Лука (Родионов), наследник знаменитого архимандрита Амвросия (Курганова), и десяток монахов. Вместе с ними бежали из монастыря Нимник около сорока монахинь во главе с игуменией Параскевой. Их приютил в Земуне, в своих двух коттеджах, выдающийся врач Софотеров. Игумен Лука знал Гринькова еще до войны и обратился к нему с просьбой создать хор монахинь. После окончания войны игумен Лука объединил оба монастыря под общим названием Братство честного креста и перевел их под омофор Московского Патриарха. В 1950 году его и иеромонаха Феофана (Шишманова) выслали из Югославии, остальные монахи разбрелись по другим монастырям, а женский монастырь переехал в древнюю обитель Манасия, где и поныне есть еще несколько монахинь «Земунского периода». Так вот, Гриньков с воодушевлением принялся за дело и в короткий срок создал изумительный женский хор, исполнявший самые сложные русские церковные песнопения в его аранжировке. Мне не раз доводилось слушать их и по нотам следить, как Гриньков решал эти сложные задачи. Благодаря исключительно высоким сопрано монахинь Рипсимии, Февронии и Анисии и великолепным контральто монахинь Домнины и Евгении, Гринькову удавалось получать звучание весьма широкого диапазона. К сожалению, отъезд монахинь из Земуна прервал эту и для Гринькова новую работу с однородным хором.

Последний церковный «хор», которым он руководил, был трогательный квартет в той же, теперь уже бывшей русской церкви святого Гавриила в Земуне, в составе: Вера Банина – сопрано, Ольга Гринькова – альт, Алексей Гриньков – тенор и слепой казак Степан – бас. Когда скончался в 1959 году протоиерей Виталий Лепоринский и мой мужской октет из Свято-Троицой церкви приехал с настоятелем отцом Виталием в Земун и мы пропели там панихиду по исходе души, то растроганный мой учитель, милый Алексей Васильевич, расцеловал меня и совсем как Державин Пушкина, «в гроб сходя, благословил».

В биографиях Шаляпина часто приводится его разговор с земляком Горьким, что, дескать, когда они лба умрут, от Максима-писателя останется след, а я, говорил Шаляпин, спел – и ничего не осталось. К сожалению, выдающийся русский церковный и светский регент Алексей Васильевич Гриньков творил в такие времена, когда аудиозаписи были редкостью, и от его творчества остались лишь воспоминания тех, кто его ценил и любил как учителя.

Русские хоры и регенты в сербских храма Белграда

Как мы уже сказали, в Белграде было всего три русских храма, где могли быть русские церковные хоры, а, стало быть, и регенты. Главный из них – центр Русской Зарубежной Церкви – Свято-Троицкий храм на Ташмайдане, затем Иверская часовня на Новом кладбище и школьная гимназическая церковь в Русском доме памяти императора Николая II на улице Королевы Наталии. Правда, небольшая домовая церковь была и в русском старческом доме в районе Сеняк. А в большой русской колонии в Белграде было еще много певчих и регентов, так что не удивительно, что они стали предлагать свои услуги сербским приходам.

Церковь Св.ап. Марка и русский Свято-Троицкий храм на Ташмайдане. Белград, 1939 г.
Церковь Св.ап. Марка и русский Свято-Троицкий храм на Ташмайдане. Белград, 1939 г.
Один из первых русских хоров был основан при храме апостола Марка, в центре Белграда, на так называемом Старом кладбище на Ташмайдане. Руководил им Виктор Харитонович Щербаков – регент-самородок, уроженец крупного села Балаклеи, где, по его словам, был большой собор, в котором он пел еще мальчиком, а юношей стал управлять хором. Это был регент просто вулканического темперамента, абсолютно владеющий хором без лишних движений и жестов. Но он весьма своеобразно вел спевки: несмотря на то, что почти все его певчие были профессионалами и могли петь, как говорится, с листа, он подробно и ясно объяснял, какой музыкальный эффект ему нужен в определенной фразе, и этого добивался в совершенстве. На этих спевках он бывал несколько резок, даже грубоват. Не раз он, например, отличной певице Сусанне Белубековой на спевках делал замечания: ровнее, без разных придыханий, это тебе не «Казбек» или «Мимоза» (знаменитые русские белградские рестораны, в которых выступала Сусанна). Но во время богослужений ничего не говорил, никаких лишних знаков не делал. Главными его «звездами» были Татьяна Мазыкина и Ольга Ольдекоп из Белградской оперы, лирический тенор Сергей Опоков и изумительный бас Николай Денисенко.

Когда во время войны церковь святого Марка сгорела, Щербаков перешел в церковь Покрова Пресвятой Богородицы, где до него были регентами Леонид Базилевич, Степан Гущин и Александр Залиев. Но это уже был не тот мощный по составу хор. Постепенно, особенно по окончании войны, редели ряды русских в Белграде, а значит – и в хорах. Хор Щербакова и дальше оставался по высокому уровню исполнения одним из лучших в белградских храмах, но из русских у него остались только тенор Вадим Босанько и бас Александр Масевро, так что он в дни храмовых праздников и для духовных концертов приглашал певчих из хора Свято-Троицкой церкви.

Последний его хор был в церкви святого Лазаря. В отличие от А.В. Гринькова Щербаков преклонялся перед мастерством Сергея Жарова и часто вспоминал участие хора Донских казаков в панихиде (в 1934 году), в сороковой день кончины короля Александра, в храме святого Георгия – усыпальнице Карагеоргиевичей на холме Опленац близ городка Топола.

Говоря о выдающихся русских регентах духовной музыки в Белграде, нельзя не упомянуть профессионального музыканта и блестящего руководителя многих хоровых коллективов Александра Артемьевича Залиева (1898 года рождения), уроженца Владикавказа, который, к сожалению, больше внимания посвящал педагогической работе в консерватории и музыкальных училищах, чем практической работе с церковными хорами. Но зато некоторые прекрасные дирижеры и сейчас еще с гордостью называют его своим учителем. Дольше всего он управлял хором соборного храма архангела Михаила (Первое белградское певческое общество, основанное выдающимся сербским композитором Стеваном Мокраняц) и хором в храме Покрова Пресвятой Богородицы.

Исключительно строгий, даже взыскательный, Залиев всегда настаивал на стилевом совершенстве и достигал этого, критикуя тех коллег, которые произведения и Бортянскаго, и Чеснокова, и Турчанинова исполняли одинаково, а значит обезличенно и без учета стиля соответствующей эпохи. Небольшого роста, но прекрасно умевший привлечь к себе внимание хора, он «деспотично» и неуклонно добивался своего и на спевках, и на богослужениях, и на концертах. Он не жаловал те сочинения, где требовались солисты, считая, что этим «затемняется» работа хора. Самое любимое его детище, которому он отдал почти 20 лет своей жизни, был огромный хор художественной самодеятельности почтовых служб «Джока Павлович». Он поднял его на высокий профессиональный уровень, так что мог выезжать с ним на гастроли и по Югославии и за границу, предлагая слушателям весьма сложный репертуар.

Хотя имя Степана Георгиевича Гущина (1888 года рождения), уроженца Харьковской губернии, никак нельзя связать только с Белградом и его церковными хорами, все же это крупное имя русского хорового искусства должно быть упомянуто в нашем перечне. Имея высшее историко-филологическое и музыкальное образование, он, попав в Сербию, стал преподавателем семинарии в городе Призрен, в Косово и Метохии. Там он преподавал пение и русский язык и был регентом хора семинаристов. Когда началась война, он бежал от диких «балистов-албанцев» (фактически фашистов), и в Белграде, помимо того, что продолжал педагогическую деятельность, стал регентом Первого белградского певческого общества, а также хора при храме Покрова Пресвятой Богородицы. После окончания войны министерство просвещение направило его в город Ниш, где он преподавал музыку, руководил многими хоровыми коллективами, и, пока там существовала небольшая опера, руководил оперным хором.

Профессор Гущин был большим знатоком церковного пения, устава и хорового искусства. По рассказам бывших семинаристов, его учеников, он был весьма деликатен и мягок, но хор слушался его и платил ему за отеческую заботу любовью. Он был одним из редких русских регентов, который в совершенстве освоил весьма сложную систему сербских церковных напевов («гласов») и мог обучать этому семинаристов.

В Нише его все полюбили, особенно епископ Нишский Иоанн, очень любивший русское церковное пение и настоявший, чтобы Степан Георгиевич помогал хору соборного храма, хотя знал, что того просто рвут на части и он руководит одновременно многими хоровыми коллективами.

Приезжая изредка по делам в Белград, Гущин с удовольствием принимал предложение дирижировать всю литургию в русской церкви Святой Троицы, и у него всегда было чему поучиться.

В 1950–1960-х годах в церкви Рождества Пресвятой Богородицы в крепости Калемегдан, на холме, под которым Дунай принимает в свои воды Саву, в церкви, бывшей раньше гарнизонной церковью Белграда, с большим успехом руководил хором протоиерей Виктор Царевский, кстати, и сам прекрасный певец с высоким и весьма красивым тенором. Он был постоянным участником всех торжественных всенощных в нашем русском храме (в сербских храмах хор не участвует в таких богослужениях), украшая не только пение хора, но и величания, великопостные напевы («Се жених грядет» и «Чертог Твой»), которые по традиции у нас исполняло духовенство.

В разных храмах Белграда в разное время были регентами русских и сербских хоров Николай Крутиков, Степан Красуцкий, Димитрий Гортынский, протоиерей Михаил Котляревский. Все они внесли свой посильный вклад в сербское хоровое искусство.

Заключение

Русский философ Николай Бердяев, узнав, что его с большой группой философов и писателей высылают из Союза (в 1922 году), был крайне удручен. Но его духовник отец Алексий Мечёв утешил его словами: «Поезжайте на Запад, ведь в этом ваша миссия». Эту мысль можно применить и к случаю появления в Европе большого числа русских иерархов, священнослужителей, духовных мыслителей и богословов. Сюда же свободно можно отнести и носителей русской духовной музыки – композиторов, регентов, певчих. Но нам кажется, что «миссия» этих последних различается в зависимости от страны, куда судьба забросила русских беженцев. Русский церковный хор где-нибудь в Норвегии, Турции, Тунисе и тому подобное, и русский церковный хор в Болгарии, Сербии, Македонии, да даже и в Румынии – это не однозначные явления. Западные слушатели могут восхищаться песнопениями и высоким уровнем исполнения того или иного русского церковного хора, но это наше художественное и духовное богатство для них остается на уровне более или менее удачного репертуара. А в братских славянских православных странах все это воспринимается иначе, впитывается, принимается часто, как свое, оплодотворяет местную музыку и остается навсегда. Поэтому мысль о нашей эмигрантской «миссии» здесь звучит иначе и значит что-то весьма определенное.

В Сербии, в частности в Белграде, хоровое церковное искусство не было развито так, как в России. Выдающийся знаток жизни русской диаспоры в Югославии инженер Алексей Борисович Арсеньев в своем докладе прекрасно показал состояние хорового пения в Сербии до появления в королевстве русских беженцев.

А вот каково положение на сегодняшний день. В Белграде, где в 1920-е годы существовал только один церковный хор – Первое белградское певческое общество (хор «Обилич» нельзя назвать чисто церковным коллективом, хотя в его репертуаре были и духовные песнопения Стевана Мокряньца, Корнелия Станковича, С. Биничкого, М. Милоевича, Маринковича и других композиторов), в настоящее время нет ни одного храма, где не было бы церковного хора и русских песнопений в его репертуаре. Несомненно, это результат многолетней работы русских церковных регентов и хоров. Правда, сейчас хорами руководят, в основном, молодые выпускники консерватории, не «жившие» с этими песнопениями с детства, и поэтому не всегда им удается сохранить и передать подлинный дух русской духовной музыки. Наиболее популярны среди них «Херувимская № 7» Д.С. Бортнянского, «Милость мира № 6» А.А. Архангельского, «Просительная ектения» с диаконским соло Чеснокова, «Сугубая ектения» («Царская») с соло колоратурой, «Трисвятое» П.И. Чайковского, «Тебе поем» С. Рахманинова и многие другие. Правда, в некоторых храмах считают русское многогласие «западным», а значит, отрицательным явлением, и многие хоры, особенно составленные из молодежи, учившейся в Греции, стараются внедрять якобы «древне-византийское» пение, хотя оно, к сожалению, и не сохранилось в древних записях. Некоторые же из русских песнопений уже считаются «своими», например малое «Многая лета» Бортнянского, которое поют не только в храмах, но и во время свадебных застолий.

Не знаю, как в других сербских городах, но в Белграде, в некоторых храмах, на отпусте поют «Честнейшую херувим» русским напевом к «Величит душа моя» 9-й песни канона. Автор этих строк был свидетелем и даже участником такого процесса, когда русский напев стал сербским.

Когда в 1955 году мой отец, протоиерей Виталий Тарасьев, был награжден правом носить митру, Божественую литургию совершал в нашем храме Святейший Патриарх Сербский Викентий. Будучи молодым архимандритом в городке Сремски-Карловцы, где тогда проживал митрополит Антоний (Храповицкий), он был частым участником русских богослужений и любил их. Поэтому он распорядился, чтобы вся литургия шла «по-русски». На малом входе духовенство и мы, прислужники, запели наше «Приидите, поклонимся». Святейшему оно настолько понравилось, что он попросил нас с братом Василием написать ему ноты, а затем прийти в Патриархию и разучить с ним этот напев. С тех пор он всюду, где бы ни служил, сам начинал и исполнял это песнопение русским напевом, заставляя своих диаконов и прислужников тоже его разучивать. Этот обычай сохранился и при патриархе Германе, и это песнопение перестало быть «чужим», но стало своим, привычным, значит – сербским.

Можно прямо сказать, что русские церковные регенты и певчие с достоинством выполнили в Сербии свою «миссию» и внесли свой духовный вклад в развитие благолепия богослужений в сербских храмах.

Иподиакон Андрей Тарасьев

12 декабря 2008 г.

Православие.Ru рассчитывает на Вашу помощь!

Подпишитесь на рассылку Православие.Ru

Рассылка выходит два раза в неделю:

  • Православный календарь на каждый день.
  • Новые книги издательства «Вольный странник».
  • Анонсы предстоящих мероприятий.
×