К 100-летию со дня мученической кончины царской семьи в издательстве Сретенского монастыря вышла книга протоиерея Александра Шаргунова «Царь. Книга о святых царственных страстотерпцах». Протоиерей Александр регулярно выступает с проповедями о святых царственных страстотерпцах на православном радио «Радонеж», отвечает на письма читателей на страницах журнала «Русский Дом», является составителем нескольких сборников «Чудеса царственных мучеников». Вот и эта книга – о роли монархии в судьбе России, об исповедническом пути последнего российского императора и членов августейшей семьи, о чудесах, являемых по молитвам к царственным мученикам.
Цезарь Голодный, сын известного поэта, «певца революции» Михаила Голодного, человек неверующий, крайне рациональный, рассказал мне в начале 60-х годов, что в войну, когда ему было 14 лет, он с мальчишками тушил на крышах зажигательные бомбы. И однажды в одном из домов на чердаке на них свалился откуда-то сверху деревянный ящик. Он с треском раскололся, и они увидели большой портрет Николая II в золоченой раме. Мальчиков охватил непонятный им самим ужас. Они стояли как завороженные и смотрели на портрет. Чего испугались они? Прикосновения к чему-то запрещенному, невероятному посреди советской действительности? Тогда ведь, при Сталине, могли обвинить в укрывательстве портрета и огромный срок дать. Пойди потом докажи другое. Уже в одном факте, что они это видели, был с точки зрения власти криминал, наглядная антисоветская агитация. «Да нет же, – сказал Цезарь, – это был совсем иного рода страх. В это время уже шли похоронки, одна за другой…» И он стал называть убитых на войне молодых ребят, немного старше его, из его двора.
«Какая связь между войной и царским портретом?» – спросил я. «В том-то и дело, что здесь, на чердаке произошло то, что как молния просветило сознание: как в каком-то странном калейдоскопе царь, и эта война, и вся наша жизнь соединились в одно, – сказал он. – Глядя на лицо царя я вдруг пронзительно, отчетливо понял, что возмездие существует. Мы убежали, оставив на чердаке портрет, и никогда не обсуждали это событие между собой. Но то, что мне тогда открылось, навсегда осталось в душе».
Фотография царя
Чудо – не только явная благодать, не только внешне выходящее из ряда событие, это встреча, которая остается на всю жизнь. Это то, что на душу влияет, так что в душе что-то меняется навсегда. Обнажается правда, которая выше всяких разговоров и слов, и это дается как очевидность. Завеса лжи сдернута, и тайное стало явным. Хотя в советские годы все было сделано, чтобы ничто не напоминало о личности царя и образ его появлялся только в карикатурном виде, но в жизни многих людей он продолжал напоминать о себе. Некоторым достаточно было посмотреть на фотографии, чтобы что-то понять.
Я поняла, что это люди высшего порядка, равных которым среди тех, кто окружал меня, нет
Прихожанка нашего храма, Анна Г., рассказывает, что когда ей было 10 лет (это были сталинские годы), она впервые увидела фотографии царя и его семьи в дореволюционном журнале «Нива». «Лицо царя поразило меня тем, что показалось знакомым, и, конечно, своим удивительным благообразием и благородством. “Это действительно настоящий царь”, – подумала я. Чувство благоговения у меня вызвали фотографии его жены и детей. Я поняла, что это люди высшего порядка, равных которым среди тех, кто окружал меня, нет. В их лицах было такое близкое, как будто они сейчас готовы принять участие в твоей жизни. С тех пор я никогда не воспринимала никакой клеветы в адрес царской фамилии. И одна мысль неотступно преследовала меня: как же такую семью можно было расстрелять?»
Чудо – узнавание. Как грудной ребенок, вырастая из младенчества, изо всех бесчисленных лиц узнает свою маму, как в браке узнают суженого: «Я его узнала», «Он меня узнал». Это узнавание – большое счастье, будь то в плане личной жизни, будь то в плане судьбы страны. Одна женщина рассказывала, как она молилась в детстве, чтобы ей было дано узнать, что произошло в 1917 году. Ее родители говорили ей, что все дело было в том, что были честные большевики и нечестные. И вот ей приснился подробный сон, в котором открылась истина. В этом смысле фотография царя была как сон. Бог вознаграждает алчущих и жаждущих правды, и Бог не любит тех, кто прячется от правды, обманывая себя. («Не надо, не надо нам этого знать», – со страхом говорят они.) А на желание правды Высшее существо, высший мир отзывается, идет навстречу, так что даже какому-нибудь матерому диссиденту открывается, что дело не в политике.
Душа изначально все знает, потому что по природе – христианка, просто не все сразу происходит. В сталинское время одна девочка-третьеклассница в Москве позвала свою подругу к себе домой, как бы приглашая ее к тайному и запретному: «Идем, я тебе что-то покажу». У нее было спрятано изображение Спасителя; иллюстрация из Библии, Дорэ. «Я увидела, – рассказывала через много лет гостья этой девочки, – что-то очень знакомое, то, что всегда знала и что надо было только вспомнить. “Кто Он?” – спросила я ее. – “Он чисто русский”, – уверенно ответила девочка». И в этом бесконечно наивном ответе было на самом деле высшее богословие: в каждом человеке и каждом народе подлинно только то, что принадлежит Христу.
Разве не созвучен этот рассказ с тем, что произошло с фотографией царя? Когда я беседовал с Анной Г. по поводу ее воспоминания, она сказала: «Я не очень фотографии воспринимаю, а здесь это лицо действительно меня поразило. Оно и значительное, оно и сердечное. Видно было, что человек поставлен Богом быть царем и что он всем нужный. И отмеченность особая святости была у него. Я не смела произнести тогда этого слова, но чувствовала именно так. Во всяком случае, это сыграло роль в моем неприятии советизма, а потом помогло мне многое понять на пути к вере».
Я слушал ее и думал, что, как бы кто ни смотрел на царя, никому невозможно отрицать, что лицо его всегда исполнено подлинной значительности. А также о том, что икона царя в Зарубежной Церкви – по существу, просто фотография с нимбом и некоторые фотографии царственных мучеников воспринимаются как иконы. Не случайно во многих православных домах они висят вместе с иконами.
Описание портрета-иконы святого страстотерпца царя Николая II
В начале сентября в наш храм, во имя святителя Николая в Пыжах, был передан недавно написанный портрет государя. Это очень необычный портрет, отличающийся от всех известных его изображений. Он исполнен тревоги, ощущения, что «ходит ветер, облака». Как будто он изображен на знамени, которое волнуется на ветру, слышится военный марш и одновременно гимн «Боже, Царя храни». У царя скорбный взгляд, в котором можно прочесть, какие великие испытания ждут Россию, как ему тяжело это видеть.
Царь внимательно смотрит, будем ли мы соработниками святых мучеников, которые молятся за Россию, не предадим ли ее своим равнодушием и бездействием. Он как бы зовет нас на сражение, принимая в нем участие и рассчитывая, какой избрать ход.
Мы чувствуем духовную власть вождя, который как бы говорит: «Дерзайте, я вам помогу!» Дух воина-царя, отмщающего за свой народ. Он – главнокомандующий, в глазах которого спокойствие и решимость. Величие глаз, разящих, как у Архангела Михаила, – мечом. Решается судьба России. «Не мир, но меч принес я на землю», – говорит Господь.
Особенность этого портрета в том, что это не как портрет по памяти, а изображение, каким царь стал. Он глядит оттуда, где нет ни печали, ни воздыхания, и потому он как бы без возврата. Это уже не плоть царя, а его душа.