Протоиерей Геннадий Нефедов. Последнее интервью

28 июля 2017 г. отошел ко Господу благочинный церквей Иверского округа Москвы, настоятель храма Богоявления Господня бывшего Богоявленского монастыря в Китай-городе, основатель, ректор, преподаватель Московской регентско-певческой семинарии, глубоко чтимый и любимый москвичами духовник митрофорный протоиерей Геннадий Нефедов. В этом году отцу Геннадию исполнилось 75 лет. Это последнее интервью, данное пастырем незадолго до кончины.

Протоиерей Геннадий Нефедов

– Отец Геннадий, как в Вашей жизни воплощается, переживается благая весть?

– Меня моя мать оставила в шестимесячном возрасте на руках у бабушки. Раза два-три она приходила, а потом исчезла совсем. Бабушка и дедушка были из крестьян. Когда разорялась деревня, переехали в Москву. Нашли здесь работу. Но жили немного не так, как все в городе. Все у нас дома было как-то по-другому. Дедушка и бабушка держались за православный уклад жизни. Были религиозны. Меня водили в церковь. На праздник Успения Пресвятой Богородицы, когда мне было семь лет, настоятель нашего храма Воскресения Христова в Сокольниках отец Клеоник Вакулович ввел меня в алтарь.

С дедом — Андреем Козьмичем

Я ввожусь в алтарь, и начинается откровение тайны веры. Когда все вышли на «Хвалите...», я остался один в алтаре, я и проникновенная тишина – особое состояние. Меня охватил детский восторг. Мне стало необычайно хорошо. Потом я пытался понять, что же произошло? В моей душе возникла ассоциация с послами князя Владимира, которые были в Константинополе и выбирали веру. Почему – не знаю. Сказать, что мальчугану это пришло на ум в силу каких-то ранее полученных знаний, я не могу. Я открывал тогда для себя дар веры, который мне Сам Бог передавал как некое наследие. На литургии следующего утра я уже был в стихаре, нес свечу.

Потом уже как-то, возвращаясь душой к произошедшему, я понял, что меня не просто тогда ввели в алтарь, а именно отдали на воспитание Божией Матери.

Дальше начались всякого рода испытания на умение сохранить веру.

Помню, дедушка и бабушка ездили в деревню к родным помогать. Особенно в послевоенные годы, когда в городе было трудно с продуктами. В одну из таких поездок взяли и меня. Это происходило весной, но уже поздней, было тепло. Пахали землю. Кто-то шел с плугом, а мы человек семь-восемь впрягались вместо тягловой силы. Ночевали прямо в поле, там был стог сена, на нем нас всех рядочком и уложили. Среди ночи я вдруг проснулся, сел и смотрю: бабушка сидит, крестит перед собой и что-то говорит. Я был не рядом с ней, а чуть-чуть в сторонке. Вижу, перед ней, отделенный точно стеной, которую она крестом возвела, бегает какой-то цыган в одних трусах с огромной гривой и никак не может сюда пробраться. Пометался и вдруг исчез. Меня опять уложили спать. Это было первое знакомство с другой, потаенно-темной стороной жизни.

Враг постоянно пытается что-то с человеком сделать, чтобы он дар веры позабыл. Это как в притче о сеятеле (см. Лк. 8:5-15, Мф.13:2-3; Мк.4:1-2) сатана приходит украсть Слово Божие, попалить, заглушить терниями забот. Такое испытание веры было довольно продолжительно.  

Божия Матерь тем не менее устраивала в моей жизни всё так, что посылала на моем пути людей, являющих примеры веры.

Я из простой среды, был застенчивым, несмелым, не умел подойти спросить что-то, у меня это не получалось. Я всегда выжидающе чего-то жаждал от Бога. Так происходили то одна, то другая встречи: с простыми верующими или с духовными лицами.

Например, в моем присутствии однажды рассказывают, как одна монахиня, которая ходила в тот же храм, где я алтарничал, наставляла свою соседку, которая собралась в роддом: «Запомни, – она называла её по имени, – первое слово, которое от тебя должен услышать ребенок: Бог тебя благословит!» Та запомнила и отправилась рожать. Родился ребеночек, девочка. Сегодня родилась, а не несут; завтра наступило – опять не несут. Она забеспокоилась, начала требовать. Нянечка ей несет младенца, мать увидела дочь и говорит, как её монахиня научила: «Бог тебя благословит, дитя моё!» – и перекрестила. Та глазки открыла. У нянечки руки затряслись. «Что такое, почему у вас руки трясутся?» – «Она глаза до этого момента не открывала и не издала ни звука, врачи всю ночь пытались вызвать её к жизни, думали, слепая-немая родилась…» Вот такой эпизод. Всего капля – и вдруг что-то в душе повернулось. Уже в какой-то суете вера утрачивалась, а тут опять начинает восстанавливаться, оживать.  

Воздействовали и другие случаи. У нас на приходе была схимонахиня Мариамна – необыкновенно простая в своих суждениях, но глубокой внутренней жизни человек, мудрая, очень верующая. Однажды я услышал рассказ, как она собралась со своими подружками-монахинями, такими же старушками, поехать в Сергиев Посад (тогда – Загорск) в Свято-Троицкую Сергиеву лавру. Причащаться, разумеется, собрались. Всю ночь читали каноны, акафисты, правило ко Святому Причащению. Потом смотрят: уже светло, пора ехать. Пришли к метро (тогда ещё Щербаковская, теперь Алексеевская станция называется). Там такой стеклянный круглый барабан входной группы. Толкают одну дверь, другую, третью – никак! Тогда эта матушка Мариамна и говорит: «Господи Иисусе Христе! Что же это у нас дверь-то не открывается? Открой Ты её: во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!» И перекрестила: «Аминь!» Толкнула дверь – и та открылась. Зовет всех: «Идите сюда! Мы открывать не умели!» А там в вестибюле милиционер дежурил, и так получилось, что, когда они вошли, он шел в противоположную от них сторону, а когда они уже прошли через вторую стеклянную преграду, он как раз развернулся, увидел их, опешил и стал на них кричать: «Как вы сюда попали?!» – «Сынок, ну как? Вот в дверь вошли...» – «В какую дверь?!» – «Вот в эту. Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, аминь! – сказала я, дверь и открылась. Так мы вошли». – «В какую в эту?» – он начинает поочередно пинать двери ногами, и все они закрыты. «Если я кому-нибудь про это расскажу, мне же не поверят, – говорит страж порядка. – Да я и сам не могу поверить. На часы посмотрите!» А там – полпятого. Метро через час открывается. Отпер одну из дверей ключом, выпроводил их, чтобы они на улице ждали. Вот сила веры! Все эти примеры орошали детское сердце.

По жизни то одно, то другое, то третье событие происходит – и так Сам Бог каждого человека ведет. Мы должны это чувствовать. В каком плане? В том, что мы не индивидуально живем – мы в Церкви находимся. У нас же нет такой веры! По вере вашей да будет вам (Мф. 9:29). Умом-то мы полагаем, что мы люди церковные. А на практике мы так живем? Даже если ведется оглашение перед Крещением, о такой вере мало кто говорит. Рассказывается в целом о Символе веры. А вот веришь ли ты, что ты теперь не просто где-то, а в Церкви Божией пребываешь? Что ты с Церковью, как с матерью, соединен отныне пуповиной и что от этой связи в тебе что-то постоянно происходит? «Да нет, – упирается современный самодостаточный человек, – не хочу с пуповиной, я хочу без неё». И начинаются сумасбродства вроде тех, что заполонили сегодня жизнь в виде всякого неоязычества, сектанства и т. д. С одной стороны, человек должен возыметь веру Богу, а с другой, восчувствовать свою причастность Святой Его Церкви. Она и помогает сберечь и развить тот дар веры, который получает каждый крещаемый христианин. Если это единство с Церковью пропадает, сразу же исчезает яркая помощь, которую ощущает каждый по-настоящему воцерковленный человек.

Иеродиакон Антоний (Кузнецов), Геннадий Нефедов, иеродиакон Аристарх (Станкевич)

Святые отцы говорят: все начинается с самости. Это подобно тому, как ребенок начинает капризничать: мама, пусти, я сам! Владыка Антоний (Блюм), митрополит Сурожский, рассказывал: мама рисует с ребенком какой-то рисуночек, всё получается хорошо, потом он начинает настаивать – я сам! – и тут же появляются какие-то острые углы непонятно чего. Чем действительно для меня является Церковь, если я только на кладбище и захожу в неё свечку поставить? Ощущение живой внутренней связи с Церковью куда-то из жизни современника уходит. Враг только этого и ждёт, постоянно пытаясь сбить с толка, и человек начинает совершать одну ошибку за другой.

Помню ещё такую историю. Жили вместе больная мать и сын – студент какого-то московского института. Великим постом сын пришел домой совершенно разбитый. Он был достаточно послушным, всё-таки советовался с матерью. «Мам, – говорит, – я так устал, мне хочется выпить. Я налью себе рюмочку?» Графин с водкой стоял в серванте, он уже было направился к нему. «Да ты что? Сейчас какое время? Что ты выдумал?! – остановила его мать. – Давай крестись, читай вечерние молитвы! Да вокруг себя перекрести». Он послушался маму. Прочитал вечернее правило, перекрестил окрест себя на четыре стороны комнату и лег спать. Проходит время, в комнате появляется какой-то человек... Совершенно черный на вид. Начинает бросаться, пытаясь к спящему подойти, а не может! Мать всё это видит, а сын спит. Гость так и не смог приблизиться к кровати, разбежался и с чудовищной силой хлопнул дверью. Сын просыпается и ничего не может понять. Мать у него спрашивает: «Ты что, дверь не закрыл?» – «Как не закрыл? Помню, что закрывал, – пошел проверять, дернул: закрыто. – Кто же это был?..» – «Ты хотел выпить – тот, кто тебя этому научил, и приходил проверить: выпил ты или нет».

Вот от подобных простых свидетельств начинается пробуждение или восполнение того, что мы с такой легкостью в жизни теряем. Потом, когда человек вырастает, он начинает через святоотеческие книги черпать опыт, выуживать какие-то словечки, чтобы памятовать о вере и придерживаться тех порядков, которые должны быть в жизни верующего. Тогда происходит поновление, умножение веры.  

У меня не было слуха, меня пытались как-то в этом плане развить. Моя учительница по вокалу ранее была концертмейстером Г. С. Улановой. «Удивительное дело, – рассказывала она, – имея славу и громадный опыт, прославленная балерина приезжала после каждых гастролей и снова становилась к станку, выравнивая уровень растяжки. Я её спрашиваю, зачем? А она отвечает: “Да потому что не замечаешь – там немножко не дотянула, здесь немного не добрала, и начинается потеря формы”». Так и в духовной жизни надо все время себя подтягивать. Но это можно делать только с помощью церковных средств. Иначе, если я попытаюсь со своей душой разобраться сам, у меня ничего не получится. Бог и намерения, как говорится, целует. Но никакого автономного от Бога, вне действия таинств Церкви совершенствования моей души происходить не будет.

– Отец Геннадий, поделитесь, пожалуйста, «тайночувствием», как вы это назвали в одной из своих книг, участия Бога – как Он действует в Вашей жизни?

– Так же как в жизни любого человека – Своей благодатью. Если мы, конечно, хотим её воспринимать. Подвижники говорят: если ты не будешь читать Нового Завета или будешь читать его невнимательно, то ты все время будешь скатываться в Ветхий Завет, на справедливость: око за око, зуб за зуб (Лев. 24:20). Евангелие направляет наши действия и мысли по-другому.

Все евангельские заповеди дьяволом напрочь отвергаются. Сейчас почти не говорят о том, что на нас действуют бесы, научая своим повадкам. Эта стало какой-то запрещенной темой, даже смешной: «Какие-то бесы... кто в это теперь верит?!»

– Старцы говорят, что дьявол тем и преуспел в наши дни, что смог внушить, будто его нет.

– Возьмем аскетическую литературу, там всюду написано про то, как бесы борются против людей. При этом противодействии жить по Евангелию – это большая кропотливая работа, которая побуждает человека быть послушником. Почему сейчас сетуют, что мало старцев? Нет людей, которые их слушают.

– Как научиться слушать наставников и, собственно, Христа?

– Для этого нужно учиться останавливать поток внутреннего говорения, когда ты не впускаешь в себя ни плохие, ни хорошие мысли. Так душа открывает для себя способность слушать. Иначе мы слышим только самих себя. Хотя и мним, что исполняем волю Божию. Надо учиться слушать и слышать Христа. В святоотеческой традиции это называется приобрести тишину смирения.

Мне часто приходится задавать исповедующемуся вопрос: «Кто твой Бог?» – «Бог есть Бог», – отвечают мне. «Евангелие свидетельствует: Бог принес благую весть каждому человеку. Ты ощущаешь, – спрашиваю, – благую весть в своей жизни?» – «...»

Просто понаблюдайте сами за собой. Не потому, что мы такие неверующие, а просто враг нам так пудрит мозги, что мы начинаем видеть и слышать не то, что нужно.

Господь говорит: Покайтесь и веруйте в Евангелие (Мк. 1:15). Покаяться – это я ещё понимаю: я много чего в своей жизни натворил, пойду и расскажу об этом священнику. А при чем тут веруйте в Евангелие, и это как? Оказывается, мы свидетельствуем о том, как веруем в Евангелие, тем, как мы каемся. А каемся для того, чтобы по-евангельски верить и жить.

1984 год

– Архимандрит Софроний (Сахаров) говорил, что в этом мире по-евангельски жить нельзя, можно только умирать. Это и есть – покаяться: Достойное по грехам своим приемлю… – то есть взойти на крест?

– Это тайна веры. Нельзя христианину быть самоуверенным: теперь-то я нечто хорошее предпринимаю, Бог наверняка поддержит меня, поэтому шашку наголо и – вперед! Это не крестоношение.

– А что такое крестоношение?

– Крестоношение подразумевает двуединую направленность деятельности: вертикальную и горизонтальную. Допустим, мы хотим сказать, что мы любим человека, – в чем здесь крест? Любовь побуждает меня видеть в человеке образ Божий – это вертикаль. И соответствующим образом к этому Божественному началу отнестись – с почтением и уважением – это горизонталь, она формируется из моих обязанностей в свете Евангелия по отношению к этому конкретному человеку.

Человек – живая икона. Относимся ли мы к каждому как в сущности своей святому или нет? Увидим мы в нём образ Христов или не признаем? Крест – это знание своих обязанностей и исполнение их. Когда то и другое пересекается, тогда рождается та сила жизни, которая отрывает меня от земли, оберегает, дает понимание смысла жизни и отношений с другими людьми. Крестоношение – это очень высокое призвание.

Тайна любви – есть тайна Креста.

– Что такое Русский крест сегодня?

– Ответ простой: Русь Святая, храни веру православную. Вот и Русский крест: сохрани её. Но Русский крест не в том, что мы среди плохого народа выстояли и остались беленькими. С точки зрения христианской традиции, в такой трактовке что-то не так. Надо не про наш, «выстоявших», опыт веры говорить, не про мой, а то я начну: я делал то, я делал это... Да ничего я не делал! Что я могу?! На что-то Бог надоумит, где-то что-то покажет, какую-то каплю благодати уронит в сердце, и в тебе начинает что-то оживать. А нет – то заботы века сего начинают так заедать, что забываешь лоб перекрестить!

Крест – это непрекращающаяся внутренняя война. Но в этой битве не я главный воин, а Господь. Как это понять, принять? Да, я тружусь, но на самом деле не я, а Господь. В древнем патерике есть пример, как была подвижница Сарра, которая 25 лет боролась с демоном блуда, живя в пустыне. Через 25 лет дьявол явился ей и говорит: «Ну, Сарра, ты меня победила!» Она говорит: «Не я, а Господь». Вроде все то же самое, но это же надо нутром разницу прочувствовать, а то у нас всюду «я» да «я».

– А вот апостол Павел говорил: Я сораспялся Христу, и уже не я живу, но живет во мне Христос (Гал. 2:19-20).

– Это и есть истинное крестоношение. Если мы верим, что по-прежнему живем в Святой Руси, то хранить веру православную – это значит не потерять святость.

– Вспоминается, как один афонит сокрушался: «Я всё потеряю!» – «А у меня ничего и нет», – улыбнулся ему плывший также со Святой горы на материк преподобный Паисий Святогорец. В Греции, кстати, говорят, название книги Владыки Тихона (Шевкунова) поставило переводчиков в тупик, варианты переводов: «Пока не святые», «Почти святые».

– Я учеников спрашиваю на лекциях: «Вы святые?» – «Ну что вы?!» – «Значит, несвятые?» Ответ-то простой: мы святые в той мере, в какой Бог в нас являет Свою святость. «В таинствах участвуешь?» – спрашиваю студента. «Участвую», – подтверждает. «В Крещении ты получил от Бога прощение грехов и поставляющую тебя на путь церковной жизни благодать?» – «Да». – «Миропомазание у тебя было?» – «Да». – «А святость хотя бы в момент схождения на тебя Духа Святаго?» – «...»

Сейчас в Церковь не верят – вот в чем беда. Это теперь для многих просто новая форма жизни, в которой житейское пытаются переплетать с церковным. В придельчиках устанавливают столики для детей, чтобы они там во время литургии рисовали, – лишь бы не шумели. Сидят они там как придется: вразвалку да спиной к алтарю. Они же играми занимаются, какая разница, как сидят? Вырастет такой человек, и что у него от церковного опыта останется? Только потребительское отношение к Церкви как к месту проведения определенного рода досуга?

Церковь начинается с благоговейного отношения к святыне. Если этого нет, то какую веру мы прививаем детям?

В церковной практике началась такая мешанина, как при Константине Великом, когда Церковь вдруг стала государственной, и в неё в силу разных мотивов ринулись все. Были даже те, кто, едва переступив ее порог, уже искал епископства. Божии люди оставались, но и миролюбцы стали внедряться. Вносили нестроения и раздоры, потому что каждый пытался истолковывать все по-своему, утверждая важность собственного «я». Разве не этому же учат детей, усаживая их сейчас во время службы поудобнее и устраивая все, лишь бы им было весело и хорошо?

В алтаре Богоявленского собора: Владимир Чувикин, Владимир Шишигин, Сергий Правдолюбов, Анатолий Карагодин, о.Антоний (Кузнецов), протоиерей Александр Ветелев, Серафим Соколов, иерей Геннадий Нефедов, игумен Никита, Георгий Студенов, о. Аристарх (Станкевич), <...>, Андрей Поликопа. 1975 год

– В России до революции тоже была Константинова эпоха. Мы возвращаемся в неё?

– Эпохи кончаются и начинаются, но суть жизни одна и та же – взаимоотношения Бога и человека. Каждого конкретного человека. Сложно говорить в целом о Русском кресте, сподвигающем каждого насельника России подставить плечо. Преподобный Серафим Саровский, встречая каждого приходящего, говорил: «Радость моя! Христос посетил меня». Как это? Он это чувствовал и соответственным образом принимал любого: в землю кланялся, слова нужные подбирал.

Помню, как мы с одной из моих тётушек ездили в закрытую уже к тому моменту Глинскую пустынь. Мы сидели и ждали отца игумена, а его всё нет и нет. Вдруг появился в дверях и перед всеми нами как бухнется с земным поклоном! Что такое? Как это?..

В Церкви Божие присутствие пронизывает собой всё: Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них (Мф. 18:20), – говорит Господь. Вы верите, что Христос посреди нас?

– И есть, и будет!

– И что это вас побуждает делать?

– Трепетать.

– Теоретически мы все это принимаем, верим. А как это практически в нашей жизни воплощается? Христос – Сын Божий, Который принес на землю благую весть. В нашей жизни эта благая весть присутствует? Евангелие, которое Церковью возвещается, мною слышится или нет? В моей жизни осуществляется?

– Как жене научиться принимать мужа, по слову апостола, как Господа (см. Еф. 5:22)?

– Вот он пришел с работы, как его принять во образ Господа? Как-то должна. Это тайна веры. Вот если бы Христос вместо мужа стоял, как бы встретила Его? Это каждодневное таинство любви – как её человек проявляет?

Бывает, входит в привычку общаться обыденно, сразу с порога: «Вешалку надо прибить! Мусор вынести!» Вот и весь разговор. «Я устал, может быть, можно сначала поужинать?» – «Там в холодильнике на верхней полке возьми, у меня тут дети орут…»

Как дальше будут развиваться эти аморфно-приземленные отношения? Креста в них уже нет. Он изъят. Это уже суррогат, а не жизнь, открытая нам в Евангелии. Святитель Игнатий (Брянчанинов) такое существование называет прямо – падение, это когда добро перемешивается со злом.

– Падение – это выполнить эту дьявольскую издевку: сойди со креста?

– Конечно, падение – это все равно, что сойти или сбежать со креста. Жизнь освящается или помрачается от того, храним мы или нет веру православную и её устои.

На лекции в Регентско-певческой семинарии. 2006 год

– Что помогает человеку не сойти со креста?

– Терпение. Как говорят духовно-опытные люди: с креста не сходят, с креста снимают. Мне хочется поменять работу, я залез в интернет, поискал: вот подходящая! Собеседование прошел и устроился на новое место. Это что такое? Сошел со креста. Меня никто не снимал. Я сам решил, что на новой должности крест у меня будет полегче. Меня прельстили выгоды. Я привел себе на ум какие-то доводы…

Современный человек все более живет разумом, а сердце его молчит. Вспоминаю слова митрополита Антония (Блюма) в одной из лекций, которые он у нас в Московской духовной академии читал. Сын женился и, ни слова не сказав отцу, уехал отдыхать. Месяц ни слуху ни духу, потом вдруг приходит телеграмма: «Отец, вышли деньги». Тот в гневе идет к жене: «Ты представляешь, какой нахал!» Она говорит: «Ну-ка, дай-ка я прочитаю, ты, наверно, читать не умеешь». И читает: «Смотри, здесь же написано: оте-е-ец, вышли деньги». Есть разница? Отец умом читал, а мать сердцем.

Один из духовников, учась в университете ещё до революции, с карандашом в руках проштудировал «Капитал» Маркса, а потом уже наш современник поинтересовался у него: «Ну и как?» – «Написано изумительно. Но жить так нельзя». А если только умом жить, то одно и то же сегодня будет белым, а завтра черным.

– Ум – это всего лишь рабочая сила сердца, как говорят святые отцы?

– Ум и сердце работают в паре, но очень трудно нам приучать себя к работе сердца. Сердцем почувствовать человека. А мы сразу набрасываемся на каждого с нашими мерками: не так стоит, не так сидит, не так разговаривает. Осуждение от суждения.

– Как бороться со страстью осуждения?

– Запрещать себе осуждать. Не судите да не судимы будете (Мф. 7:1). Чтобы не судить, нужно понять, что я грешнее ближнего. Конечно, если я считаю себя праведней, то почему бы и не поосуждать? Я же всё делаю правильно, а он нет. Другое дело, если я попробую осознать, что всё как раз наоборот: он правильно живет, а я нет. Охота мне тогда будет осуждать другого?

– А если человек, наоборот, постоянно самоуничижается? Допустим, в юности был блудный грех, и человек перечеркивает себя как непригодного уже ни к семейной жизни, ни к чистоте иноческого образа.

– Это определенная бесовская работа, нацеленная на то, чтобы нарушить внутренний мир человека: то ли Бог простил, то ли не простил? Могу ли я сам себя простить? Во всём этом идет пересмотр Суда Божия. Я себя простить не могу. А кто ты такой, что ты себя не можешь простить, позвольте спросить? Судья высшей категории? Взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой (Ис. 14:13) и буду судить? Для этого и дается покаяние, чтобы человек осознал грех, исповедал и попросил прощения у Бога и, получив разрешительную молитву, знал, что этого греха уже нет. Но если вы из упрямства будете утверждать: «Ну как же?! Я же всё-таки совершил этот грех!» – «Но тебя Бог простил!» – «Бог-то простил, но я себя не прощаю!» Здесь подтекст: «Кто такой Бог? Да никто! Вот я себя не прощаю – это да». В этих словах присутствует дьявольская ложь.

Владыка Антоний (Блюм) в юности ходил к одному духовнику, который пил самым непотребным образом: «Я к нему пришел, а он мне в первую очередь говорит: “Запомни, я веду очень недостойную жизнь, я пью и пр. Но правда Божия от этого не меняется!” И, – говорит, – так меня исповедал, как я никогда в жизни больше не исповедовался!»

В этом-то и заключается дьявольская работа, чтобы оспорить то, что говорит Бог. Внушить недоверие Творцу: нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло (Быт. 3:4-5). Человек и покупается на эту ложь: как же так, добро я знаю, а зло ещё нет, надо и его попробовать... Про это в начале проповеди Евангелия и говорится: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему (Мф. 3:3).

Про семью сказано: что Бог сочетал, того человек да не разлучает (Мф. 19:6). Точно так же и здесь: что Бог простил, человек да не оспаривает, это дело сатанинское. Проблема в том, что мы Богу не верим! Руководствуемся только тем, что мы сами знаем, понимаем, придумываем. Простоты нет, от этого и страдаем.

Почему надо сделать прямыми стези Ему (Мф. 3:3)? Слышать-то я Слово Божие слышу, но обязательно к услышанному начинает примешиваться что-то моё, и уже какая-то неровность возникает. Я исправлюсь, Господи. Я понимаю, что мне надо вот здесь хорошо поступить. Ты мне помоги, Господи. Богу отводится второстепенная роль в лучшем случае помощника. Бог, получается, у меня на побегушках, что ли? Бог не является для меня Богом, Который принес мне благую весть, если я сам для себя измышляю, в чем для меня состоит благо.

2009 г.

– Может ли крест, как для благоразумного разбойника, первым вошедшего в рай, восприниматься собственно дверью возвращения в пакибытие? Крестом же мы входим в Церковь, в русском языке само название вводящего таинства – Крещение – созвучно Кресту.

– Вы хотите обозначить крест как дверь в некий опыт?

– Собственно, в опыт причастности Церкви.  

– Думаю, что нет. Если человек согрешает, он же не исключается из Церкви? Он сохраняет свою принадлежность ей в той мере, в которой в каждом неистребимо Божественное начало.

– Что такое тогда грех?

– Беззаконие.

– Адам и Ева после грехопадения были же изгнаны из рая, не то же ли самое происходит, когда согрешаем? Церковь есть образ рая, где Крест Христов – древо Жизни посреди?

– Господь и распят на Кресте нас ради грешников. Допустим, я обманул, и что же – я теперь исключен из Церкви? Так вопрос не может стоять. Помните, как Христос в Евангелии говорит ученикам, просившим Его сесть по правую и по левую стороны от Него?

– Чашу, которую Я пью, будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься. А дать сесть у Меня по правую сторону и по левую – не от Меня зависит, но кому уготовано (Мк. 10:39–40).

– Все зависит от воли Отца Небесного. Как она будет проявлена, мы не знаем.

Понятие креста в опыте христианина связано с определенным образом жизни в тех церковных традициях, которые есть в каждом приходе, монастыре. Везде есть свои установления. Выполнять их – это крест. А не выполнять – уход от креста.

При этом не надо забывать, что есть Божественное святое присутствие в жизни каждого из нас. Отдаем ли мы ему должное? Можно обо всех нас и о каждом сказать так, как это сформулировано владыкой Тихоном (Шевкуновым): несвятые святые. Вы, когда лобызаете икону, к иконе прикладываетесь или к святой иконе?

– К ручке Божией Матери в том же Сретенском монастыре у Владыки Тихона прикладываться благословляют, если это Богородичная икона.

– Это вы сейчас так говорите, а когда прикладываетесь, то же самое переживаете? Надо за собой понаблюдать: в чем моя вера выражается?

Помню, одна учительница советских времен решила провести атеистическую пропаганду на уроке. Оставалось до звонка минут 7–10, она достала из портфеля икону, а в классе был верующий мальчик – то ли сын дьякона, то ли священника, и она обращается к нему: «Миша, иди сюда!» Он вышел. «Что это такое, Миша?» – «Божия Матерь!» – перекрестился и поцеловал. Все онемели. Так звонок и прозвенел. Все вышли на перемену, а когда после перемены учительница зашла в класс, то под самым козырьком высокой классной доски было написано: «Бог есть, был и будет». «Миш, ты писал?» – «Нет, я не писал». – «Дежурный, сотри!» – «Я не писал и стирать не буду». Ей пришлось целый урок математики вести под этим исповеданием: Бог есть, был и будет. Вот это живое ощущение Божественного присутствия, которое раньше воспитывалось, есть сейчас у нас? Теперь учат так, что ребенок бы ответил: «Икона... Такого-то века... Изображено то-то... и т. д.». Как робот! А для простого верующего мальчика: Божия Матерь – и всё!

В опыте Церкви Божия Матерь всем нам Мать. А от нас уже зависит, насколько мы возжелаем уподобиться Её Сыну. Для этого нам и дан крест – жизнь по Евангелию, заповедям Божиим.