Вера-Веруня

– Так в грехах покаешься, за сорок-то годков накопил, поди, немало и таскаешь их за спиной, как мешок с кирпичами, – не унималась супруга.

– Дык какие грехи мои?!.. С шестнадцати лет вкалываю, дом построил, деньги не пропиваю, не ворую и тебе не изменяю, между прочим!

– Так вот за это Бога и поблагодари, что Он тебе жизнь дал, здоровье, детей… И жену не самую плохую, кстати…

– Ну вот ты и поблагодари за нас обоих. А у меня дел невпроворот. Не пойду.

– Ладно, оставайся. Только вот батюшка наш такое задание дал: сесть за столом с тетрадкой и вспомнить от раннего детства свою жизнь подробно, сколько раз Господь тебя спасал, сколько раз вывел из трудных ситуаций, сколько раз помог в жизни. А заодно – сколько раз мы споткнулись, родителей обидели, врали, не прощали, завидовали, мстили… Вот сядь дома один и подумай. Не хочешь записать, так хотя бы вспомни.

И ушла Вера. Николай провожал ее взглядом через окно, смотрел на ее плавную походку, которую так любил, как отворяла неспешно калитку, смотрела на небо и, оглянувшись на окно, перекрестила его, ушла.

– Чего вспоминать, копошиться в прошлом… В детстве тем более, – проговорил про себя. – Детство как детство. Отец на рыбалку брал. Ну да, был случай на Десне. Течение сильное там. А я плескался в воде у самого края, потом проплыл немного. Течение и понесло. Да как понесло! Прямо на стремнину. Я к берегу гребу, а меня несет вода со страшной силой. Фигурка отца на берегу уменьшается, он бежит вдоль реки, кричит: «Греби вдоль течения! Вниз плыви, к берегу!..» И сам в воду бросился. И другие рыбаки тоже. На руках вынес отец тогда, спас… Бог миловал: не утонул. А ведь спасти меня тогда не реально было, течение быстрее, чем бег отца, а вот он все же умудрился обогнать меня и вытащить…

«А помнишь, как на соседствующем с домом подворье сельпо ты украл пустые бутылки со склада, где нашел прогнившую доску в стене? – будто прозвенел в голове Николая чей-то голос. – А потом эти же бутылки в сельпо и сдал?.. Помнишь, как дрожали руки, когда вынимал бутылки из сетки, ставил на прилавок, а тетя Лиза, продавец, еще и спросила: “Ты чего, Николай, такой перепуганный? Небось бутылки дома без спросу взял?..”»

Сошло с рук тогда, хотя и переживал очень. А ведь если бы поймали, могли и посадить, запросто: воровство. Было дело… А как с ребятами на трассе киоск подломили, чтоб вино достать? Хотя взяли всего четыре бутылки, но ведь украли! А в армии, помнишь, как подбирали ключ к продуктовому складу, чтоб тушенку стырить и у местных выменять на самогон?.. А сколько бензина ты продал налево, когда на колхозном ЗИЛе работал? Сколько материала стащил и тайком ночью во дворе сгружал? Ты вор, Коля!!! Ночами теперь отгоняешь эти “невинные шалости”, а совесть-то в карман не спрячешь, хоть и не ловили тебя за руку!..»

– Ладно, – проворчал Николай, – кто не воровал? Все воровали. Я, что ж, людей на большой дороге грабил?

«Людей не грабил, а деньги тайком от жены все же пропивал, – не унимался правдолюбец внутри него. – Немного, но все же пропивал. А помнишь, когда жена Витьки с чердака свалилась и переломала кости и тот попросил взаймы на операцию, а ты не дал? А ведь деньги у тебя были!..»

– Так я ж подумал, что пробухает он эти денежки! Витька еще тот алкаш! – оправдывался он неизвестно перед кем.

«Алкаш не алкаш, а пришлось ему мотоцикл продать, чтоб операцию жене сделать. Чего ж ты после этого все избегал с ним здороваться? Совестно было?»

– Да елки-палки! Чего ты прицепилась, как репей? Прокурорша, что ли? Вот пойду сейчас в буфет и врежу грамм 300, сразу и отстанешь! – скрежетал зубами.

– Ну да, отстанет, – отвечал уже сам себе Николай. – Пока жена в храме молится, пойдешь совесть заливать?.. Подлец ты, вот кто ты!

Вышел во двор, уселся на крыльцо, закурил. И сам не заметил, как поплыли воспоминания прожитых лет – одно другого пакостнее. Прямо ужас, наваждение какое-то! Вот надоумила женушка!

Он сидел, морщась от воспоминаний, которые выныривали из прошлого, как маленькие палачи

В армии был эпизод. И не один. Память выбросила цветную картинку. Горы, Кавказ, жара. Служил на турецкой границе, шел в наряде дозором и прям над головой: з-з-з-зых! Свистнула пуля, невидимой бритвой срезала ветку с куста ежевики, а следом и звук выстрела долетел с турецкой стороны. Упал он тогда и перекрестился. А вечером, засыпая, сам себе пообещал: «Вернусь домой – первым делом свечу в храме поставлю». И не поставил, забыл!..

И тут на память пришел самый подлый поступок в его жизни, который он и вспоминать боялся. Премию получил он за год, приличную, а отец покойный хотел старый «Москвич» свой чинить, да денег у старика не было. А он премию-то и припрятал, себе на «тачку» копил!

– Мама дорогая, этого не вынесу! – простонал он. – Прости, батя, прости, родной!..

И слезы показались на глазах.

Он сидел еще какое-то время, морщась от воспоминаний, которые выныривали из прошлого, как маленькие палачи, жалили душу.

Уж было направился знакомым переулком к сельской пивной, где в воскресенье с утра толклась подвыпившая братва. Но на полдороге остановился, будто кто за руку дернул.

***

А Вера тем временем в храме смотрела на икону Богородицы, шептала:

– Умудри его, Царица Небесная! Ты нам вон сколько помогла, детей на ноги поставила, от болезней спасла и от смерти меня, окаянную, когда врачи приговор мне вынесли!.. Не остави мужа моего в неведении, Скоропослушница наша благая, Матерь Божия!

Кто-то тронул ее за плечо. Муж!

«Это ж надо, – думал он про себя. – Сколько радости в душе! Хоть летай…»

Николай, переминаясь с ноги на ногу, горячо зашептал ей на ухо:

– Ну, где тут исповедоваться?

– Вон, гляди, батюшка у иконы исповедует. Видишь? – так же шепотом отвечала Вера.

– Чего, так ему все и вывалить грехи мои на голову?.. – растерянно вопрошал он.

– Да не батюшке на голову, бестолковый ты, – радостно шептала она. – Христу ты исповедуешь, Он и прощает, а батюшка лишь свидетель при этом и власть имеет от Бога принять твою исповедь и разрешить от грехов.

Под епитрахилью священника простоял он долго. Так что и народ в храме стал недовольно поглядывать в его сторону: служба затягивалась.

Из храма они возвращались вместе. Вера взяла Николая под руку. Давно они под руку не ходили, разве что когда жениться собирались, лет 20 назад. Она шла по селу и гордо поглядывала по сторонам. А Николай чувствовал ее родное плечо, и на душе у него было светло и ясно, как в далеком детстве. Даже воздух осенний казался ему каким-то необычным, вкусным, дышалось свежо, в полную грудь. И люди, идущие навстречу, виделись необыкновенно добрыми и красивыми.

«Это ж надо, – думал он про себя. – Сколько радости в душе! Хоть летай…» И он с нежностью глянул на супругу. «Красивая она у меня, любимая… Вера-Веруня».