Эпистемологическая проблема атеизма

Рисунок: Морис Эшер

Индуктивные умозаключения (в противоположность дедуктивным или абдуктивным) – метод рассуждения от частного (конкретных наблюдений) к общему (свойствам, характеризующим множества предметов и явлений). Полная индукция – метод доказательства, при котором утверждение доказывается для конечного числа частных случаев, исчерпывающих все возможности. Отметим это условие исчерпания, так как оно будет важно в дальнейшем. В то время как заключение дедуктивного рассуждения является истинным несомненно, истинность индуктивного заключения вероятна; степень вероятия зависит от обширности доказательной базы.

Чтобы стало ясно, о чем речь, приведу небольшой пример.

Известно, что все мальчики в 10 «А» классе выше 170 см. Также известно, что Коля – ученик 10 «А». Следовательно, рост Коли больше 170 cм. Это пример дедуктивного заключения, когда вывод со всей определенностью вытекает из данных. Однако когда выводы из неизбежно ограниченных наборов данных индуктивно распространяются на будущие экспериментальные данные, верность этого распространения лишь вероятна: чем репрезентативнее выборка, тем вероятность верности индуктивного обобщения будет выше. Тем не менее мы имеем дело лишь со стремлением вероятности к 1, поскольку исчерпать все возможные случаи и тем самым получить условия для полной индукции на практике невозможно.

Предположим теперь, что процесс измерения роста учеников 10 «А» еще не завершен и нам осталось измерить рост последнего ученика. Предположим также, что мы установили, что все предыдущие значения роста при измерениях превышали 170 см. По индукции мы можем заключить, что и рост последнего ученика превысит 170 см. Однако ясно, что это может оказаться и не так.

Теперь посмотрим на самую суть так называемого научного атеизма, утверждающего, что материальная реальность – это все, что существует. Дадим слово авторитету атеистов Бертрану Расселу:

Б. Рассел: «Сам принцип индуктивных рассуждений невозможно вывести из эмпирики без попадания в порочный круг»

«Предположительно наш опыт мог бы подтвердить верность индукции относительно того, что уже наблюдалось. Но одна лишь индукция применима и тогда, когда выводы из анализа изученного распространяются на еще не изведанное. Таким образом, утверждая на основе опытных данных что-либо о будущем или о не наблюдавшемся в прошлом или настоящем, мы предполагаем верность индукции. Следовательно, сам принцип индуктивных рассуждений невозможно вывести из эмпирики без попадания в порочный круг. Поэтому мы вынуждены либо принять индукцию, полагаясь лишь на то, что уже было успешно изучено с ее помощью, либо должны согласиться с тем, что все наши предположения о будущем не имеют никаких оснований»^[1].

Бертран Рассел

Таким образом, атеисты сами в лице наиболее последовательных из них признают, что их взгляд на мир ущербен: он допускает только то, что вытекает индуктивно из предыдущего опыта. А что же делать, когда сталкиваешься с чем-то абсолютно новым, не встречавшимся ранее, чему невозможно поставить в соответствие ничего из предыдущего опыта?! Новое, не укладывающееся в обыденные рамки, – это, например, вполне осязаемые следствия обожения человека в форме нетления тел почивших праведников или свидетельства самих праведников о достижении ими внутренней свободы от тирании греха, что выражается в переживаниях ими глубокого мира и отсутствии у них греховных помыслов; к не укладывающемуся в обычные рамки, когда, говоря церковным языком, побеждается естества чин, без сомнения, относится девственное материнство и, наконец, воскресение из мертвых. У атеистов нет удовлетворительного ответа на вопрос, что же делать с этими исключениями из обычного порядка вещей, поскольку у них «нет никаких оснований» ожидать, что всякий будущий опыт обязан уложиться в то, что уже наблюдалось. Поэтому даже в таких случаях при попытках рационального объяснения они будут вынуждены апеллировать к (несуществующему) предыдущему опыту, совершая тем самым заведомую ошибку.

Если я вижу чудо, – говорит убежденный атеист, – то хотя пока я и не могу рационально его объяснить, такое объяснение обязательно когда-либо будет предоставлено наукой. Вся реальность, таким образом, редуцируется до того, что можно рационально обосновать. Верен ли такой подход? Нет. Это можно продемонстрировать, используя математическую аналогию: алгоритм, выдающий решение неразрешимой задачи, некорректен. Поэтому гораздо лучше, и для науки в том числе, согласиться с отсутствием покрытия формальными моделями всей реальности, лучше признать, что не терпит тайна испытания, чем предлагать несуществующие решения, искажающие наше восприятие мира.

Индукция, конечно, работает, но лишь в известных пределах, только там, где естества чин не побеждается духовной реальностью и только при условии заведомого ограничения множества заключений материальными категориями (иными словами, если договориться не делать никаких выводов о духовных вещах как находящихся вне поля зрения индуктивного метода). Область действия индуктивного познания – материальная реальность, «данная нам в ощущениях». Таким образом, попытки, руководствуясь исключительно принципом индукции, объяснить возникновение мира, а следовательно, и самого принципа индукции вместе с ним, не имеют никакого рационального основания.

В школе и в институте нас учили, что возможности рационального познания не ограничены. Но так ли это на самом деле? Утверждающие это вынуждены проектировать свой личный (или в крайнем случае суммарный человеческий, но и тогда ограниченный) опыт на неизведанное. Самые выдающиеся из них, как Б. Рассел, отдают себе отчет в том, что никакого независимого эмпирического обоснования для своей позиции у них нет, в то время как записные неверующие от науки обычно находятся в первых рядах борцов за торжество эмпирики… В основной же своей массе стихийные атеисты-научники вообще понятия о данной проблеме не имеют. Вероятно, еще меньше среди атеистов таких людей, кто признаётся себе в том, что и в их картине мира вера не просто присутствует, но играет ключевую роль, хотя бы и в форме доверия индуктивным заключениям из анализа предыдущего опыта.

А что же вера религиозная? Рациональное, конечно, в ней тоже присутствует, однако занимает подчиненное положение. Вера признаёт возможность того, что реальность, то есть «не-я», больше, чем «я», и что она не обязана укладываться в наши куцые ментальные конструкции. Позиция последовательной веры многократно сильнее, пусть она и допускает ограниченность рационального познания. Что ж делать, если такова суровая реальность?! Никто же ведь не обещал, что рациональным путем можно всё познать, хотя кому-то это может и не понравиться.

Утверждение о том, что всё существующее ограничено лишь материальным, не имеет никакого эмпирического обоснования

Атеисты часто ставят верующим в вину антропоцентризм, утверждая, что человек не является исключительной в каком бы то ни было смысле частью нашего мира, однако в том, что касается возможностей рационального познания реальности, они сами не желают отступать от антропоцентрической позиции. Но с какой стати реальность должна быть исчерпывающе познаваемой человеком и притом исключительно рациональным путем? Это ниоткуда не следует. Поэтому и утверждение о том, что всё существующее ограничено лишь материальным, не имеет никакого эмпирического обоснования.

Православие – это опытное умно-сердечное познание Бога в Его Церкви, приобщение человека к нетварной Божественной благодати через таинства и молитву. Верность традиционного пути Православной Церкви многократно засвидетельствована благодатным, превосходящим материальное опытом достигших освящения. И в этом указание на неотмирность веры, единожды преданной святым (см.: Иуд. 1: 3).