«Здорово, когда “мы” – это ты и Христос»

Мы долго решали, как беседовать: на «ты» или на «вы». С одной стороны, необходимая вежливость должна присутствовать в разговоре. С другой же – чего это ради одноклассники будут друг другу «выкать»? Решили так: в беседе – вежливое «вы», в остальных разговорах: «А помнишь, как мы уроки прогуливали?» ‒ «А как ты нитроглицерин разлил в коридоре, и химичка картонкой потом его грохала?» ‒ «А здорово мне тогда Серега вмазал!» и т.д. Хорошо встречаются одноклассники, тем более если не виделись сто лет, и один из них стал священником. Хоть кто-то умный. Но темы для бесед с отцом Матфеем Таракановым, настоятелем Покровского храма в далеком селе Белый Ручей, который называется еще и Депо, в Вытегорском районе Вологодской области, довольно серьезные, волнующие, думается, многих из нас.

Отец Матфей Тараканов

Крест не оставляет равнодушным никого

‒ Отец Матфей, как давно здесь, в Белом Ручье, появился храм? Смотрю – крепкий, сделан на совесть. Приятно, что на бедном Русском Севере, даже в депрессивном районе, есть такие. Как вообще удалось построить церковь?

‒ Приход существует 10 лет, а храм построен только 5 лет назад. И без Покрова Пресвятой Богородицы церковь не может стоять, мне кажется: помощь, действительный Покров, ощущается постоянно. Благодаря Божией Матери появляются у прихода благотворители, меценаты. Это такие люди, которых никак не назовешь «спонсорами»: «спонсор» ‒ уж очень долларовое какое-то слово. А подлинные благотворители помогают искренне, от души, не рисуясь, не красуясь перед односельчанами. В селе ведь все и всё на виду – нет смысла пытаться выставить себя в сиянии, пририсовывать себе нимб. Ты делом докажи свою веру – вот тогда и поговорим. Для таких людей характерна забота о ближних, они поступают по правилу: «Богатство аще течет не прилагайте сердца» (Пс. 61, 11), т.е. не влюбляются в деньги, а пытаются земное богатство употребить на пользу ближнему. Так в нашем селе с непоэтичным названием Депо появилась больница, детский сад, школа, хоккейный корт, а потом и церковь. Бассейн построили в поселке – такого даже в районном центре нет. Сюда на заработки едут не только из области, но и из других регионов, даже с юга России: приезжают, работают, а некоторые и жить остаются.

‒ Но по опыту знаю, что очень многие леспромхозы гибнут. Останавливается предприятие, люди разъезжаются, все приходит в упадок. «Оптимизация», как она есть.

‒ А здесь ровно наоборот. Думаю, тут и проявляется тот самый Покров Богородицы, о котором мы заговорили. И, по моим наблюдениям, для этого леспромхоза совершенно органично оказывать помощь людям, храму. Тут всё по правилу святителя Феофана Затворника: «Селение без храма – то же, что дом без хозяина, что тело без души, что местность сухая, не имеющая рек и источников».

‒ А в чем разница между селом, где есть церковь, и селом «безголовым», назовем это так?

Даже если в селе стоит крест, он уже меняет жизнь и образ мышления человека

‒ Не будем брать даже внешний вид села. Хотя нет, почему же, будем: привычный традиционный, достойный вид села для любого русского человека – это все-таки храм, его доминанта, как архитектурная, так и духовная, в идеале. Даже если в селе, деревне стоит крест, он уже меняет жизнь и образ мышления человека. Обычный поклонный крест не оставит и не оставляет никого равнодушным, это всегда так.

‒ Слушайте, до расколов дело доходит, до самого настоящего противостояния. Откуда ни возьмись, вдруг начинается «праведный» гнев, слышны крики: «Зачем здесь крест, часовня, церковь? Этого всего нам не надо, нам и так хорошо живется! Уберите свою религию, Христа своего!» С таким бы энтузиазмом улицы подметали, села бы наши блестели, честное слово.

‒ А кто кричит больше всего? Коммунисты?

‒ Дай Бог здоровья этим бывшим коммунистам! Среди них есть такие замечательные люди, у которых многим номинальным православным очень бы нужно поучиться. Вчера я приехал из деревни Марково – там мы установили поклонный крест, а изготовил его как раз бывший коммунист, очень активный, очень искренний человек, у которого слова с делом не расходятся. Искренне заблуждался – искренне же и пошел за Богом. Вспомни апостола Павла. Вспомни отсутствие у него этой гадкой теплохладности, которая не допускает «просто крещеных» быть настоящими христианами. Само неравнодушие людей свидетельствует о постоянном вызове христианства, его злободневности, актуальности. Казалось бы, ну крест и крест, ничего особенного – а тут: сколько эмоций, какая палитра чувств – от самой настоящей ярости от вроде бы спокойных людей до тихой радости. Интересно наблюдать всё это. Нет такого, чтобы, знаешь – «ну, поставили крест, и ладно» ‒ всегда сердце человека так или иначе откликнется. Либо с любовью и почтением, либо с ненавистью и страхом – равнодушия нет. Крест обязательно вызывает в человеке те или иные чувства.

‒ Неужели с равнодушием не приходилось сталкиваться ни разу? Живет себе человек «параллельно», увидел крест – пожал плечами: «Ну и что?»

‒ Ни разу. Даже за кажущимся равнодушием, как я убедился, идет внутренняя борьба, разделение: человек решает, с кем он – с Богом или нет. Во втором случае этот выбор приносит страдания, в первом ‒ радость.

Печальный вопрос Христа и наши «достижения»

‒ Не так все радостно, отец Матфей. Обратимся к печальной статистике: среди православных большой процент разводов. Получается, не все относятся к таинству Брака достаточно серьёзно и трезво, зачастую не понимая, что именно за самим фактом венчания должно следовать. Кого можно венчать, а кого нет? В чем причина поверхностного отношения к браку у христиан?

‒ Всё наше общество серьезным назвать сложно. Не хочу повторять надоевшие слова о бездуховности, но придется: разве можно сказать, что у нас главной ценностью является следование именно духовным законам, их исполнение? Нет, по-моему. И мы, христиане, дети своего времени, весьма и весьма печального.

‒ Тогда какое же моральное право вы, христиане, имеете на претензию быть солью земли? Если вы такие же, как и мы, «обычные люди» ‒ о чем мы вообще говорим? Согласны ли вы, отец Матфей, с тем, что русская семья сейчас находится в состоянии тяжелейшего кризиса?

‒ Как и вся наша духовность. «Сын Человеческий, когда придет, найдет ли веру на земле?» (Лк. 18, 8) ‒ вопрос Христа, мне думается, сколь печальный, столь же и риторический. Мы нищаем духовно вовсе не в евангельском смысле этих слов: оскудевает любовь, слабеет вера.

Онежское озеро

‒ Но, судя по радостным официальным сообщениям и отчетным фотографиям, строятся церкви, золотятся купола, выступают хоры, проводятся разного рода торжественные мероприятия, свидетельствующие о крепости стояния Руси в Православии.

Внешне-то у нас ой как хорошо. А вот внутрь сердца если заглянуть, то вряд ли обрадуешься

‒ Вот икона преподобного Серафима Вырицкого, святого ХХ века, почти нашего современника. Напомню его слова: ««Придет время, когда не гонения, а деньги и прелести мира сего отвратят людей от Бога, и погибнет куда больше душ, чем во времена открытого богоборчества. С одной стороны, будут воздвигать кресты и золотить купола, а с другой – настанет царство лжи и зла. Истинная Церковь всегда будет гонима, а спастись можно будет только скорбями и болезнями, гонения же будут принимать самый изощренный, непредсказуемый характер. Страшно будет дожить до этих времен». Внешне-то у нас сейчас ой как хорошо: великолепие, красота. А вот внутрь сердца если заглянуть, то вряд ли обрадуешься.

‒ Вспоминаются и слова Златоуста: «Самое страшное гонение – это отсутствие гонений». Это не значит, что я их призываю, как вы понимаете, это значит, что, похоже, сейчас времена далеко не из легких для Церкви.

‒ Во все времена, когда христиане терпели какие-то притеснения, вера крепла в людях. Потому что именно во время испытаний человек обращается к Богу. Он искренне молится во время бед, скорбей, искушений. И в храмы-то приходят люди почти всегда, в подавляющем большинстве случаев, претерпев очень много в жизни. Когда гром грянул, мужик крестится – когда вёдро, почему-то некогда, недосуг. То же касается и жизни общества, я думаю. И в этом смысле, мне кажется, мы должны быть благодарными Христу за испытания, которые нам посылаются: а что Ему еще остается делать, если по-другому мы не понимаем?! Под «мы» я разумею всех: и мирян, и монахов, и священнослужителей, и даже православных публицистов.

‒ Но желать себе и своему народу скорбей и страданий несколько странно, вам не кажется?

‒ Тыкать пальцами в электрическую розетку было бы опрометчиво, да. Скорби и страдания нас не минуют никак – вопрос лишь в том, чтобы относиться к ним по-христиански. Это касается жизни и одного человека, и всего общества, официально считающего себя православным. Отсутствие скорбей – иллюзия. Достаточно честно взглянуть на себя, чтобы понять: поводов для исправления у нас предостаточно. Небезгрешны мы, мягко говоря. А любой грех – это скорбь. Борьба с ним – страдание, но страдание достойное, дающее человеческое достоинство.

«Безгрешных прошу посторониться»

‒ Приходилось ли сталкиваться с «безгрешными» людьми?

‒ Конечно. «Грехов у меня никаких нету: не убивал/-а никого» ‒ это сплошь и рядом. Один батюшка однажды, это было еще в начале 1990-х, наслушавшись таких исповедных откровений, обернулся к огромной очереди и сказал: «Дорогие братья и сестры, святых и безгрешных прошу не задерживать исповедников – им покаяние нужнее. Безгрешных прошу сразу переселиться на облака и давать оттуда советы Богу». Иногда приходишь к выводу, что слова того священника актуальны и сегодня: не видим своих грехов, а советами облагодетельствовать готовы кого угодно. Такая «безгрешность» от незнания происходит. Вот и пытаешься начать давать человеку самые начальные сведения о заповедях, о духовных законах. Удивляются, что есть и другие заповеди, помимо «Не убий».

‒ Иногда сталкиваешься с мнением, будто священники – это какие-то небожители просто. Дохнуть не смей, не прикоснись.

‒ Да, и приходится объяснять, что священники – такие же люди. Сам при этом понимаю, что зачастую и еще более греховные. С другой стороны, к любому христианину подход всегда будет особый. Тут как с крестом: само имя «христианин» никого не оставит равнодушным. Хочет он того или нет, но на него – на мирянина ли, на священника – всегда будут пристально смотреть и ждать подтверждения его веры. На наперсном кресте священника написано: «Пресвитеру, дающему образ верным, словом и житием». Да, давайте со скорбью согласимся, что далеко не каждый священнослужитель являет собой такой светлый образ, давая, к сожалению, повод для, скажем мягко, недоумения.

‒ Служба в селе многому учит?

‒ Уверен: очень многому, и в том числе навыку узнавания своих немощей. В начале своего служения ты хочешь как-то казаться. А внутренность-то, она не готова, не соответствует кажущемуся. Постепенно, я сужу по себе, ты приходишь к некоему равновесию. Ты понимаешь, видишь, что абсолютно ничего тайного здесь быть не может, всё обязательно выйдет наружу.

‒ Бывало ли такое, что на Исповедь приходили только по формальным причинам, по обязаловке?

‒ Это было в то время, когда люди считали таинство Исповеди «обязательной ступенькой» к Причастию, и всё. Очень тяжело было выслушивать дежурные барабанные дроби в стиле «всем грешен/грешна» или «ничем не грешен/не грешна» ‒ накиньте епитрахиль, прошепчите там свои молитвы, и я пойду к Причастию. Нужно понять, что Исповедь и Причастие – это два самостоятельных таинства, и злоупотреблять ни одним из них нельзя, это опасно.

‒ Бывает ли необходимость отказать человеку в таком-то таинстве?

‒ Да, бывает, и опять-таки чаще всего это связано с незнанием, непониманием смысла таинства. Предположим, венчание. Если для кого-то это просто красивая церемония после ЗАГСа и не больше, то какой смысл в таком «венчании»? Приходится говорить, убеждать людей: давайте сначала вместе подумаем над тем, что же такое это венчание, для чего оно, какие молитвы и почему здесь читаются. То же касается и любого другого таинства. Если люди разумные, то к просьбе не приступать к нему сгоряча, дать себе время поразмыслить они относятся с пониманием, а позже и с благодарностью. Мы ведь вместе рассуждаем.

«Уплоченный фокус»

‒ Бывают ли недовольные таким подходом?

- Бывают. Уезжают креститься или венчаться в другое место. «Мы к вам приехали всего на два дня, зачем нам ваши беседы перед Крещением? Сделайте нам таинство!» Тут приходится замечать, что священник не волшебник, не фокусник, что в таинстве участвует и Бог, и человек, и вот это последнее и вызывает недовольство. «А без меня крестить меня нельзя, что ли?» ‒ примерно так получается. Без меня меня женили, в общем. Однажды дошло до откровенного маразма: «Мы вам деньги уплотили, а вы нам в услуге отказали – отдавайте уплоченные деньги обратно!» Мы поскорее это «уплоченное» счастье вернули, людей в спину перекрестили и вздохнули свободно.

К любому таинству человек должен подходить, осознавая его смысл, важность, необходимость – иначе это будет глупая профанация, от которой ничего, кроме вреда, нет. Вспомним жесткие слова апостола Павла о недостойном восприятии Причастия: «Оттого многие из вас немощны и больны и немало умирает» (1Кор. 11, 30). И если участники такого-то таинства, допустим, Брака, не понимают его значения, то задача священника ‒ рассказать им, объяснить его смысл. Иногда читаем вместе те молитвы, прошения, которые произносит священник на венчании. Ведь не секрет, что зачастую они не усваиваются должным образом: все волнуются, слова проскакивают мимо ушей, ‒ а тут есть возможность понять, о чем, собственно, идет речь-то. И люди, я вижу, понимают в конце концов, что таинство – не фокус, не бумажка, не красивый обряд, а что-то приближающее тебя ко Христу. В каком виде ты к Нему приближаешься – вот в чем вопрос для участника любого таинства.

Даже маленький шаг, сделанный человеком к Богу, свидетельствует о его неравнодушии

Вообще же, надо, я думаю, помнить, что даже маленький шаг, сделанный человеком по направлению к храму, к Богу, свидетельствует о его неравнодушии. Да, пусть это сначала будет смешным, вроде попытки «уплоченного» венчания – проблема в том, что иногда за мелкими, утилитарными целями люди не видят главного – Христа. Может быть, им никто не рассказал об этом. Так что иногда приходится с «детским садом» разбираться.

‒ Это как?

Христианство – это не розовый сироп, а подвиг

‒ Ну, некоторые считают: «Если я причащусь, Бог мне поможет, если исповедуюсь, мне легче станет», ‒ в таком духе рассуждают. А сути не видят: тебе Бог грехи прощает, ты примиряешься со Христом, Господь в тебя входит, в твой состав, в твое тело, наполняет твою душу. Путают причину и следствие, а то и не знают ничего о причине. И, кстати, ведь не всегда обязательным следствием, скажем, Причастия или Исповеди будет облегчение: как раз после участия в таинствах на человека могут обрушиться очень сильные испытания. И тут начинается: «Как же так?! Я ж причастился! ‟Не работает” Причастие!» И тут начинаем рассуждать, что следствием честной духовной жизни, следования путем Христовым как раз и бывают волчцы и терние. Проще говоря, христианство – это не розовый сироп, а подвиг.

Приходская миграция и «синдром Троекурова»

‒ Не в Вытегорском районе такое говорить: храмов здесь порушено много, а восстановлены единицы. Как видно из статистики, отсюда много народу уезжает, депопуляция Русского Севера устрашающая. Но в других местах народу больше, открываются разоренные церкви, восстанавливаются, строятся новые храмы, золото куполов сияет на солнце. Официально – просто здорово и замечательно: Русь Святая хранит веру православную. Повторяю – официально. Но, судя по замечаниям многих православных, за парадной отчетностью не видно просто убийственной нищеты открываемых церквей, а также грустной малолюдности новых приходов. Православных, проще говоря, больше не становится: прихожане одной церкви просто стали ходить на службы в другие. С такими темпами скоро у нас будет одна церковь на одного православного, как шутят некоторые, причем шутят горько. Простор, конечно: не понравилось в одном храме – пойду в другой, фальшивит сопрано в одном хоре – пойду бас в другом послушаю. Нет достаточного количества прихожан. Про качество молчу, смотря в зеркало. И вряд ли миграция православных по храмам будет способствовать увеличению того и другого – их количества и качества, на мой взгляд. Итак: имеет ли смысл соблюдать здоровую осторожность при открытии новых храмов ‒ или же нужно открыть, восстановить, построить как можно больше церквей?

‒ Пару лет назад к нам обратились богатые люди, они хотели вложить свои средства в восстановление одного из храмов неподалеку. Но храма не того, где уже шли службы, а в заброшенной деревне. Мы их благодарим, но говорим, что их немалые средства гораздо больше помогут уже действующему приходу – в социальной работе, приобретении богослужебных книг, украшении церкви и т.д. «Здесь уже собран крепкий приход, и нашел бы применение деньгам – вон, о детской площадке который год мечтаем». Эти люди отказались помогать.

Мне иногда кажется, что подобные «спонсоры» заняты не построением храмов, а возведением памятника самому себе, любимому. Возводимая на их деньги церковь используется для, прости за нелитературное выражение, «распальцовки»: вот какой я хороший! Потом слышно: «моя церковь», «мой священник», «я им тут церковь построил» и прочие веселые глаголы.

‒ Так это ж классика, отец Матфей. Помните Троекурова: «В девять часов утра заблаговестили к обедне, и все потянулось к новой каменной церкви, построенной Кириллом Петровичем и ежегодно украшаемой его приношениями. Собралось такое множество почетных богомольцев, что простые крестьяне не могли поместиться в церкви и стояли на паперти и в ограде. Обедня не начиналась, ждали Кирилла Петровича. Он приехал в коляске шестернею и торжественно пошел на свое место, сопровождаемый Мариею Кирилловной... Началась обедня, домашние певчие пели на крылосе, Кирилла Петрович сам подтягивал, молился, не смотря ни направо, ни налево, и с гордым смирением поклонился в землю, когда дьякон громогласно упомянул и о зиждителе храма сего. Обедня кончилась. Кирилла Петрович первый подошел ко кресту».

‒ Ну вот, оно и есть. Иногда, похоже, мы с незавидным самозабвением наступаем на грабли. Читайте Пушкина, братья и сестры!

Кроме того, даже оставленные храмы имеют для нас огромное сакральное значение. Сколько поводов для покаяния у нас есть! Сколько плачущих ангелов, стоящих над такими церквями, дают нам всем – каждому человеку и всему народу – повод задуматься над своей греховностью. Это ведь постоянная проповедь: «Люди, не полагайтесь на свою праведность. Бывают такие тяжелые времена, когда вам придется доказать свою верность Христу не на словах, а делами – как это сделали мученики и исповедники давних веков и недавних десятилетий. Сможете ли вы повторить их подвиг?»

Пока не будет восстановлено сердце, душа, дух русского христианина, церкви не восстановятся

Напоминание о подвиге, о скорби нужно. Будет ли картина России полной без, скажем, Пискаревского кладбища или Могилы Неизвестного солдата? Не думаю. То же и с храмами. Даст Бог, появятся у нас сотни миллионов, а то и миллиард настоящих православных, которым просто необходимы будут новые храмы. Но сейчас такого мы, увы, не наблюдаем. Уверен: пока не будет восстановлено сердце, душа, дух русского христианина, церкви не восстановятся. Цель Христа – сердце человека («Даждь ми, сыне, твое сердце, очи же твои моя пути да соблюдают» (Притч. 23, 26), крепкий храм – следствие восстановленного сердца. И те заезжие «спонсоры», которые якобы хотят что-либо восстановить, прославляя себя самих, честно говоря, сердечному ренессансу не способствуют. Ну, будет новый храм с иголочки, и что дальше? Люди, которые там все еще живут, ходить туда не будут, им это не надо. И всё снова придет в упадок. Там, где нет «малой закваски», ничего сделать нельзя – хоть весь бюджет «Газпрома» или «Роснефти» туда бабахни. Ну, не помогут золотые оклады приблизиться к Богу, если жизнь с Христом для человека ‒ не цель.

Борьба с заговорами

‒ Еще о христианском просвещении. Беседуете ли вы с прихожанами, говорите ли о тонкостях богослужения?

‒ Нам бы с «толстостями» разобраться иногда не мешало. Например, молитва об оглашенных. Когда именно к ним звучит призыв о преклонении главы, почему-то весь храм, давно или недавно крещеные люди, преклоняют голову. Дело не в позе – дело в понимании богослужения. Прекрасный повод, кстати, для разъяснительных бесед, к чему же призваны уже не оглашенные, а просвещенные. Так и делаем: беседуем. Даже спорим иногда, но по-доброму. На литургии смотришь: все вроде бы крещеные, тех, кто готовится к таинству, сегодня нет – тогда служба проходит без ектении об оглашенных.

А поначалу приходилось проводить беседы даже о том, что в церкви звучат молитвы, а не заговоры, о том, почему в церкви – служба, а не что-то еще. Тогда мало кто представлял себе Православие. Сейчас, слава Богу, стало лучше. Когда я приехал сюда, прихожан было шесть человек. А сегодня по большим праздникам собирается и 60. Это в маленьком-то селе. Молодых больше, детишек тоже. Поэтому большое внимание уделяем воскресной школе: и матушка здесь трудится, и воспитатели детского сада, даже учителя из школы.

‒ Что же они преподают?

Фальшивое ангелоподобие

‒ Читаем детское Евангелие, разговариваем о святых, о смысле праздников. А еще проводим занятия по труду, играем, лепим, клеим, мастерим. В общем, не соскучишься у нас. Мы давно уже пришли к выводу: нельзя в воскресной школе давать детям только Закон Божий, сухие сведения о Церкви, и всё. Без игры, труда, веселья, музыкальных инструментов – это не воскресная школа получится, а что-то уныло-казарменное. Нельзя насильно впихивать в детские головы кондаки и тропари: ни голова не поймет, ни сердце не откликнется. А вот протест против скуки и насилия возникнет обязательно – чем это откликнется через пару лет, когда те подрастут? Да, дети выучат тропарь, споют его на концерте, мы, взрослые, будем сидеть и умильно улыбаться: «Ах, ангелочки на сцене!» Но потом этот «ангелочек», в которого вдалбливали все эти концерты, повзрослев, спасибо умиляющимся взрослым не скажет, будьте уверены. Сколько таких «ангелочков» делали потом революцию – все потому, что вера, Православие заключались для них в концертах и показухе! За концертами и рапортами забыли Христа, вот и получили мы с вами революцию.

Сколько таких «ангелочков» делали революцию – потому что Православие заключалось для них в показухе

‒ Дети, которые сейчас ходят в воскресную школу ‒ они воцерковленные?

‒ В подавляющем большинстве – как раз нет. И чтобы сделать Церковь для них своей, родной, надо заниматься и с ними, и с их родителями. Тут надо признать, что родители с неохотой идут на то, чтобы тратить время на беседы со священником: «Сегодня выходной, я устал, надо выспаться, много работы по дому» и т.д. Дети более открыты Церкви, чем их родители, которые могут считать воскресную школу чем-то вроде группы продленного дня. Были такие случаи, когда ребенок ходил в воскресную школу, потом с охотой и радостью крестился, а дома терпел постоянные издевки от старших братьев и сестер и даже родителей. Хотелось бы, мягко говоря, более ответственного подхода как к Православию, так и к душе собственного ребенка.

Варварское паломничество

‒ Иногда (хотелось бы, чтобы почаще) просыпается тоска по настоящему нашему – Небесному Отечеству: «Над небом голубым есть город золотой». Приведу длинную цитату из послания апостола Павла к Галатам, из четвертой главы: «Скажите мне вы, желающие быть под законом: разве вы не слушаете закона? Ибо написано: Авраам имел двух сынов, одного от рабы, а другого от свободной. Но который от рабы, тот рожден по плоти; а который от свободной, тот по обетованию. В этом есть иносказание. Это два завета: один от горы Синайской, рождающий в рабство, который есть Агарь, ибо Агарь означает гору Синай в Аравии и соответствует нынешнему Иерусалиму, потому что он с детьми своими в рабстве; а вышний Иерусалим свободен: он – матерь всем нам. Ибо написано: возвеселись, неплодная, нерождающая; воскликни и возгласи, не мучившаяся родами; потому что у оставленной гораздо более детей, нежели у имеющей мужа. Мы, братия, дети обетования по Исааку. Но, как тогда рожденный по плоти гнал рожденного по духу, так и ныне. Что же говорит Писание? Изгони рабу и сына ее, ибо сын рабы не будет наследником вместе с сыном свободной. Итак, братия, мы дети не рабы, но свободной» (Гал. 4, 21‒31). Итак, перед нами два Иерусалима: нынешний со всеми его, простите за выражение, «заморочками» и несовершенством, и тот самый Иерусалим вышний, горний, на который намекает стих «Над небом голубым есть город золотой» и о котором прямо говорит апостол Иоанн в своем Откровении. Отсюда вопрос насчет паломничества: не смешиваем ли мы иногда эти два совершенно разных города, совершая паломничество не по уму и не по духу? Всякие маслица, четочки, иконочки, камушки, землицы, частички от покровцов над частичками тапочки – все это с уменьшительно-ласкательными суффиксами ‒ и многое другое зачастую становится смыслом паломничества, превращая его в какую-то псевдоблагочестивую беготню.

‒ О да, такое, к сожалению, есть. Мы часто сталкиваемся с таким варварским отношением к паломничеству, его цели и значению. И от такого образа паломничества мы пытаемся наших прихожан отвлекать, как от откровенно вредного для души, да и для головы, в конце концов.

‒ А вы были в Иерусалиме?

‒ Нет.

‒ Что я тут делаю?! А-а-а!!! Священник не был в Иерусалиме! А на Святой Горе были?

‒ Нет.

‒ О ужас! Теперь без шуток: есть ли какая-нибудь разница в литургии, совершаемой над Гробом Христовым в Иерусалиме и…

‒ …и совершаемой в скромном северном селе Депо/Белый Ручей Вытегорского района Вологодской области России? Нет ни малейшей разницы. Об этом Христос говорил Своим ученикам, да и сейчас продолжает настойчиво напоминать.

‒ О Депо?

‒ И о нем тоже: «Настанет время и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет Себе» (Ин. 4, 23).

Нельзя нам превращать паломничество в туризм. Кстати, есть и такие паломники, я, слава Богу, встречался с ними, которые серьезно подходят к своему делу. Приезжая или приходя на место христианского подвига такого-то святого, они пытаются вжиться в те условия, в которых тот жил, понять их, немного представить их себе, поставить себя рядом со святым, почтить которого они сюда приехали. И некоторые люди, возвращаясь из такой поездки, укрепляются в вере. Механизм этого укрепления мне неизвестен, я просто с радостью наблюдаю за благими изменениями в человеке.

Неужели Причастие в Оптиной пустыни более спасительно, нежели в Магадане?

Так что само по себе паломничество плохим назвать уж никак нельзя. Нужно соответствовать его цели, понимать его смысл. Проще говоря, если ты едешь поклониться святителю Амвросию Медиоланскому, то имеет смысл помолиться за литургией в храме, где лежат его святые мощи, а не ходить по миланским бутикам. То же касается и Иерусалима, и других мест паломничества. Если ехать для того, чтобы набрать разных артефактов, чтобы их потом употребить в себя, ждать, когда же меня осенит благодать и всё будет хорошо, але-оп, и я превращусь в новую тварь, то вряд ли стоит овчинка выделки. Неужели Причастие, скажем, в Оптиной пустыни более спасительно, нежели в Магадане? Сильно сомневаюсь – вслед за всеми апостолами.

«Неофициальные» дети отца Матфея

Отец Матфей Тараканов

‒ Пожалеть – ни разу. А вот боялся много раз. Все время страшно, если честно. Ответственность огромная – за людей и за себя самого. Люди обращаются к тебе с действительно важным вопросом, не просто за жизнь поговорить, а с судьбоносным – а ты как священник ну никак им помочь не можешь. И страшно становится, что Господь-то с тебя спросит за то, что ты должен был дать людям, но не дал.

Тут как с воспитанием детей. Нам их Бог дал как дар Свой, так? Дети, они принадлежат Богу, а мы обязаны дать им стремление к Нему, дать им Божие всё. Стремление к святости, к добру – делаем ли мы это всегда? ‒ Нет, не делаем! Не становимся примером жизни по Богу – ленимся, оправдываемся, ругаемся… Вот от этого всего страшно, вот где чувствуется груз ответственности. То же и для приходской семьи. Впрочем, это касается каждого христианина. Если мы ведем себя не по-христиански, мы вредим не только себе, но и тем, кто смотрит на нас, ожидая помощи на пути ко Христу.

‒ Сколько у вас детей?

‒ Сейчас шестеро. Официально. Младшему шестой месяц, старшему – 14 лет.

‒ А неофициально?

‒ А все дети воскресной школы, человек 20, наверное. Звонят, главное, спрашивают, как дела, хвастаются успехами, счастья желают – хорошо!

‒ Как вы стали священником?

‒ Долгая история. Сокращу. После института работал в Кирилло-Белозерском монастыре, помогал там в музее с компьютерами. Там познакомился с монашествующими. Общение с ними привело через трапезную в храм. Самым главным, наверное, было доброе и честное отношение к тебе, искреннее желание помочь прийти к Богу. Так что все претензии к Нему.

‒ Как вообще Бог приводит человека к Себе?

‒ Если брать детство, то через добрую улыбку, заботу ближних и дальних. Через хорошее молитвенное пение и чтение, запах ладана, уютную тихую свечу в храме, которую ты сам поставил. Когда человек повзрослеет, то через слова Евангелия, западающие в душу. Через страдания. Через пасхальное яйцо, просто подаренное тебе, солдату, стоящему в оцеплении, доброй женщиной, идущей со службы. Видя, чувствуя добро, человек начинает видеть Христа и говорит сердцем: «Господи, хорошо нам здесь быть» (Мф. 17, 4). А это же здорово, когда «мы» ‒ это ты сам и Христос.