«Трость надломленная» и «лен курящийся»

Евангелие Достоевского

Чтение Священного Писания и в особенности Святого Евангелия является необходимой составляющей христианской жизни. Божественное слово есть духовная пища, один из видов того насущного хлеба, который мы испрашиваем в молитве Господней. Святые отцы Церкви не только призывают к ежедневному чтению Священного Писания, но и сами дают нам примеры такового чтения.

Преподобный Сисой Великий говорил: «Я читаю Новый Завет и не забываю Ветхого»^[1]. В некоторых древних монастырях условием вступления в обитель было заучивание наизусть Евангелия и Псалтыри. Многие знали наизусть и книги Ветхого Завета: «Другой старец пришел к одному старцу: сей, сварив несколько чечевицы, сказал: “Совершим малое молитвословие”, – и один из них прочел всю Псалтирь, а другой наизусть прочел двух больших пророков. Когда настало утро, пришедший старец удалился; они забыли и о пище»^[2]. Преподобный Антоний Великий предлагал просящему у него духовного совета руководствоваться в своих делах Священной Книгой: «Что бы ни делал ты, имей на это свидетельство в Священном Писании»^[3].

Есть примеры и более близкие к нам по времени и месту. Известно, что преподобный Серафим Саровский еженедельно прочитывал весь Новый Завет. Вероятно, Преподобный также знал его наизусть, но ежедневного чтения не оставлял.

Это объясняется тем, что слово Божие неисчерпаемо. Оно имеет множество смысловых уровней и граней. К примеру, преподобный Максим Исповедник «иногда приводит до восьми возможных вариантов истолкования одного и того же фрагмента Писания или библейского имени или числа»^[4]. Можно с уверенностью утверждать, что это не предел. И каждый человек в течение жизни раскрывает для себя все новые смыслы и аспекты понимания одних и тех же евангельских отрывков.

У тех христиан, которые усовершенствовались на пути добродетели, чтение Писания сопровождается особым даром, способностью прозревать скрытые смыслы священных текстов: «Божественною благодатию путеводимые в жизни своей к просвещению всегда ощущают, что как бы мысленный какой луч проходит по стихам написанного и отличает уму голые слова от того, что душевному ведению сказано с великою мыслию»^[5]. Впрочем, чаще всего бывает, что открывается не столько новый смысл знакомого места Священного Писания, сколько более глубокое, сердечное его понимание как более соответствующее состоянию читающего и ситуации, в которой он находится.

Для примера попытаемся разобрать одну небольшую евангельскую цитату: «…трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит» (Мф. 12: 20).

Святые отцы согласно говорят, что эти слова указывают нам на смирение и кротость Спасителя, и здесь особых разночтений не возникает. Но если мы захотим подробнее познакомиться со святоотеческим объяснением самих образов надломленной трости и курящегося льна, то встретимся с целым рядом различных толкований.

«Трость надломленная»

Толкование нравственное

Чаще всего под тростью надломленной подразумевается немощный, утружденный жизненными невзгодами человек.

Епископ Михаил (Лузин), опираясь на святых отцов, пишет: «“Трости надломленной не преломит”: трость – тростинка есть символ слабости, равно как нетвердости и непостоянства (см.: Мф. 11: 7); трость надломленная – символ крайней слабости; здесь она означает бедных и угнетенных, надломленных жизнью… Мессия не переломит этой трости, не сокрушит таковых окончательно, не отвергнет, не оставит; но вразумит, подкрепит, исправит, утешит. Сюда относятся также все нищие духом, труждающиеся и обремененные, находящие во Христе покой душам своим»^[6].

В Толковой Библии святоотеческие толкования суммируются следующим образом: «Трость надломленная – это всякое сокрушенное, растерзанное сердце»^[7].

Преподобный Максим Исповедник

Праведный Иоанн Кронштадтский упоминает о том же как о недостатке добродетели: «Хотя я слаб в добродетели, как трость, склоняясь во все стороны от противных ветров, но кроткий и долготерпеливый Господь мой еще не преломляет меня, не посекает меня, но долготерпит на мне, ожидая, не утвержусь ли я в добродетели»^[9].

Святитель Василий Великий определяет этот недостаток, эту слабость в добродетели как страсть, которую исцеляет Господь: «Трость сокрушенная, как полагаю, есть тот, кто с какой-нибудь страстью исполняет заповедь Божию; и его надобно не преломлять и отсекать, но более врачевать, как Господь научил, сказав: “Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас” (Мф. 6: 1); и как заповедует апостол, говоря: “Всё делайте без ропота и сомнения” (Флп. 2: 14); и в другом месте: “ничего (не делайте) по любопрению или по тщеславию”»^[10]. То есть в толковании святителя Василия надломленная трость – это любая добродетель, совершаемая с изъяном (по выражению отцов: «нечистый хлеб»). Например, милостыня с тщеславием, терпение с ропотом и т. п.

Толкование историческое

В более широком национально-политическом или национально религиозном смысле под надломленной тростью понимается сопротивление еврейского народа Христу, Его благовестию, точнее – ничтожность этого сопротивления, которую Господь мог бы преодолеть с такой же легкостью, как и сломать уже надломленную трость.

«Далее, показывая Его силу, а их слабость, говорит: “трости сокрушенны не преломит”, – а Христу легко было сокрушить их всех, как трость, и притом уже надломленную»^[11]. «Он мог, говорит, сокрушить иудеев, – вторит святителю Иоанну Златоустому блаженный Феофилакт Болгарский, – как надломленную трость… но не хотел, пока не исполнит домостроительства и не победит их во всем»^[12]. Об этом пишет и Евфимий Зигабен: «Тростью назвал иудеев как вполне бессильных против Божественной и непобедимой Его силы, и не просто тростью, но сокрушенною, для увеличения их бессилия. Говорит, что, будучи в состоянии весьма легко сокрушить их, как надломленную трость, Он, однако, не сделает этого, по Своему долготерпению»^[13].

Святитель Иларий Пиктавийский в образе надломленной трости увидел языческие народы, противопоставляемые Израилю: «Он возвещает суд язычникам, и трость надломленная не переломлена… то есть бренные и измученные тела язычников не сокрушены»^[14].

«Лен курящийся»

Толкование нравственное

Лен курящийся – это покаянное чувство грешника, но недостаточное, неполное

Поскольку отмеченная выше надломленность человека обусловлена грехом, то вторая часть рассматриваемого предложения, прежде всего, связывается с покаянием. «Лен курящийся – следы в нем стремления к добру, Богу, покаянное чувство грешника, которое принимается, как бы мало ни было»^[15]. Отец Иоанн Кронштадтский уточняет, что это покаяние недостаточное, неполное, когда в душе еще не возгорелся огонь божественной любви: «Он не погашает, не пресекает нашей жизни, когда видит, что в нашей душе есть хотя задатки покаяния и исправления, когда хотя только есть курение покаяния, начало исправления, а не самый огнь ревности по добродетели»^[16].

Трость надломленная – это образ и немощного от грехов человека, и ущербной добродетели

Святитель Василий Великий считает, что «лен курящийся» обозначает недостаточность добродетели по причине лености подвизающегося: «А “льна курящегося”, когда исполняет кто заповедь не с пламенным вожделением и совершенным тщанием, но с леностью и расслаблением и его не останавливать надобно, а более возбуждать напоминанием судов и обетований Божиих».

Преподобный Максим Исповедник подо «льном курящимся» также понимает не недостаток, а совершенство в добродетели, которое обесценивается тщеславием: «И если чей-то разум по причине добродетелей окутан дымом тщеславия, Он не угашает его, а позволяет питать все то же рвение, пока этот человек не придет к совершенному осознанию»^[17].

Толкование историческое

Святитель Иоанн Златоуст толкует «лен курящийся» как бессильный гнев на Христа иудеев: «Здесь пророк изображает воспламенившийся гнев иудеев и силу Христову, могущую укротить этот их гнев и весьма легко погасить его»^[18]. Так же понимают это место блаженный Феофилакт Болгарский и Евфимий Зигабен.

«Мерцающим светильником назван Закон… Бог не уничтожил Закон, но обновил и усовершенствовал его духовно»

Святитель Иларий Пиктавийский понимает это место в положительном ключе – как сохранившуюся в еврейском народе веру в истинного Бога: «И лен курящийся не погас, то есть… маленький огонь, как в курящемся льне, не погас, слабый Израиль не был лишен духа древней благодати, поскольку есть возможность достичь полноты света во время раскаяния»^[19].

Похожим образом объясняет это место преподобный Ефрем Сирин, но в его толковании Закон является светильником в сравнении с Солнцем евангельской Благодати: «Мерцающим же светильником назван Закон, потому что, когда воссияло Солнце правды, Закон стал то же, что слепой среди полного дня. Впрочем, Бог не угасил, то есть не уничтожил Закон, но обновил и усовершенствовал его духовно»^[20].

Преподобный Ефрем Сирин

***

Обобщая сказанное, мы можем сделать вывод, что в святоотеческих толкованиях евангельские образы надломленной трости и дымящегося льна понимаются следующим образом.

Под «тростью надломленной» понимается:

• немощный, утружденный жизненными невзгодами человек;
• все нищие духом, труждающиеся и обремененные, находящие во Христе покой душам своим;
• всякое сокрушенное, растерзанное сердце;
• слабость и надломленность, связанные с грехом;
• недостаток добродетели;
• любая добродетель, совершаемая с изъяном;
• бессильное сопротивление еврейского народа Христу;
• языческие народы, которые Господь оставляет несокрушенными.

«Лен курящийся» понимается как:

• покаянное чувство грешника, но недостаточное, неполное, то есть задатки покаяния и исправления;
• недостаточность добродетели по причине лености подвизающегося;
• совершенство в добродетели, которое обесценивается тщеславием;
• бессильный гнев на Христа иудеев;
• сохранившаяся в еврейском народе вера в истинного Бога;
• Закон Моисеев в сравнение с Солнцем евангельской Благодати;
• жизнь Самого Христа среди смертельных угроз.

Несмотря на немалое число приведенных толкований избранной евангельской фразы, наш обзор был бы неполным без еще одного объяснения, представляющегося нам немаловажным. Дело в том, что разбираемая здесь евангельская фраза является цитатой из книги пророка Исаии 42: 3. Но в этой же пророческой книге шестью главами ранее также встречаются слова «трость надломленная» – выражение, которым царь ассирийский Сеннахирим устами своего посла Рабсака характеризует Египет и его царя: «Вот, ты думаешь опереться на Египет, на эту трость надломленную, которая, если кто опрется на нее, войдет тому в руку и проколет ее! Таков фараон, царь Египетский, для всех уповающих на него» (Ис. 36: 6). Похожий образ мы находим у пророка Иезекииля: «И узнают все обитатели Египта, что Я Господь, потому что они дому Израилеву были подпорою тростниковою. Когда они ухватились за тебя рукою, ты расщепился и все плечо исколол им; и когда они оперлись о тебя, ты сломился и изранил все чресла им» (Иез. 29: 6–7).

Святитель Иларий Пиктавийский

Но если трость понимать как символ земного царства, то какое библейское соответствие мы найдем для дымящегося льна? Лен в то время был распространенным материалом для светильников. Светильники использовались и в храмовом иудейском богослужении, и прежде всего это относится к меноре – храмовому семисвечнику, который является одним из символов иудаизма. Кроме того, мы знаем, что и одежда иудейских священников практически целиком делалась из льна. Два эти необходимые предмета храмового иудейского богослужения получают неожиданное соединение в богослужебной практике. Один из авторитетных средневековых иудейских раввинов-талмудистов Моше бен Маймон^[22] утверждал, что «из изношенных платьев обычных коэнов^[23] делали фитили для меноры, зажигаемой ежедневно»^[24].

Трость и лен – это и символы царства и священства

Из сказанного мы можем сделать вывод о том, что образ курящегося льна (по-славянски – «светильника мерцающего») можно понимать и как образ ветхозаветного священства, то есть как одну из форм приведенных выше толкований святителя Илария Пиктавийского и преподобного Ефрема о сохраненных в израильском народе истинной вере и Законе Моисеевом.

Таким образом, мы приходим к еще одному пониманию библейских символов надломленной трости и курящегося льна, которые можно обобщить как Царство и Священство, являющиеся, по мысли правоверного царя Иустиниана, величайшими божественными дарами человечеству.

Христос приходит не для того, чтобы совершить революцию и установить на земле новый институт власти. Хотя именно этого ждали Его сторонники, и именно этого боялись Его противники. Да, власть земная несовершенна, ущербна, надломлена, но Господь не разрушает и такую несовершенную власть. Он вновь приходит не в разрушающем ветре, не в землетрясении и не в огне, но в «гласе хлада тонка» (3 Цар. 19: 11–12). Приходит, чтобы не сломать, а исправить, не погубить, а исцелить, не уничтожить, а просветить.

Господь не приходит также и для того, чтобы совершенно устранить имеющееся в ветхозаветной Церкви священство, как это представляют порой чрезмерно «духовные» христиане. Но Он наделяет это новое священство новой властью и новым благодатным содержанием.

Надеемся, что наш краткий и поверхностный обзор тем не менее достаточно явно показывает богатство и многообразие толкований небольшого евангельского отрывка. Как небо в капле отражает целый мир, так и здесь находят свое раскрытие темы состояния отдельного человека и целых сообществ, человеческого предстояния пред Богом и Божественного снисхождения к Своему немощному созданию, законов жизни личности и принципов существования всего человечества.

Если же мы вспомним, что здесь ничего не было сказано о «трости, ветром колеблемой», о трости, которую вложили римские воины-насмешники в руки Царя-Христа, о трости, которая стала мерой длины, а впоследствии – «каноном», образцовым сборником, в том числе и новозаветных книг, да и о многих других предметах, связанных с рассмотренными выше образами, то глубина и неисчерпаемость Священного Писания вряд ли вызовут у кого-либо сомнение.