Тавифа и врата Господни

Тавифа (в центре)

Меткий промах и просьба епископа

Тут два раза спасибо сказать надо. Первое (строгое, но с улыбкой) – личным детям, которые категорически потребовали у дедушки и бабушки прочитать им еще раз «про красотку-христианку». Потом оказалось, что имеется в виду «Барышня-крестьянка» Александра Сергеевича. В общем, взяли и перепутали, вогнав родителей в краску и вызвав задорный хохот деда-литературоведа.

Вторая благодарность, с любовью и уважением, – митрополиту Корнилию (Якобсу) за, казалось бы, обычную вежливую пастырскую просьбу передать из Таллина небольшое письмо и подарок (книгу, кажется) друзьям в вологодский дом-интернат для престарелых и инвалидов. Наверное, многие из нас замечали, что поступки настоящего пастыря Христова, не наемника, очень часто носят действительно промыслительный характер. Так было и в нашем случае. Потому что, когда поутих смех от детской версии одной из повестей Ивана Петровича Белкина, когда все успокоились, мы не думали долго, куда обратиться, чтобы напомнить самим себе и рассказать младшим, что же такое настоящая христианская красота: благодаря владыке Корнилию отношения с жителями дома-интерната у нас, слава Богу, дружеские и давние. Историй, смешных и добрых, печальных и опять-таки добрых, за 30 лет, поверьте, много. Но есть и такие, которые способны дать свет душе не только в сумрачные и хмурые ноябрьские дни, но и в течение всей жизни. Напоминая постоянно, что Новый Завет актуальности своей никак не теряет.

«Какая есть»

Тавифа (слева) в доме инвалидов

Таня родилась с недоразвитыми нижними конечностями – не могла ходить, да и сидела, опираясь на локти

Мама Тани очень хотела детей, но у нее был высокий сахар. Врачи предупреждали, что с ее диабетом это опасно. Мама все же решилась, и Таня родилась, как она говорила, «такая, какая есть»: с недоразвитыми нижними конечностями. Не могла ходить. Да и сидела, наклонившись вперед и опираясь на руки или локти, отчего на локтях у нее были большие мозоли. Отца помнила плохо, разве что случай, когда мама схватила ее и побежала по улице, а за ними – отец с топором. Он рано умер. В деревне без мужчины нельзя, поэтому мама вышла замуж снова. Отчим был к не своему ребенку, скорее всего, просто равнодушен, но не обижал никогда. Тихая жизнь ребенка-инвалида в восточном районе Вологодской области.

Потом Таню отдали в спецшколу, а мама стала работать медсестрой в туберкулезном санатории, который открылся в Покровском – селе, где была усадьба Брянчаниновых, где маленький будущий святитель Игнатий сделал первые шаги. Мама на работе, Таня – в спецшколе, в очень сплоченном, объединенном общей бедой кругу друзей.

Тавифа до пострига

На каникулы дочь приезжала домой к маме. Рассказывала потом: «Она мне часто, раз в неделю, писала, а я, глупая, сердилась, что так часто, ведь на каждое письмо надо было отвечать. И вот письма перестали приходить, я даже обрадовалась сперва – не надо отвечать! А потом, когда меня не забрали на каникулы, я узнала, что мама умерла».

Кто-то подсказал: попроси, мол, у бабушки денег, ведь у тебя в деревне дом. Можно будет купить себе что-нибудь, хотя бы одежду. Таня написала бабушке, а она ответила: «Ты находишься на полном государственном обеспечении, а в деревне жить трудно». Тем дело и закончилось. Без мамы, без здоровья, без внимания трудно живущей деревенской родни. На полном государственном обеспечении.

По совести

Отец Василий Павлов. Обычная проповедь в доме-интернате.

Уныние Тане было чуждо абсолютно

Уныние Тане было чуждо абсолютно: уж если какой праздник организовать для друзей, кружок какой обучающий – это всегда к ней шли. Была даже секретарем комсомольской ячейки, только потом оставила это дело, вплотную занявшись рукоделием. Кстати, рукодельницей Таня была необыкновенной. Пожалуй, не было человека в интернате, который не ходил бы в связанных ею жилетках, кофтах, джемперах, а носков и варежек – не счесть.

Взрослела. Радости взросление не прибавляло. Передвигаться на низкой тележке, отталкиваясь руками, смотря постоянно снизу вверх, хоть и привычно, но не очень удобно. Много читала. Однажды, грустя, подняла глаза выше и увидела священника. Тогда наступило время возвращения Русской Церкви. Гонения закончились.

Как-то после молебна в интернате к отцу Василию Павлову подъезжает на своей низенькой тележке девушка. Сначала, по его словам, священник увидел ее огромные глаза: «Я хочу с вами поговорить». – «Да…» – «Мне бы хотелось креститься».

Таня добросовестно (а все, что она ни делала, Таня делала на совесть) подготовилась к Крещению, и там же, в интернате, через какое-то время отец Василий совершил таинство. Потом каждый раз, когда мы с батюшкой приезжали в интернат, она причащалась. Заметили, что книги на полке появились другие: Евангелие, жития святых, молитвослов, Псалтырь заменили прежние романы и повести.

Собор и мышь

Перед постригом. На Пасху.

Вы даже не представляете, какой я добрый и теплый свет видела. Будьте с Богом, ладно?

Успех миссии? Повод для радостного отчета о проделанной работе? Я чувствовал себя кем-то вроде Кирилла, Мефодия, на худой конец Брендана-мореплавателя, но в течение довольно короткого времени стал понимать, столкнувшись с особенностями молодости, что вопрос, кто кого учит быть христианином, мягко говоря, открыт. Словам, советам Таня предпочитала молчание и дело. Вот именно ее молчаливость я очень хорошо помню. Не угрюмую замкнутость – молчаливость и добрую улыбку. Потом у нее в руке промелькнули простые четки – Таня их поспешно убрала, стесняясь.

Бывает, одолевает досада, когда ты, такой хороший и пригожий, пытаешься высказать очередную умную мысль, осенившую тебя, а люди, к которым ты обращаешься с этой мыслью, снисходительно смотрят – даже не на тебя, а сквозь, куда-то вообще в другой мир. Снисходительно – ни в коем случае не стремясь тебя унизить, нет: просто им есть с чего сходить, чтобы говорить с тобой, потому что твои слова, идеи к их доброму и светлому миру не очень подходят. В последних беседах с Таней я как раз и понял, что принадлежит она уже совершенно другому миру – настоящему. И огромные ее глаза рассматривают не низенькую каталку или дверь в палате, а что-то, чего ты увидеть не можешь, как ни тужься со своей праведностью. Какая тут досада – меня тогда, если честно, оторопь взяла: мышь перед собором. Тогда я еще не знал, что Таня стала Тавифой.

Девчонки, с которыми она жила в одной большой и дружной палате, рассказывали, что Таня иногда делилась с ними своими переживаниями. Говорит: «Девочки, вы даже не представляете, какой я добрый и теплый свет видела. Будьте с Богом, ладно? С Ним хорошо, поверьте». Это уже походило на завещание.

Врата

У Тавифы началась саркома тазобедренной кости. Положили в больницу, но улучшения не было никакого, и страдала она, видимо, сильно. Без жалоб, без упреков – так, как она умела. Отказалась принимать обезболивающие препараты, которые ей настоятельно советовали врачи. Знаете, почему? «После них трудно молиться», – как она сказала нам, опять же, как будто извиняясь.

В конце концов Тавифа попросила перевести ее в отдельную палату из огромной. К ней относились прекрасно, и мы спросили, как она сможет обойтись без помощи подруг. Она ответила: «Мне их жалко, ведь от меня сильно пахнет». Нас потрясла эта забота о других людях. Конечно, запах гниющего мяса тяжел, но такая самоотверженность больного человека восхищает. Но девчонки в палате – настоящие друзья – проявили настойчивость и сказали, что ухаживать за Таней будут до конца. Христианская какая настойчивость. Уроки Тавифы не прошли бесследно.

Она скончалась в Великом посту. В тот день я читал на клиросе. Помню прокимен перед чтением паремий: «Сия врата Господня – праведные внидут в ня». Очень редко я молился так искренне.

Смотрим сейчас на старые фотографии, одеваем детей в свитера, которые связала Тавифа, и, похоже, начинаем понемногу понимать настоящую христианскую красоту. Суметь бы еще показать ее самим.