Праведный Феодосий Балтский Скромный священник из уездного городка Балты Подольской губернии Феодосий Левицкий был известен в XIX в как блестящий проповедник и духовный писатель, аскет и молитвенник, покровитель странных и сирых, образец христианского смирения и праведности. Отец Феодосий был горячо любим паствой при жизни и благоговейно почитался после кончины.
В лике святых Феодосий Балтский был прославлен только в начале нынешнего века, и имя праведника пока еще мало известно за пределами Одесской епархии. Далеко не в каждой российской православной церкви можно приложиться к частице мощей или хотя бы иконе святого Феодосия. Поэтому увидеть образ балтского чудотворца в американской православной церкви, рядом с иконой Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского, согласитесь, было несколько неожиданно.
Икона балтского праведника была подарена церкви Святой Екатерины (Карлсбад, Калифорния) нашей прихожанкой Еленой Сергеевной Боровской, дружбой с которой я очень горжусь. Отец Феодосий доводится ей далеким предком по боковой линии. Незадолго до Пасхи 1913 года Лена нашла фотографию иконы праведного Феодосия на сайте Феодосиевского монастыря. У нее уже был небольшой опыт иконописца, но написание иконы – труд долгий и кропотливый, а подарок хотелось сделать к Светлому Празднику. И Лена решила просто распечатать фотографию иконы на ткани. Расшила образ серебряным бисером, бирюзой, кораллами, жемчугом и подарила нашему батюшке, отцу Андрею.
Для меня это была первая Пасха в карлсбадской церкви, на ней я и познакомилась с семьей Боровских. Эмигранты второй волны, американцы по паспорту и русские по воспитанию, Владимир и Елена всю жизнь собирали книги о Православии, русской культуре и истории. В библиотеке Боровских каждая книга чем-то замечательна, и вовсе не обязательно – годом издания или автографом. Так, среди старых и редких манускриптов занимают свое почетное место две скромные книжечки, изданные в начале нынешнего века в Одесской типографии малым тиражом на средства заказчиков: «История одной семьи» и «Мысли о душе».
Первая книга посвящена жертвам политических репрессий, судьбам тех, чье происхождение и воспитание изначально сделали их опасным и чуждым элементом для новой власти и революции. Семейная хроника стала маленьким отражением больших событий в истории страны. Книга написана детьми и внуками тех, кто попал в жернова красного, а затем сталинского террора. Упоминаются в «Истории одной семьи» и родственники Елены Боровской со стороны матери. Болгарские негоцианты Ангеловы переселились в Россию при Екатерине Первой, спасаясь от турецкого ига.
Священник Николай Дорохольский Во вторую книгу, уже полностью посвященную Дорохольским, вошли богословское эссе отца Николая «Мысли о душе», воспоминания внуков Николая Иосифовича об укладе жизни большой семьи и очерк о Феодосии Левицком, написанный Ниной Матвеенко, редактором и душой проекта по изданию обеих книг.
Два замечательных русских батюшки – отец Феодосий Левицкий и отец Николай Дорохольский. Дед и внук. Век XIX и век XX.
Оба служили в Свято-Николаевской церкви небольшого городка Балты, более 200 км к северу от Одессы. Городок этот был основан в XV веке как турецкий форпост, по своему многонациональному колориту не уступал самой Одессе, находился на перекрестке торговых путей, а зачастую и в центре исторических событий минувшего времени.
Отец Феодосий служил в Балте от рукоположения и до самой своей кончины в 1845 году. Отец Николай – до закрытия Свято-Николаевского храма в 1936 г.
Отец Феодосий был свидетелем «дней Александровых прекрасного начала» – первой робкой попытки чахлого русского либерализма от разговоров перейти к делу. Отец Николай избрал путь священника в годы пылкого увлечения либеральной России марксизмом, закончившегося двумя революциями и Гулагом.
Любая, даже самая яркая, самая невероятная жизнь легко укладывается в немудреную схему. Начало, середина, конец. Но... существует и глава четвертая. Рано или поздно каждый задает себе этот пушкинский вопрос: жизнь, зачем ты мне дана? Дар напрасный, дар случайный? Мертвый след, оставленный на памятном листке? Или все-таки бессмертная душа...
Начало
Праведный Феодосий Балтский. Икона, подаренная Еленой Боровской церкви святой Екатерины в Калифорнии Священство для Феодосия – сияющая высота духа. «Священник есть страж столь дорогого сокровища Божия, которое Сын Божий одною только кровию Своею мог Себе купить», – пишет он в семинарском дневнике, который озаглавил: «Живой опыт Провидения Божия о человеке»[1].
Вслед за Блезом Паскалем юный семинарист рассуждает о душе и бессмертии с точки зрения простого здравого смысла, или природного человеческого рассудка, по определению Паскаля: «Ежели Богу... из единой любви угодно было воззвать Себе из небытия разумную тварь... то свойственно ли, чтобы Бог сию толико возвеличенную тварь свою погружал паки в ничтожество? …прилично ли не только величеству Божию, но даже ...простому здравому смыслу созидать разумную тварь с тем, дабы ей почувствовать сладость бытия своего и вместе выставить пред глаза ея, что она рано или поздно должна оного лишиться...».
Слава молодого проповедника разнеслась по городу
Первая же проповедь семинариста Левицкого имела необыкновенный успех. Слава молодого проповедника разнеслась по городу. «Вторую его проповедь пришли слушать Преосвященный Иоанникий, князь Куракин, несколько генералов, все чиновники Каменец-Подольска и пр.».
Левицкий даже наметил себе заранее место служения: «быть священником в Балтской Свято-Николаевской церкви».
Но в последний год семинарии, а он был проведен большей частью в монастыре, Левицкий почувствовал, что его влечет иночество. Он оказался на распутье: кем быть, священником или монахом. И тут вмешалось само Провидение, в которое он пылко верил, воле которого и подчинился. В Каменец-Подольск прибыла вдова священника Балтской Свято-Николаевской церкви просить для своей молоденькой дочери достойного жениха. План, намеченный в дневнике, реализовался в жизни. По благословению архиепископа Подольского Иоанникия, к тому же и родственника невесты, в сентябре 1815 года Феодосий вступил в брак, а через месяц был рукоположен.
Каменец-Подольская семинария Такие испытания, в таком юном возрасте, могли сломать, привести в отчаяние почти любого. Но книга Иова всегда была одной из любимых у Феодосия. Земные потери были восприняты им как Божия воля, может быть, даже милость. Бренность этого мира, близость Страшного Суда и откровения Царствия Божия на земле стали главною идеей его жизни, главной мыслью всех его проповедей, духовных трактатов и посланий.
Отец Николай (15 ноября 1871 г. ст. стиля – ноябрь 1937 г. по нов. стилю) родился в Подольской губернии, в семье дворянина Иосифа Доорохольского (до революции фамилия писалась через два о). Родителей своих мальчик потерял в еще более нежном возрасте, чем отец Феодосий. Мать умерла, когда Коленьке было 7 лет, а в 11 он лишился отца.
Николай Доорохольский закончил ту же самую Каменец-Подольскую семинарию, что и отец Феодосий. В 1896 году он познакомился с младшей дочерью приходского священника Луки Багоцкого, Глафирой. После кончины отца Луки приход нуждался в новом батюшке. И матушка Ксения решает выдать дочку за приглянувшегося той выпускника Подольской семинарии. В том же году Николай Доорохольский был рукоположен в сан священника села Ободовка Подольской губернии. Так история женитьбы Феодосия Левицкого повторяется почти дословно в судьбе его внука. Только этому браку суждено было длиться долго, пройти и через годы безоблачного счастья, и сквозь череду испытаний.
Середина пути
Император Александр Павлович В 1823 году в жизни Феодосия Левицкого произошло событие, благодаря которому ни один исторический труд о царствовании Александра I, включая и знаменитый роман Дмитрия Мережковского, не обходится без фигуры балтского священника. Его сочинения стали известны князю А. Н. Голицыну, министру народного просвещения и духовных дел, а затем и самому государю Александру Павловичу. По Высочайшему повелению отец Феодосий был секретно вызван в Санкт-Петербург. На фельдъегерской тележке привезли его из Балты прямо в Зимний дворец. Александру Благословенному, Создателю Священного Союза, не могла не понравиться мысль отца Феодосия о единстве и примирении в приближении Царства Божия всех христианских народов. Отец Феодосий представил царю и несколько сочинений о недостатках церковного управления и семинарий, об угнетении крестьян в западных губерниях.
Вскоре Левицкий вошел в ближайшее задушевное окружение государя. Его поместили на Тверском подворье, где в совершенном уединении сочинял он свои трактаты, которые потом через Голицына поступали к императору.
«Истина Божия всегда есть одинакова и неизменна... на тысячу сторон обращай ее – и она всегда одна и та же, а лесть – напротив того, притворна, изменчива, многообразна и непостоянна», – писал отец Феодосий. Искренние пылкие слова идеалиста, человека, абсолютно непридворного и совершенно неискушенного в этикете. Таким людям близость к сильным мира сего редко приносит благо. И проповедь отца Феодосия в Тверской церкви на тему трагических событий знаменитого петербургского наводнения в ноябре 1824 года пришлась уж точно не ко императорскому двору.
В своей проповеди Левицкий открыто сказал, что «Страшное оное наводнение, не простое и слепое действие натуры... но, собственно, удар праведного суда Божия, воздающего нам по делам нашим, как сие неоднократно мною же ...самому правительству представлено было, но, к несчастью, вместо плодов покаяния и благого исправления... явились в сем граде плоды совсем противные».
Можно было излагать прекраснодушные мечты на бумаге, но делиться ими с народом – это была наивность непростительная. Таких пророков ни в каком отечестве не жалуют. «В один вечер, во время всенощного бдения... пораженный каким-то соблазном, вышел на амвон и изъяснял народу те свои предчувствия, кои передавал он секретно на бумаге», – достаточно откровенно объяснял князь Голицын причину высочайшего неудовольствия.
Стремительное приближение скромного священника из города Балты к вершинам имперской власти обернулось не менее скорой ссылкой. Вот как описывает свое изгнание сам отец Феодосий в своей автобиографии, чудесным, просто пушкинским слогом.
«В самую полночь, с 10 на 11 число ноября 1826 года, являются к архиепископу Ионе два фельдъегеря и пробуждают его от сна... я... положив три земных поклона пред распятием Христовым в архиерейской зале, последовал за упомянутыми фельдъегерями. Они вели меня молча, сперва по Невской набережной, которая от бывшего наводнения представляла печальную картину развалин, потом, встретив у берега большую ожидавшую их лодку (все мосты тогда были разорваны и сокрушены), перевезли меня на другой берег... В повозке, по случаю мороза, лежала теплая, новая овчинная шуба и новые сапоги; мне приказано было надеть это и сесть в повозку... и почтовые лошади понесли нас, куда? – неизвестно. – В близкую или дальнюю страну едем мы? – фельдъегерю отвечать не позволено. Таково было отбытие мое из спящей столицы севера, и пока воссияло солнце и озарил нас день, мы пролетели уже на почтовых довольно большое пространство».
Привезли его в Коневецкий монастырь на Ладожском озере, где он и провел три года в молитвенных трудах и келейном безмолвии. Не велено было давать ему ни чернил, ни бумаги, ни даже книг для чтения, но любившие его иноки давали тайно все необходимое и даже доставили возможность переписки с петербургскими знакомыми.
Только через три года, в феврале 1828 года, вернулся отец Феодосий в Балту. Наступил, пожалуй, самый главный этап его жизни, без опасной близости ко двору, в общении только с любимой паствой. Безмолвие и уединение было отцу Феодосию привычно с детства. Он и жил безвыездно в Балте, затворником, мирно и тихо. Выходил только в храм для богослужений да в приход – исправлять христианские требы.
Отец Феодосий устроил в Балте странноприимницу, в которую стали стекаться люди всякого звания и возраста
Архиепископ Подольский Арсений на запрос из Петербурга об опальном священнике отвечал так: «Жизнь он ведет в благочестии и благоговении к Богу примерную... Что касается до образа его мыслей, то... направление к духовной восторженности в нем не прекратилось, но от прошедших опытов он сделался скрытнее… пишет и переписывает начисто, но никому не сообщает своих произведений».
Мечтой отца Феодосия было устроить в Балте мужской монастырь в честь Иоанна Предтечи и самому провести в обители остаток жизни. Но средств у него не было, а просьбы к князю Голицыну и другим влиятельным лицам оказались безрезультатными. И, оставив мысль об иночестве, отец Феодосий на свои скудные средства и на небольшие пожертвования устроил в Балте скромную странноприимницу, в которую и стали стекаться отовсюду люди всякого звания и возраста: убогие, сирые, странные. В тяжелые годы, памятные неурожаем и повальными болезнями, каждый бедный и немощный находил в этом приюте радушный прием, покой, пропитание и духовное утешение.
Люди приходили, уходили, завязывалась переписка – немалый келейный труд. По православному миру рассыпано множество писем отца Феодосия: батюшка радуется духовным взлетам своих чад, сострадает их падениям. Он переписывался с раскольниками и скопцами, которые поселились в 1817 году в Балте, стараясь вернуть их в лоно Церкви. Эти послания дышат любовью к братьям, сбившимся с правого пути.
Старица Анастасия Паданская, Олонецкая пустынножительница, получила благословение на свой подвижнический путь от отца Феодосия. И кто знает, скольких еще он направил, сколько душ исцелил, скольких утешил? Свой небольшой доход за исправление церковных треб он часто делил с детьми, которых встречал на своем пути домой. Он их называл «должники мои». И дети платили ему такой же простодушной привязанностью.
Феодосия почитали не только православные христиане, старцу доверял весь пестрый и многонациональный люд, проживающий в Балте и ее окрестностях. Даже местные евреи, а они составляли значительную часть населения Балты того времени, часто обращались к православному батюшке в спорных делах, в полной уверенности, что ему дано истинное знание.
Священник Николай Дорохольский Отец Николай Доорохольский в 1909 году получает новое духовное назначение, в Балту, в Свято-Николаевскую церковь, где и прежде служили Левицкие, родственники отца Николая по матери, где свято почитается память отца Феодосия. Жизнь молодой семьи складывается безмятежно. Отец Николай, помимо службы, преподает в Балтской мужской гимназии. Строится просторный дом из красного кирпича. Один за другим рождаются дети.
Но спустя несколько лет в эту прекрасную, мирную, счастливую жизнь врываются трагические события века, с войнами, революциями и эпидемиями. Особенно тяжелым был 1918 год: умерла от «испанки» мать Глафиры Лукиничны, от туберкулеза скончалась сестра отца Николая, от тифа умер младший сын Володя. На всю жизнь запомнилось младшей дочери, Валентине, как в доме проводили обыск красные комиссары, а маленький брат в это время умирал в горячечном бреду.
Балта печально прославилась еврейскими погромами еще в XVIII и XIX столетиях. XX в не был исключением. В 1919 году, когда город был занят петлюровцами, кто-то из прихожан сообщил отцу Николаю, что разъяренная толпа движется к домам, где жили евреи. Священник облачился в ризы, взял в руки крест и вышел толпе навстречу. Подойдя вплотную, отец Николай поднял крест и провозгласил: «Люди добрi! Що ви робите? Зупинiться! Тут живе одна бiднота. Не берiть на себе такого грiха!» В толпе находились и знакомые ему прихожане, которых он поименно начал увещевать. И произошло чудо. Мало-помалу народ стал расходиться.
Евреи спрятались, как могли, но все, что происходило снаружи, они слышали, а некоторые и видели из своих укрытий. Поэтому позже, когда отец Николай был арестован, делегация местных жителей отправилась в ЧК и стала требовать освобождения своего спасителя[2].
Первый арест окончился сравнительно благополучно, ну а дальше все шло по известному сценарию. Дом у Дорохольских отобрали, семья переехала на съемную квартиру. Но храм пока еще не закрыли, и отец Николай продолжал служить.
В 1933 году он получил свою последнюю награду: сан протопресвитера. В эти годы отец Николай и матушка Глафира жили в семье второй дочери Татьяны, Нестеренко по мужу, которая, купив дом в Балте, забрала к себе родителей.
Удивительная атмосфера этого дома, очарование чудесного уклада жизни дружной семьи навсегда остались в памяти их внуков. Владимир Григоревич, сын старшей дочери Веры, вспоминает:
«Николай Иосифович, отслужив вечерню и переодевшись, разжигал щепки в самоваре, а когда вода закипала, приносил его в дом и ставил на небольшой серебряный поднос на столе. Чай заваривался в маленьком чайничке и водружался сверху на самовар».
«Наибольшим авторитетом в семье пользовалась Глафира Лукинична... Вставала она рано и отправлялась на базар. Возвратившись, на печке во дворе варила яйца и кипятила молоко. К этому времени просыпались и вставали дети. Умывшись и причесавшись, по очереди, по старшинству, дети шли в гостиную, где возле письменного стола Николая Иосифовича находился иконостас с иконой Николая Чудотворца и горевшей перед ней лампадой.
Молитвы произносились громко, и если кто-то из младших сбивался или нетвердо знал слова, старшие дети подсказывали».
Дети отца Николая Дорохольского. Стоят: справа Вера (мать В. Григоревича), слева Лев (отец Николая Дорохольского). Сидят: слева Татьяна (сейчас в Москве), справа Валентина (сейчас в Одессе) «Когда наступало время обеда... семейство рассаживалось по своим местам, за исключением Глафиры Лукиничны, которая обедала после всех. Это вызывало у старших подозрение, что она экономит, и бурные протесты, особенно когда замечали, что она не наливает себе чистого молока, а просто подкрашивает им чай».
«Николай Иосифович давал старшим детям уроки катехизиса... он медленно расхаживал по комнате, задавал вопросы, стараясь натолкнуть детей на правильный ответ. Вообще дедушка очень мягко относился к нам, говорил тихим голосом, никогда не читал нотаций. В свободное время любил читать нам веселые стихи Степана Руданского».
«Однажды в наш дворик пришли несколько цыганок с орущими грудными младенцами. И сказали: ‟Дедушка, батюшка, не бойтесь, мы не цыгане, мы сербияне, нам надо покрестить детей!..” Одного младенца назвали Адрианом, другого – Бориславом. От платы дедик отказался, благословил всю компанию, и они ушли», – это уже пишет Ирина Дуценко, внучка от младшей дочери – Валентины.
«Был он совсем еще не старым, но с пышными серебряными волосами и бородой, а его голубые глаза сияли как весеннее небо».
«Летними вечерами дедушка ходил по двору и молился – общался с небом, звездами и Всевышним, а днем он ходил на службу в свою церковь, в которой некогда служил отец Феодосий Левицкий».
Отец Николай обладал складом ума ученого-богослова
Отец Николай обладал складом ума ученого-богослова. Ирина Дуценко вспоминает:
«В комнате дедушки стоял удивительный письменный стол с замысловатыми точеными ножками, множеством ящичков, с надстройкой вверху, в виде балкона. Под «балконом» находилась глубокая ниша, где хранились старинные книги, а сверху на столе стояли подсвечники и букет сухих душистых трав.
Большое его сочинение по истории Русской Православной Церкви, которое опубликовать, конечно, в то время было немыслимо, пропало во время румынской оккупации. Но уцелела другая рукопись.
Дедушка писал за этим столом сочинения духовного содержания. Одно из них мне довелось прочесть – оно чудом сохранилось. Это были ‟Мысли о душе”, написанные удивительно красивым и аккуратным бисерным почерком».
Хранить все эти годы в нашем многострадальном Отечестве богословскую рукопись, в которой автор спорит не только с агностиками, но и с корифеями диалектического материализма, было не просто опасно, это было подвигом семьи. В стране воинствующего атеизма, незадолго до своего ареста и гибели, вслед за Паскалем и Феодосием Левицким, за несколько десятилетий до святителя Луки и Антония Сурожского, протопресвитер Николай Дорохольский размышлял:
«Истина бессмертия не есть выдумка каких-либо фантазеров и затуманенных умов, а присуща душе человека, покоится в глубине его сознания и при благоприятных обстоятельствах всегда высказывается, как общее убеждение, как аксиома... Судьба этой идеи та же, что и судьба идеи Бытия Божия. Они существуют в человечестве параллельно. Если люди... отвергают одну, то вместе с нею они принуждены отвергнуть и другую.
Что спасает нас от апатии, уныния и даже отчаяния при многочисленных жизненных превратностях, как не убеждение, что мы имеем бессмертную душу, которая предназначена к лучшей жизни в вечности, а все переживаемое нами так непрочно?
...Все, усвоенное душой из внешнего мира, превращено ею в известные образы и одухотворено... Вот тут-то и обнаружится, насколько душа готова к жизни в новом для нее духовном мире и может ли она скоро приспособиться к нему. ...У человека, спокойного в совести своей, чистого по своим мыслям, чувствам и желаниям, приспособление к новой духовной жизни совершится мирно, безболезненно; тут он встретит родственную себе среду и легко войдет в общение с нею.
Напротив, душа беспокойная, жадная, привязанная к чувственности, естественно, должна переживать в новом для нее мире сильные волнения и тревоги, так как она почувствует, что этот мир для нее чуждый, что ей ...невозможно приспособиться к нему...
...Каждый человек в своей душе, в нажитых ею склонностях, стремлениях и привычках носит еще на Земле свой будущий рай или ад, свое блаженство и свою муку».
Конец пути
Праведный Феодосий Балтский Этот последний, предсмертный крест ослабил и без того некрепкое здоровье батюшки, он заметно постарел и часто болел, хотя никому не жаловался и не унывал. Блестящий проповедник, отец Феодосий за всю свою жизнь не совершил ни одной литургии без проповеди. А в 1844 году, в самую Пасху, у него впервые недостало сил совершить и саму Божественную литургию.
С каждым днем он слабел. В «Жизнеописаниях отечественных подвижников благочестия XVIII и XIX веков. Март» есть описание таинства соборования отца Феодосия осенью 1844 года.
«Народ зарыдал, а нищие от безутешного плача перешли к громкому крику: «Кормилец наш! Куда ты уходишь? Отец ты наш! Кто будет питать нас?» ...О. Феодосий собрал последние свои силы и замирающим голосом произнес: «Любезная моя паства! в течение 30 лет я был тебе пастырем, и, ежели кого обидел словом или делом, – простите мне». При этих словах он пал пред народом на землю. ...Народ взаимно просил у него прощения и толпился около своего пастыря, спеша принять отеческое благословение его».
Великим постом, 9 марта 1845 года по старому стилю, в день празднования 40 мучеников Севастийских, батюшка прощался с земной жизнью:
«После повечерия о. Феодосий приобщился св. Таин и, на убеждение церковного старосты Соколова подкрепиться пищею, сказал: «Для меня теперь все земные растения вредны; мне предстоит пища другая. Благодарю Бога, благодарю и вас». При этих словах он попросил всех выйти, погасил горевшую пред иконами лампаду и остался совершенно один. В десять часов вечера позвал он своих домашних, еще раз причастился запасными Дарами, все тело осенил крестным знамением, благословил присутствующих и не более как чрез пять минут после причащения, в виду их, тихо вздохнул последний раз, без смущения и боязни, как будто сладкий сон смежил старческие его очи» (Жизнеописания отечественных подвижников благочестия...).
Через 12 дней после праведной кончины отца Феодосия похоронили на городском кладбище, рядом с могилою его жены и сына. Обряд погребения совершили 24 священника из соседних приходов, при громадном стечении народа, среди всеобщего плача.
Последние испытания отца Николая пришлись на 1936-37 годы. Балтский Свято-Николаевский храм закрыли, гонения на Церковь усилились. Семья переезжает в пригород, где Дорохольский служит вторым священником в старинной казацкой церкви.
В 1937 году отца Николая в очередной раз вызвали в НКВД и предложили отправиться в Тирасполь в качестве свидетеля для защиты архиепископа Молдавского Гавриила (Рогута), обвиняемого в контрреволюционной деятельности. Жена убеждала не ехать, чувствуя, что это ловушка. Но Николай Иосифович считал защиту невиновного своим нравственным долгом. Он уехал в Тирасполь – и не вернулся.
Внучка Ирина Дуценко вспоминает: «Стало известно, что его... отправляют куда-то далеко по этапу, но разрешают передать теплые вещи. ...И бабушка повезла эту передачу в тираспольскую тюрьму. Настоялась в очереди, намучилась, прежде чем отдала вещи в окошко дежурному... Наконец ей сунули измятую бумажку, на которой было написано: ‟Получил. Николай”. И больше... ‟оттуда” не пришло ни одной весточки... Со слезами молилась бабушка о его спасении , и мне казалось, что сила этих молитв была способна на крыльях унести дедушку из того страшного места... что однажды он обязательно постучится у дверей... ».
Нет, весь я не умру...
Балтско-Феодосиевский монастырь. Дореволюционное фото В XX в, через 63 года после смерти Феодосия Левицкого, сбылась его заветная мечта об устроении обители. В 1907 году Святейший Синод благословил учредить мужской монастырь в усадьбе странноприимного дома города Балта.
Мощи батюшки были торжественно перенесены из кладбищенской часовни в монастырь. Его могила и раньше была местом жаркого паломничества. Теперь множество паломников, не только из окрестностей Балты, но и из соседней Бессарабии, стекалось для поклонения отцу Феодосию в Покровскую обитель.
Но в 1923 году, с приходом новой богоборческой власти, прекрасный цветущий монастырь был закрыт и разграблен. Братию вывезли в одну ночь в неизвестном направлении. Нетленные останки Феодосия тайно захоронили в старом месте, в склепе на Никольском кладбище. Так началось долгое и трудное странствие мощей праведника.
Во время румынской оккупации мощи отца Феодосия возвратились во вновь открытую, но полуразрушенную обитель. В послевоенные годы стараниями братии был восстановлен монастырский храм Покрова Божией Матери. В обитель снова стали съезжаться паломники.
В 1960-х – новые гонения. Теперь в храме расположилась спортивная школа, а остальную территорию раздали населению под застройку жилых домов. Площадь перед храмом превратилась в футбольное поле. В алтарной части разместились раздевалки и душевые. А мощи снова находят приют на Никольском кладбище. Там они и будут находиться до очередного витка истории.
Только в начале нынешнего века (20 октября 2009 г.) мощи праведника были перевезены в кафедральный Свято-Успенский собор Балты. Митрополит Киевский и всея Украины Владимир совершил в Свято-Успенском соборе Божественную литургию и чин прославления в лике святых праведного Феодосия Балтского († 9 марта 1845 г.).
Рака с мощами праведного Феодосия Балтского В 2010 году, после трехлетней судебной тяжбы с властями, разоренную годами гонений, дважды распятую Покровскую обитель вернули Одесской епархии. А еще через два года православная Балта вышла на крестный ход. Наконец-то, после многих скитаний, ковчег с мощами отца Феодосия возвращался на свое место – в Свято-Покровский Балтско-Феодосиевский мужской монастырь.
Отец Николай Дорохольский не прославлен в лике святых. Имени отца Николая мы не встретим в исторических романах, его труды не изучают богословы. Но все эти годы малая Церковь – семья благоговейно чтила его память. Большой поясной портрет Николая Дорохольского находится в Москве, в семье его старшего внука Льва Нестеренко. Фотографию портрета мне прислал уже праправнук Николая Иосифовича – Дмитрий.
Семейная икона святителя Николая, унаследованная отцом Николаем от святого Феодосия Балтского, и рукопись «Мыслей о душе» бережно хранятся в Одессе у младшего внука, последнего в роду Николая Дорохольского, родившегося уже после гибели деда[3].
Дети и внуки не только сберегли домашние реликвии: фотографии, документы, портреты, гимназические аттестаты, рукописи и формулярные списки. Жив еще фамильный уклад, заложенный Николаем Иосифовичем. Радостная память детства связала, соединила семью на поколения вперед.
Данью памяти отца Николая стала книга «Мысли о душе», изданная любящими внуками
Даром и данью памяти отца Николая стала и книга «Мысли о душе», изданная любящими внуками в Одессе.
В последней, пятой главе своего эссе священник Николай Дорохольский написал: «Человеческое существование не имело бы смысла и разумной цели, если бы оно ограничивалось только настоящей земной жизнью...
Причем жизнь прерывается большей частью именно в то время, когда перед человеком как раз стояли на очереди самые важные задачи. И неужели вдруг должно все кончиться?»
Жизнь Николая Дорохольского прервалась в ноябре 1937 года. Только через 11 лет, из официальной справки о посмертной реабилитации, полученной матушкой Глафирой, стало известно, что отец Николай не добрался до Гулага и не погиб на пересылке. Он был расстрелян в тираспольской тюрьме, через месяц после ареста. Сгинул безвестно, разделив свой крестный путь со всеми святыми новомучениками нашего века, и знаменитыми, и рядовыми служителями Русской Церкви.
Отец Феодосий удостоился праведной кончины – живота мирна и непостыдна. Отец Николай – мученической смерти за веру, высшей награды христианина.
Отец Феодосий в свой смертный час, припав к иконе Божией Матери, со слезами произнес молитву благодарности: «Благодарю Тя, что Твоею помощью я прожил временный мой век и все случившееся перенес благодатию Сына и Бога Твоего!»
Рукопись «Мыслей о душе» священника Николая Дорохольского Много чего можно отобрать у человека в земной жизни. Даже у нищего, даже в смертный час. Можно отказать в последнем Причастии, не дать проститься с близкими людьми, лишить места упокоения. Святые останки отца Феодосия не могли обрести постоянный приют и покой на протяжении чуть ли не двух столетий. От отца Николая XX в. не оставил даже узора памяти надгробной.
Но в мире вышнем уже никому не отнять у бессмертной души ее блаженного и тихого пристанища. А в нашем мире осталась память о том, как жили, любили, страдали, размышляли о вечных вопросах бытия два скромных священника из маленькой Балты.
Квитанция
Реквизиты для юридических лиц
Реквизиты для переводов из-за границы
Оплата с банковской карты Visa, MasterCard и Maestro
Оплата наличными через кассы и терминалы
Пожертвование через Сбербанк Онл@йн
Яндекс.Деньги
Альфа-клик
MasterPass
Интернет-банк Промсвязьбанка
