Как врагов советской власти – расстрелять

Поздней ночью 28 сентября 1921 года группа чекистов во главе с членом коллегии Кубано-Черноморской ЧК вывела во двор пятерых священников. Вскоре раздались выстрелы, и осужденные «враги строительства соввласти» стали падать, разжимая сложенные для крестного знамения пальцы рук. Так завершилась земная жизнь мучеников Христовых кубанских священников, 15-летие прославления которых отмечается в этом году.

Репрессивная кампания против кубанских священников началась с февраля 1921 года: проведение в крае продразверстки предоставило власти множество возможностей для расправы с православным духовенством. Видя вражду и предательство, укоренившиеся в человеческих сердцах, многие пастыри в проповедях призывали людей жить по-христиански, в любви и согласии, прекратив ненависть. Священномученик Григорий Троицкий, настоятель храма в станице Пашковской, неоднократно говорил с церковного амвона о страшной человеческой вражде, доносах и о том, «что если так будет дальше, то никогда люди не смогут зажить мирно и по-христиански»^[1]. Но власти нужны были только свои, лояльные священнослужители, с невысоким авторитетом и без особых пастырских талантов. А что следовало делать с пастырями, проповеди которых передавались из уст в уста, и их имена знали в каждой кубанской станице? Высылать или расстреливать: таким было решение победившего пролетариата.

С целью учета и контроля количества духовенства и монашествующих Кубано-Черноморской областной чрезвычайной комиссией по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией, саботажем и преступлениями по должности было начато масштабное анкетирование священнослужителей^[2]. Поскольку в те годы отношения Церкви с властью осложнялись антирелигиозными законами, то открытое признание и содействие религиозной политике со стороны духовенства воспринималось как отступничество. Для служения на приходах священникам требовалось огромное мужество и бесстрашие, необходимые для отстаивания интересов Церкви перед государством. Как свидетельствуют документы, таких священников знала вся Кубань: благочинных отца Григория Троицкого, Василия Судницкого, Андрея Ковалева, Иоанна Бойко, Иоанна Яковлева, Иоанна Говядовского, Александра Пурлевского, Александра Макова, Василия Жогина, Леонида Дмитриевского.

Агент-осведомитель Кубанской ЧК доносил: «Это видные люди церковной жизни на Кубани»

Как писал агент-осведомитель Кубанской ЧК, «все указанные священники известные как определенные и злостные контрреволюционеры, могущие иметь громадное контрреволюционное влияние на массы, способные при удобном случае с крестом в руках повести народ против соввласти… это были видные люди церковной жизни на Кубани»^[3]. Уже одно это свидетельство сотрудничающего с властью говорит об очевидном и для безбожников масштабе личностей священномучеников.

Народная любовь к выдающимся пастырям была настолько сильной, что при переводах на другие приходы люди шли к архиерею с просьбами оставить своих священников на прежних местах. В августе 1921 года служившие в Екатерининском кафедральном соборе г. Краснодара протоиереи Иоанн Говядовский и Александр Пурлевский ожидали перевода в другой храм. Они оба были выпускниками духовных академий, имели опыт преподавания и живого богословия – уже только это располагало и привлекало каждого приходящего к ним. Многочисленные прихожане, обеспокоенные новостью о переводе, обратились к епископу Кубано-Черноморскому Иоанну с прошением, в котором ходатайствовали оставить «на своих местах таких выдающихся просвещенных пастырей-проповедников», поскольку «в наше печальное время оскудения веры духовное просвещение и творчество, академическое образование и ораторский талант среди духовных пастырей слишком редкие явления, без которых, как без воспламеняющей искры, грозят угаснуть и заглохнуть наши лучшие религиозные порывы, представляющие собой единственное наше утешение в дни общей скорби»^[4]. Об отце Иоанне Говядовском писали, что «еще никто не совершал литургию и вечерню и все требы так душевно и с чувством религиозным; хорошо слушать такого пастыря», который «так отчетливо передавал евангельские слова и всегда беседовал»^[5].

Август 1921-го стал последним месяцем спокойного служения кубанских священномучеников: масштабная операция уже разрабатывалась, и оставались считанные дни до арестов. Безбожная власть руководствовалась несколькими целями, среди которых было и нанесение удара по духовенству, связанному с епархиальными финансами.

Прот. Иоанн Говядовский с супругой и сыном. Фото нач. XX в

Несколько дней длились мучительные для священников допросы: поочередно в комнату к следователю приводили одного за другим, но никто из священников в мнимых обвинениях в «контрреволюционной деятельности, бегстве от соввласти и переписке с высланным духовенством» не признал своей вины^[6]. Единство в правде, готовность пострадать за Христа даже до смерти и общая молитва объединяли арестованных пастырей, чья судьба была уже предрешена земной властью. Многочисленные заявления и ходатайства, которые направляли в самые разные инстанции благочестивые прихожане, друзья и дети арестованных, уже не приносили никакого результата.

В каких условиях находились в это время во внутренней тюрьме КубЧК священники, неизвестно. Но ясно одно – благодать Святого Духа, «всегда немощная врачующая и оскудевающая восполняющая», укрепляла страдальцев Христовых, помнивших слова Спасителя: «Когда же будут предавать вас, не заботьтесь, как или что сказать; ибо в тот час дано будет вам, что сказать, ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас» (Мф. 10: 19–20). Особенно долго допросы длились с 21 по 22 сентября, после которых помощник уполномоченного ЧК по духовенству составил заключение с предложением выслать арестованных в Архангельскую губернию без права возвращения. Но таких священников власть высылать боялась, опасаясь влияния их авторитета и в других губерниях.

«Для поддержания общей политической ситуации» священников приговорили к расстрелу

Уже на следующий день коллегия ЧК вынесла смертные приговоры всем священникам с формулировкой «для поддержания общей политической ситуации»^[7]. Ясно, что за этими туманными словами скрывалось отсутствие каких-либо доказательств вины. Даже один из чекистов в отношении отца Иоанна Говядовского писал: «…факта преступления… в связи с высланным в концентрационный лагерь духовенством доказанным не считать, но, принимая во внимание, что Говядовский – видная личность… считаю пребывание Говядовского в пределах Кубчеробласти безусловно недопустимым»^[8].

В 2 часа ночи 28 сентября мучеников Христовых вывели из камер и повели по длинным коридорам внутренней тюрьмы^[9]. Они понимали: их ведут на расстрел, и уже по дороге читали отходные молитвы, прославляя Бога. В присутствии члена коллегии ЧК и двух тюремных сотрудников расстрельная команда выстроила пастырей вдоль стены, и по сигналу раздались выстрелы. Кто-то из отцов успел перекреститься, прежде чем пули врагов Христовых оборвали их земную жизнь, открыв путь в вечное «Царство, уготованное от создания мира» (Мф. 25: 34) верным служителям святого алтаря.

Многие годы имена мучеников Христовых оставались в забвении настолько, что даже в семьях об убиенных практически не говорили. Неизвестно и место захоронения пастырей. Но волей Божией было суждено восстановить в памяти кубанцев имена страдальцев: с 1990-х годов, на волне реабилитации политических осужденных и публикаций закрытых ведомственных архивов, стали известны страшные обстоятельства сентября 1921 года. Силами Комиссии по канонизации святых Кубанской епархии были собраны исторические документы о четырех священномучениках, их следственные дела и материалы допросов. Эти документы открыли верующим Кубанского края всю красоту священномучеников: их бесстрашие, веру и решимость пострадать за Христа.

На заседании Священного Синода Русской Православной Церкви 26 декабря 2003 года произошло историческое событие для Кубани: имена пресвитеров Андрея Ковалева, Григория Конокотина, Григория Троицкого и Иоанна Яковлева были включены в список Собора новомучеников и исповедников Церкви Русской и прославлены в лике священномучеников.