«В Русском Православии моя вера обрела ясное выражение»

Публикуемая ниже статья – рассказ о том, как и почему британский студент стал священником Русской Православной Церкви.

Иерей Кристофер Хилл

«И пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали – на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом, – знаем мы только, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем уже здесь пребывать» (Повесть временных лет). Эти слова русских послов описывают их переживания во время православного богослужения в величайшем христианском храме Святой Софии в Константинополе, и с ними они предстали перед великим князем Владимиром.

Владимир, принесший христианскую веру своему народу в X веке и позже признанный святым Русской Православной Церковью, сегодня видимо явлен москвичам и гостям столицы России: величественный памятник ему был недавно воздвигнут напротив Кремля. Бабка Владимира, княгиня Ольга, тоже приняла крещение, но это было ее частным делом, а не государственной политикой. И ни языческое прошлое князя (когда он упивался битвами и предавался пирам, имел множество жен и наложниц), ни тот факт, что его крещение имело и политическую подоплеку (принятие Владимиром религии жены – византийской принцессы Анны – значительно поднимало его в глазах ее брата и потенциального союзника – Василия II), не делают опыт переживания красоты православного богослужения менее истинным – и таким он остается для многих людей, принявших осознанное решение присоединиться к восточной Православной Церкви.

Точно так было и в моем случае.

Впервые я вошел в православную церковь в сентябре 1984 года. Тогда я в числе примерно двадцати британских студентов приехал в провинциальный российский город Воронеж, чтобы погрузиться на десять месяцев в русский язык – это было частью нашего курса обучения. Один из моих любимых русских писателей – Федор Достоевский (второй – Николай Гоголь), и из любопытства я решил посетить храм Церкви – экзотичной (как мне тогда казалось) и радикально отличавшейся как от католичества, так и от множества протестантских деноминаций и наполнявшей труды Достоевского богословски и философски.

Возможно, мое впечатление от православного богослужения не было столь драматичным, как у послов в Константинополе тысячу лет назад, но все же оно было сильным и незабываемым. Это было тем, что греки называют καιρός – момент времени, когда внезапно приходит проникающее озарение, инстинктивное осознание сопричастности.

Честно признаюсь, я мало что понял в символизме литургических действий бородатых священников, облаченных в тяжелые ризы, как и в словах сопровождавшего богослужение хора. Конечно, величественное пение, аромат ладана и лучистые краски икон и облачений были таким разительным контрастом с серой, однообразной реальностью советской городской архитектуры вокруг.

Меня поразило ощущение единства: святые на иконах и верующие были одним целым – Телом Христовым

Однако более всего меня поразило ощущение единства при богослужении. Вверх, к небу, уходил иконостас с образами не только Христа и Девы Марии, но и множества святых, приобщившихся к небесной славе. Внизу – сплоченная масса в основном пожилых женщин (хотя среди них было и несколько молодых мужчин), все время осенявших себя крестным знамением, – и все были обращены к алтарю и иконостасу. Эти два элемента – святые, изображенные на иконах, и верующие под ними – составляли единое целое, Церковь Торжествующую и Церковь Воинствующую, «небо на земле». С этого дня я не мог дать лучшего совета людям, интересующимся Православием, как просто поприсутствовать на богослужении Православной Церкви, чтобы ощутить это единство верующих, объединенных в Тело Христово. Я стоял в заполненном народом храме, люди сзади время от времени трогали меня за плечо, прося передать свечи к иконе Христа или Божией Матери, святителя Николая, святителя Митрофана (почитаемого в Воронеже святого) и других. Я сначала не мог понять, что свечи надо передать к подсвечнику перед иконой святого. Для русских православных христиан святые – не какие-то далекие фигуры, но живые близкие друзья, и их заступления мы просим у Бога.

Когда я вышел из церкви в тот день, то захотел узнать обо всем этом больше. Но шел 1984 год – время, когда Церковь в Советском Союзе пребывала в социальном гетто, игнорировалась властями или изображалась антирелигиозной пропагандой этаким бастионом предрассудков и обскурантизма. На Пасху главный храм города окружали комсомольские активисты, препятствуя людям войти. Нельзя было найти церковную книжную лавку или церковную библиотеку. Церковь не могла заниматься благотворительностью или открывать образовательные заведения. Всё это стало возможным много позже. Я мог только вести прикровенные беседы с верующими, чтобы понять, что же для них значит Церковь.

Иерей Кристофер Хилл и архимандрит Александр (Пихач)

Все десять месяцев, что я пробыл в Воронеже, я посещал тот же храм, стараясь лучше разобраться в богослужении, даже переписал себе в блокнот слова Символа веры и молитвы Господней, начертанные с внешней стороны храма красивыми рельефными буквами на архаичном церковнославянском языке. И лишь незадолго до своего отъезда я получил возможность побеседовать с православным священником – отцом Даниилом, который посоветовал мне, если я серьезно настроен присоединиться к Церкви, встретиться с главой епархии Русской Православной Церкви в Британии митрополитом Антонием (Блумом). Я был очень заинтересован всем этим, и мы даже договорились встретиться с отцом Даниилом еще раз, но, когда я пришел, работники храма сообщили мне, что наша встреча по определенным обстоятельствам невозможна. Кто-то из «органов», очевидно, провел с батюшкой беседу о его общении с иностранцами.

Вернувшись в Англию, я с жадностью принялся за чтение книг об учении Православной Церкви, наиболее важной из которых была классическая книга митрополита Каллиста (Уэра), вышедшая в 1963 году, – «Православная Церковь» (ее потрепанный экземпляр со множеством заложенных страниц я все время держу при себе). А когда наконец я достаточно овладел русским языком, то принялся за богословские книги на русском, в то время, к сожалению, недоступные для большинства русских.

Впоследствии, уже будучи аспирантом, в Оксфорде я присоединился к Православной Церкви. Я не стал бы называть себя «обращенным» (или «конвертом», как в шутку говорят русскоязычные христиане о перешедших в Православие), поскольку именно Православная Церковь, и в частности Русская Церковь, всегда была моим единственным духовным домом. Как большинство представителей моего поколения, я был крещен в Англиканской церкви, но это была церковь, которую я посещал только ради свадеб и похорон.

Став чадом Русской Церкви, я смог глубже понять и свое английское христианское наследие

Я вырос в Манчестере и не помню себя неверующим, но только в Русской Православной Церкви моя вера обрела ясное выражение. И вот еще о чем мне хотелось бы сказать: став чадом Русской Православной Церкви, я смог глубже и с большим пониманием рассмотреть свое английское христианское наследие. Летом 2015 года я посетил погребения двух великих англо-саксонских святых – Кутберта и Беды Достопочтенного, покоящихся в Даремском соборе. Чувства, которые я испытал там, очень близки к тем, что я переживал во время многочисленных паломничеств к мощам преподобного Сергия в Троице-Сергиевой Лавре. В обоих местах я ощущал благоговейный трепет и одновременно чувство возвращения в родной дом, в котором обитают подвижники, потрудившиеся во Христе в Его Церкви.

Моя первая встреча с Русским Православием произошла 30 лет назад и вывела меня на стезю служения православным священником – это произошло тоже в России, уже после падения коммунизма, в начале 1990-х. На протяжении этого пути я пережил не одно озарение, не один момент истины – καιρός, явленные мне через встречи с людьми или события. Многим мой опыт может казаться личностно обусловленным выбором, особенно тем, кто видит Русскую Православную Церковь только сквозь призму политической культуры, в которой она сейчас живет и действует. Я предпочитаю уподоблять жизнь Русской Церкви океану: его поверхность порой бывает спокойной, порой штормит, и тогда его воды закручивают вихри, но в глубине его – духовная гармония и красота, которые невозможно не напрягаясь увидеть снаружи. Конечно, на чисто человеческом уровне и в Русской Церкви есть несовершенства, как в любой организации, но она – дом и семья, мой дом и моя семья, которая никогда не будет оставлена. А тем, кто хочет узнать жизнь Русской Церкви глубже, достаточно последовать простым словам Евангелия, которые привели меня сюда: «Пойдите и увидите» (Ин. 1: 39).