«Не плачь»

Часть 1: «Не плачь»

Иван Крамской. Неутешное горе. 1884

Первая попытка прикосновения к такой непростой теме, как потеря ребенка, предпринятая мной недавно, породила немало вопросов и недоумений, как относящихся непосредственно к теме, так и касающихся ее лишь косвенно. Все это дало мне повод и право рассмотреть несколько подробнее вопросы, касающиеся некоторых обстоятельств, связанных со смертью человека. И в первую очередь это главнейший вопрос о том, как при столкновении с подобной бедой сохранить самое важное начало нашей жизни – веру.

Испытание, а не казнь

Ранний уход из жизни того, кого ты в эту жизнь ввел, – бесспорно, одно из самых тяжелых испытаний для человека. С этим испытанием столкнулись уже первые люди, жившие на земле, как бы грозно предвещая о том, что оно – будущий удел многих, живущих в этом месте плача. Раздирание на себе одежды – это видимое выражение самой тяжелой скорби, часто встречающееся в Священном Писании – в начале человеческой истории было употреблено именно при известии о трагической гибели сына. Когда патриарх Иаков узнал о смерти (мнимой) своего любимого сына Иосифа, увидев его окровавленную одежду, он разодрал одежду на себе и, как говорится в Писании, оплакивал сына своего многие дни (Быт. 37, 34–35). Выражая понимание того, что душа по смерти уходит в преисподнюю, Иаков вместе с тем признает, что смерть ребенка способна превратить в «ад» и жизнь родителя: собрались все сыновья его и все дочери его, чтобы утешить его; но он не хотел утешиться и сказал: с печалью сойду к сыну моему в преисподнюю (Быт. 37, 34–35).

Самого дорогого человека – Свою Мать – Господь «не уберег» от такого испытания

Если мы коснемся истории уже новозаветной, то увидим, что величайшее событие человеческой истории – Боговоплощение – сопровождалось, по причине злой воли царя Ирода, насильственной смертью более 10 тысяч младенцев, умученных за (вместо) Христа. Евангелист Матфей, ссылаясь на предсказание пророка Иеремии, рассказывает о безутешном материнском плаче после такого беспримерного по своей жестокости преступления: Тогда сбылось реченное через пророка Иеремию, который говорит: глас в Раме слышен, плач и рыдание и вопль великий; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет (Мф. 2, 17–18). Участи погребать своего ребенка, мы помним, не избежала и Сама Божия Матерь, которой оружие прошло душу (ср. Лк. 2, 35), когда она стояла при Кресте своего Сына, сострадая Его страдальческой смерти. Самого дорогого и близкого для Себя на земле человека – Свою Мать – Господь «не уберег» от такого испытания!

К чему я привожу все эти примеры? К тому, чтобы мы поняли, что, если потеря ребенка была уделом очень многих, начиная с самого истока человеческой истории, и подобного не избежала в Своей жизни даже Дева Мария, – значит, такая потеря не является по сути испытанием, неподъемным для человеческих сил, испытанием, которое невозможно пережить, конечно, с Божией помощью. Подобная скорбь дается человеку Богом как одна из составляющих его личного креста, не являясь существенным препятствием для дальнейшей его жизни и спасения души. Хотя потеря ребенка и способна нанести родителям глубочайшую рану, все же это – испытание, а не казнь. Это, так сказать, «отсечение руки», а не «головы». Но, поскольку испытание испытанию рознь и порой, потеряв руку, можно «потерять» и голову, важно иметь в виду средства, способные помочь нам подобную потерю осмыслить и пережить.

Пережить с молитвой в сердце

И для начала поймем, что пережить подобное, не растеряв веру в Бога и не пошатнувшись рассудком (что связано), все же возможно. Необходимейшим средством, без которого здесь трудно обойтись, должна стать настоящая глубокая молитва к Богу. Вот важное свидетельство того, как молитва помогает смириться со смертью ребенка. Свидетельство, оставленное нам духовным писателем ХХ в. Пестовым Н.Е., потерявшим в войну своего сына-юношу Николая:

«Мысль о его гибели в первое время казалась чем-то непостижимым для разума, катастрофой, крушением всех надежд. Уста говорили слова молитвы «слава Богу за все». Но это были только слова, сердце не мирилось с потерей и безмолвно протестовало… Все в мире потеряло свои краски, потускнело, казалось ненужным и потерявшим свой жизненный смысл и значение. В голове и сердце господствовала только одна мысль: Коли более нет, и никогда в этом мире я не увижу его милого образа, не услышу голоса. Никогда не исполниться моей мечте видеть его в священном облачении, выполняющим величайшее из предназначений человека… И, кажется, где бы я ни находился, что бы ни делал, мысль всегда была только с ним, и в сердце был только он. Оно было переполнено им, и он вытеснил из него все другие интересы, затмил собою все другие привязанности… Только молитва давала успокоение. Она оживляла веру в благость Небесного Отца и смиряла протестующее сердце. Но не только успокоение давала молитва, постепенно молитва о Колюше стала пробуждать чувство духовного с ним единения. Слезы о нем стали терять свою горечь, и чувство одиночества стало сменяться мыслью о близости к нам его духа, присутствия его с нами и участия в наших переживаниях, мыслях и всей нашей жизни»^[1].

Бог становится как бы ближе тому человеку, которого постигла глубокая скорбь

Обратим внимание: молитва не только успокаивала убитого горем отца, смиряла его сердце с горестной потерей – она пробудила ощущения духовного единения с ушедшим сыном. Очень важно подмечено нашими предками: «чем глубже скорбь, тем ближе Бог». Как драгоценные жемчужины обретаются на дне океана, так Бог становится как бы ближе тому человеку, которого постигла глубокая скорбь. И т.к. в Боге находятся все умершие, то здесь и открывается возможность духовно сблизиться с тем, кого мы потеряли. Возможность, доступная лишь тому, кто будет молиться, ибо лишь молитва, соединяющая человека с Богом, приближает к нам и наших усопших. О таком опыте духовного единения с усопшим сыном с помощью молитвы и повествует Пестов.

Николай Евграфович признается, что осмыслению пережитого и укреплению его в вере способствовало и письмо одного близкого друга семьи, написанное по случаю смерти их сына. Мысли, изложенные в этом письме, будут полезны как переживающему тяжелую утрату, так и всякому, кто хочет поддержать убитого горем родителя:

«Она писала моей жене: ‟Дорогая моя, как хотелось бы, вместо всяких слов, просто прижаться к Вам душой… Конечно, осознать умом сообщенного Вами я до сих пор не могу. По-видимому, ум – ограниченный инструмент, и не охватить ему того, что совершилось причащение Колюшиной души ВЕЧНОСТИ. Да, он теперь в милом ему «четвертом измерении». Милый, бесконечно милый мальчик. Жалею ли я его? Нет, Зоечка, только УБЛАЖАЮ.

Нет у меня чувства боли за него; он отстрадал, он сдал тот ужасный экзамен, который (увы) еще ждет меня, Вас… Колюша Господень, Колюша – Божья душа, и «жребий его со избранными», это для меня осязаемая истина. Жаль мне Вас обоих, но, признаюсь, эта жалость просто «естественная», а как только переступаю в сверхъестественную область – область христианства, скорбь переходит в тихое умиление. Общение Коли с Вами стало с момента отрешения его от земных уз особенно напряженным, интенсивным – это факт непреложный; только истончите Ваш слух духовный, чтобы слышать теперь приход Колюши к Вам. Все пожелания молитвенные Ваши ему воспринимаются им сейчас особенно полно, неразвлеченно. А его помощь Вам, своим родителям, расширена теперь до великих возможностей: чего не выпросит он для Вас у ставшего для него таким близким Господа? Он был искушен, испробован «огненным искушением», и стояние в ДОБРЕ стало в нем сейчас уже невозвратимо устойчивым; в отношении к нему уже приложимы слова, служащие эпиграфом тетради отца: ‟Се аз и дети, яже даде ми Бог”. Это дитя передано уже готовым в руки Давшего его Вам. Колюша опередил всех нас на пути к последней цели бытия, и его уход должен стать мощным побуждением часто-часто устремляться духом вслед за ним; быть может, в этом кроется часто смысл раннего отзыва Господом детей от сильно любящих их родителей – верная приманка нас на небо»^[2].

Лучший мир

Утешением для родителя, переживающего тяжкую утрату, может стать и твердое убеждение в том, что его ребенок попал в лучший мир, где он счастлив. Святитель Феофан Затворник, увещевая мать не убиваться сильно о смерти дочери, указывает именно на эту мысль:

«Плачьте, плачьте. В этом нет ничего неестественного и укорного. Диво было бы, если бы мать не поплакала о смерти дочери. Но при этом надо знать меру: не убиваться и не забывать тех понятий о смерти и умерших, которые даются нам христианством.

Умерла! Не она умерла; умерло тело, а она жива, и так же живет, как и мы, только в другом образе бытия. Она и к вам приходит и смотрит на вас. И, надо полагать, дивится, что вы плачете и убиваетесь, ибо ей лучше. Тот образ бытия выше нашего. Если бы она явилась, и вы попросили ее войти опять в тело, она ни за что не согласилась бы. Зачем же вам вступать с нею в такое разногласие? Желать того, что ей противно? Какая тут будет любовь?»^[3].

В качестве иллюстрации того, о чем говорит святитель, можно вспомнить случай, о котором рассказывает в своей книге наш современник отец Александр Дьяченко. Описывая жизнь одной молодой благочестивой девушки, претерпевшей незадолго до кончины злоключения в одной местной больнице, отец Александр приводит последний разговор девушки с мамой.

«Мать, дежурившая возле Анечки, увидела, что та, наконец, пришла в себя, и сказала ей:

– Я подаю в суд на руководство больницы.

В ответ Анечка улыбнулась своей ласковой улыбкой и попросила:

– Не нужно, мама, прости их. Ты себе не представляешь, как ТАМ хорошо»^[4].

Слезы о потере любимого пусть претворятся в молитвенный плач о прощении грехов усопшего

Конечно, и в случае с Колей Пестовым, и в случае с Анечкой речь идет о благочестивых людях, близкие которых могли иметь твердую надежду на пребывание их в горнем мире, в местах радости. А чем же может утешиться родитель, чей ребенок не может «похвалиться» благочестием при земной жизни? Если молодой человек или девушка до момента кончины вовсе не отличались какой-либо заметной для других верой и церковностью? В таком случае немалое утешение можно почерпнуть в церковном учении о молитве за усопших. Мы имеем множество свидетельств святых отцов и учителей Церкви, говорящих о том, что и грешная душа по молитвам Церкви может получить облегчение своей скорби, а в некоторых случаях, если усопший не имел груза смертных грехов, и вовсе избавиться от мук. Только нужно хорошо понимать, что обязанность быть проводником и организатором такой молитвы лежит на близких усопшего. Слезы о потере любимого пусть претворятся в молитвенный плач о прощении грехов усопшего. Подобным образом следует рассудить и о прочих моментах поминовения: привычное стремление накормить и напоить свое чадо пусть успокоится в насыщении бедного и голодного; желание обновить для него обветшавшую одежду пусть сублимируется в труды по одеванию нуждающихся и проч. Таким образом продолжается не только наше общение с усопшим, но и то важное участие в жизни ребенка, которого родитель как будто уже лишен. Тем более что подобное участие в его такой еще новой жизни сейчас может быть еще более важным, чем это было при его жизни земной!

Почему через страдания?

Хотелось бы вспомнить и еще один момент, связанный с кончиной ребенка, момент, которой делает рану убитого горем родителя еще более глубокой, а боль – еще более сильной. Когда маленький или молодой человек умирает, это нередко сопровождается тяжелыми страданиями. Тяжелая болезнь, насильственная смерть, смертельное ДТП или иной несчастный случай – образы подобной смерти многообразны, и каждый из них усугубляет и без того тяжкое горе родителя, становясь своего рода «солью» на рану, не дающей этой ране затянуться. Может ли христианство ответить на вопрос – почему так происходит?.. Разве недостаточно того, что смерть и так забирает человека очень рано и, кажется, несвоевременно?

Предсмертные страдания человека умножают его счастье в вечности

Попробуем найти такой ответ. Господь говорит: В мире будете иметь скорбь (Ин.16, 33). Необходимость разнообразных скорбей в жизни христианина связана с процессом становления его личности в качестве гражданина Царства Небесного. Хочешь ли войти в Царство? Тогда трудись над очищением своей души, учись добродетели. А это всегда сопряжено с трудами и скорбями, помогающими нам в наших духовных немощах. Ребенок или молодой человек, не успевший в силу своего возраста или мировоззрения понести подобные труды, часто Промыслом Божиим возводится к духовному созреванию посредством кратковременной, но тяжелой скорби. Вместо подвигов по стяжанию добродетели приносит Богу страдание, вместо тяжелой продолжительной борьбы с грехами – очищается от грехов тяжелой мукой. Необходимо научиться смотреть на такие явления глазами веры, которая утверждает, что предсмертные страдания человека умножают его счастье в вечности, а значит, являются для него благом. Если, конечно, претерпит все до конца с терпением и без ропота.

Почему не забирает «вовремя»?

И еще один вопрос, задевающий многих, особенно когда речь заходит о насильственной смерти невинных детей. Если согласно с нашей верой утверждение, что Бог забирает человека в самый подходящий, с точки зрения его вечной участи, момент жизни, то почему Он не забирает будущего злодея «вовремя», т.е. до момента совершения им злодеяний?

Действительно, кажется, справедливо и человеколюбиво было бы забрать человека, пока он еще способен к восприятию благой вечности и не причинил зла себе и ближним. Почему же Бог этого не сделал? Чтобы попытаться ответить на этот вопрос, вспомним одно изречение Спасителя и от Него попробуем «оттолкнуться»: Го́ре миру от соблазнов: ибо надобно прийти соблазнам; но го́ре тому человеку, чрез которого соблазн приходит (Мф. 18, 7). Христос свидетельствует о том, что горе и беды принесут миру соблазны – все проявления зла, происходящие через людей, – но вместе с тем признает, что соблазнам прийти необходимо. Почему же? Необходимость эта находит свое обоснование, с одной стороны, в происхождении человека, а с другой – в том духовном состоянии, в котором пребывает природа человека и окружающий его мир в настоящее время. Человек создан по образу Божию, и основным началом, управляющим его жизнью, является свобода воли – свойство, присущее Богу в совершенном виде. Грехопадение, совершившееся при первых людях, Адаме и Еве, привело к искажению человеческой природы, порабощению ее греху. При этом свобода воли, как неотъемлемое свойство образа Божия, была оставлена в распоряжение человеку, только, в силу искажения всей жизнедеятельности человеческой природы, получила иное направление и деятельность свободной воли. Если до грехопадения воля направляла жизнь человека исключительно по пути Богоугождения, творения блага, то после воля, будучи порабощена злому началу, стала склонять его ко злу, отвращая от Бога. Бог попускает этому быть потому, что человек, имеющий свободную волю, должен совершенно свободно и сознательно на протяжении всей своей жизни сформировать, воспитать самого себя или в направлении богоподобия, или иначе, и таким образом решить свою вечную участь.

В силу поврежденности природы человеку свойственно метаться «из стороны в сторону», то выбирая благо, то, напротив, склоняясь ко злу. Задача верующего человека – преодолевая в себе все проявления зла, направлять свою к волю к непрестанному исполнению воли Божией. Однако не все выбирают этот путь. Многие, не имея веры, направляют свою жизнь к совершению нравственного зла, в течение жизни все более в этом преуспевая. И Бог уважает этот свободный выбор человека, дает ему возможность «созреть» в том направлении, которое он для себя избрал, для окончательного определения его участи в вечности. Этим объясняется, почему часто Бог позволяет человеку укрепиться во зле, совершить порой даже множество преступлений, прежде чем он перейдет в вечность. Классическая для христианского понимания смерти фраза «каждого человека Бог забирает из этого мира в наиболее подходящий именно для него момент» означает, что каждому Бог дает возможность окончательно «созреть» в том направлении, которое он для себя избрал, и забирает в тот момент, когда это созревание уже совершилось.

Да, бывает так, что, провидя в будущем возможное уклонение человека от благого пути, Господь забирает его прежде, чем это произойдет. Но происходит это в том случае, когда состояние души человека таково, что он способен еще к восприятию благой вечности. И это, безусловно, проявление любви Божией к человеку. Когда же человек длительное время идет путем зла и никаких препятствий на этом пути не встречает, это может означать, что Господь или по Своей великой милости ждет от него покаяния, или дает возможность окончательно утвердиться на выбранном им пути. Что же до того, что при этом страдают многие, порой невинные люди, то здесь справедливо утверждение: если бы подобные страдания противоречили правде Божией и не служили пользе страждущего, Господь никогда бы их не допустил. Известно еще из Катехизиса: Промысл Божий обращает зло, совершаемое людьми, к благим целям. А значит, если страдает несправедливо ребенок, – Бог «плетет» для него мученический венец: так стяжали мученические венцы, например, Вифлеемские младенцы. Если страдает уже нагрешивший – имеет шанс очиститься от грехов и возрасти духовно: так получает шанс войти в Царство даже человек, прежде далекий от Бога.

Страдание и смерть едва начавшего жить, «нераспустившегося цветка жизни» – особое действие Промысла Божия, направленное ко благу и самого ушедшего, и всех тех, кто связан с ним узами любви. Своего рода призыв Бога к живущим, призыв взглянуть иначе на земную действительность и понять, что это лишь преддверие жизни. Благо тому, кто услышал этот призыв и сумел духовными очами посмотреть на такую смерть.