«Я хочу быть исключением из общего правила»

Протоиерей Иосиф Фудель

«Торжественно, строго, с какой-то светлой, но глубоко смиренной надеждой читал он молитвы. Потом он ненадолго выслал меня, приступив к исповеди, – и опять позвал, когда пришло время причастить маму. Он был светел и спокоен. А мамино лицо было счастливое и такое обрадованное в страдании своем, что во мне всколыхнулась до дна души надежда: она будет жить. Я заплакал и целовал, в слезах, его благословляющую руку. Он уехал. Маме весь вечер было лучше; она была в сознании. На другой день вечером она скончалась – тихо, мирно, как во сне…

Служил он панихиду как-то так просто, успокоенно, молитвенно, такая глубокая надежда на милость Божию, такая явная вера в неизмеримую правоту и благость Божиих решений в делах земных светила в каждом слове, им возглашаемом, в каждом его возгласе, что и не плакалось за его панихидой. Молиться, а не плакать, хотелось. Не умиляли внешние слова заупокойные, даже не трогали своей неизреченной словесной красотой – за ними влеклась душа дальше, в покой и твердыню упования на Бога и на правоту путей Его… Я теперь знаю, что тогда дал он мне: он не словом, хотя бы и молитвенным, утешил – он дал церковное, незыблемое, благое разрешение невыносимым скорбям земным, – он явился и тогда – причащать больную, – и теперь – молитвенно благоговейным, мудрым иереем Господним, призывавшим брать на плечи свои все ноши печалей земных».

Иван Дмитриевич Фудель

Из письма чрезвычайно недовольному таким поворотом родителю Ивану Дмитриевичу:

«Вас смущает то, что я хочу быть исключением из общего правила и, будучи юристом, идти в священники; правда, современное общество наше настолько холодно относится к религии, что многим покажется странным, как это человек с высшим образованием оказался и человеком с высшим религиозным чувством. Но это оттого, что наше время такое – мерзкое…»

«Смысл человеческого существования пытались разгадать скальпелем и микроскопом», – с горечью писал он

Конечно, это решение было принято не вдруг: нравственный, духовный выбор был сделан гораздо раньше, причем «в полном умственном одиночестве» – так сказано в первом письме молодого юриста – еще не священника – мыслителю и публицисту Константину Леонтьеву. Иосиф Фудель, сотрудничавший со славянофильской газетой «Русское дело», послал Леонтьеву изданную за свой счет брошюру под названием «Письма о современной молодежи и направлениях общественной мысли», и Константин Николаевич, живший уже тогда в Оптиной Пустыни, пригласил автора брошюры к себе в гости. Нет ничего странного в том, что работа 23-летнего автора произвела на Леонтьева такое впечатление. Она удивляет точностью и трезвостью наблюдений, взрослостью мысли, воспитанностью сердца, а главное – твердостью авторского внутреннего стержня. Иосиф Фудель пишет как о сильных, светлых, так и о крайне слабых и опасных чертах русского студенчества; об искренности, об отвращении ко всякой фальши и позе и – вместе с тем – о разрыве с Православием, о придании естественнонаучному знанию религиозного значения («Смысл человеческого существования пытались разгадать скальпелем и микроскопом…»), о том «остром скептицизме», который имел цель отыскать истину, а «привел молодежь – к отрицанию самой истины». Автор «Писем…» видит главные пороки российского образования: его оторванность от реальной жизни, от сословной, семейной традиции («Чем выше поднимается мальчик по этой лестнице, тем дальше он от родной почвы»), а главное – то, что университеты воспитывают не патриотов и тружеников, но либо карьеристов, либо не находящих себе потом применения «лишних людей». Молодой человек задает вопрос: станут ли в будущем идеалами молодежи бескорыстный труд и стремление к истине, или это останется для нее пустым звуком? – и противопоставляет ложному увлечению народничеством истинное единение с народом «на основе единства с ним духовной жизни», помощь ему в христианском просвещении, утверждение народа в Православии.

Иван и Мария Фудели с детьми Павлом, Николаем, Иосифом, Иваном. 1880-е гг.

По свидетельству самого Иосифа Ивановича, именно за этой своей работой он задумался: если избранное им служение именно таково, то почему же не совершать его в священном сане? Леонтьев, увидевший в своем молодом друге «идеализм, сопряженный с твердостью воли, независимостью и смелостью», поддержал его решение.

«Сам я обязан ему бесконечно многим, – напишет отец Иосиф о Леонтьеве уже под конец собственной жизни, – достаточно сказать, что достижение счастия величайшего служения на земле, то есть священства, связано у меня с именем Константина Николаевича… Он… поддержал мою мечту горячо и настойчиво, как и все, что ему нравилось. А когда о. Амвросий дал свое благословение на то, чтобы хлопотать о священстве, Леонтьев помог мне самым существенным образом».

Великий старец Амвросий, Оптина Пустынь навсегда встали в центр жизни Иосифа Фуделя и его семьи: Оптина осталась самым светлым из детских воспоминаний младшего из его четверых детей, Сергея, – впоследствии исповедника, страдальца за веру и уникального духовного писателя-просветителя безбожных лет. Оптина и отец – это для Сергея Иосифовича единое целое.

Студент Иосиф Фудель

Старец Амвросий, Оптина Пустынь навсегда встали в центр жизни Иосифа Фуделя и его семьи

«Слушал сегодня проповедь в церкви тюремного замка. Характер обличительный. Вы воры, вы отверженные, вы поделом наказаны и т. д. Не нравится мне. Характер проповеди у заключенных – не растравлять раны, а прикладывать небесный божественный пластырь на рану… Задача пастыря в тюрьме как можно ярче раскрывать и показывать красоту положительного идеала, к которому всех призывает Господь» (5 февраля 1893 г.).

Высоконравственного автора грозных обличительных проповедей вряд ли можно представить себе в ситуации, описанной отцом Иосифом в самом начале его тюремного дневника:

В узниках Бутырки отец Иосиф видел «людей, наиболее восприимчивых к духовному свету»

«Именинник каторжанин Александр пригласил меня к себе. Пришел я, когда он обедал. Был у него пирог, и я отведал кусок; остальные каторжане расселись кругом на нарах и умиленно на меня смотрели; видимо, им понравилось мое отношение к ним. Теперь они уж не относятся ко мне как к начальнику, не пугаются при моем входе в камеру, не изумляются, а спокойно подходят под благословение» (8 ноября 1892 г.).

Именно здесь, в тюрьме, отец Иосиф мог увидеть, что такое настоящее раскаяние; в своих записках он противопоставляет то формальное, теплохладное отношение к исповеди, которое присуще многим вроде бы верующим людям на воле, с потрясением истинно обратившегося к Богу каторжника. Тюремный батюшка удивляется

«…замечательно христианскому настроению многих узников, осужденных невинно: ни малейшего ропота; ясное сознание того, что наказаны за прежние грехи; раскаяние в этих грехах и желание только одного – чтобы не наказывал Господь в будущей жизни».

Отец Иосиф с супругой Евгенией Сергеевной

«В русском мужике есть одно бесценное качество: под грубою корою предрассудков, невежества, суеверий в нем таится на дне души христианское мировоззрение и настроение. Это его и спасает в несчастии, это его и возвышает перед другими народами и перед нашим интеллигентом».

Кстати об интеллигентах:

«Рассказывают из прежней тюремной жизни такой случай: богослужение совершалось в Сборной. На богослужение выпросились у начальства бывать и политические, но стояли скверно, становились задом к алтарю, разговаривали, смеялись над богомольными арестантами. Арестанты один раз заявили свое недовольство по этому поводу дежурному помощнику. Тот не обратил на это внимания, и все осталось по-прежнему. Тогда кандальные во время одной службы не выдержали, бросились на политических и жестоко их исколотили» (июнь 1893 г.).

Следует отметить, что семья настоятеля тюремного храма молилась, говела, встречала праздники в том же тюремном храме, вместе с арестантами – и именно там был крещен его сын Сергей. Это крещение стало благословением на крестный путь: всего-то через двадцать лет студент Сергей Фудель вернется в Бутырскую тюрьму уже в качестве заключенного. Но это другая эпоха и другая история.

Отец Иосиф отдал «благоразумным разбойникам» почти пятнадцать лет своей жизни, но в 1907 году ему пришлось это поприще оставить. Почему же? Об этом рассказывает его сын в книге «Воспоминания». Сергей Иосифович приводит замечательный документ – указание, полученное его отцом от московского губернского тюремного инспектора:

«Обязанности тюремного священника не исчерпываются церковными службами и проповедями на узкой почве (выделено Фуделем-младшим. – М.Б.) укрепления в заключенных начал Православия. Вся нравственная жизнь заключенного должна находиться под контролем… тюремного пастыря».

Никольский храм на Арбате (храм Николы в Плотниках) в Москве (ныне разрушен)

Итак, в 1907 году протоиерей Иосиф Фудель становится настоятелем Никольского храма на Арбате («Николы в Плотниках»). Крест его не становится легче. Он много занимается тем, что мы называем сегодня социальной деятельностью. Издаваемая им для прихожан газета «Приходской вестник» часто начинается с призывов к милосердию:

«Видели ли вы когда-либо детей слабоумных, припадочных, так называемых эпилептиков? Если нет, то вы не имеете представления о самых несчастных детях… Если вообще тяжело видеть какое-либо страдание, то страдание невинных деток невыносимы…»

Или:

«Одна старушка с больными ногами очень нуждается в валенках. Нужны также валенки для мальчика девяти лет. На нашем складе таковых нет».

«Нигде правды не видите?.. Но вы не гасите свой огонь, сильнее его разожгите, бережнее храните»

К тому же времени относится участие отца Иосифа в «кружке ищущих христианского просвещения» Михаила Новоселова и в создании православного братства в честь святителей Московских, которое ставило для себя целью «возрождение начал соборности на основе живого церковного общения епископа, клира и мирян». И здесь, наверное, нужно сказать об одном из главных уроков отца Иосифа – уроке ответственности за Церковь, ответственности личной, лежащей, прежде всего, конечно, на иерее, на клирике, но и на мирянине тоже. Мы склонны об этом забывать, склонны на кого-то эту ответственность перекладывать, считать, что сами мы ни на что не влияем, ничего исправить не можем и, следовательно, ничего, кроме малой своей толики, никому не должны. Но вот что писал отец Иосиф в том письме отцу Евгению Ландышеву, к которому приходится возвращаться вновь и вновь:

«Больно вам, обидно, что нигде правды не видите, что все окружающее погрязло в формализме, угасивши свои светочи, – вы не гасите свой огонь, сильнее его разожгите, бережнее храните».

Для отца Иосифа неприемлемо привычное многим стадно-потребительское отношение к Церкви:

«Отстоять часа два великолепное, многокрасочное богослужение, а потом ехать домой, чтобы есть пироги со всеми начинками, – для этого не требовалось большого усилия… И нас очень устраивало, что наше причисление к Церкви так дешево нам духовно обходится» («Основы церковно-приходской жизни», 1894).

Он призывает своих собратьев-священников выделять из общей массы прихожан, горящих истинной ревностью, создавать из них ядро не формальной, а истинной христианской общины – братства.

Законоучитель гимназии отец Иосиф с ученицами

Кроме того, протоиерей Иосиф Фудель преподает Закон Божий в частной женской гимназии Фишер^[2]. И, чтобы показать его как педагога, достаточно, пожалуй, привести одну цитату – из воспоминаний его ученицы и, кстати, будущей невестки Веры Сытиной; беседа отца Иосифа с ученицами:

«Вот, девочки, я хотел вам что сказать; это вам очень нужно знать, вы ведь еще маленькие люди, окружены взрослыми, и всякие при вас бывают разговоры, и разных людей вы встречаете, и не всегда всё, что слышите, вас радует и веселит, а иногда и очень огорчает. Ведь и взрослые не всегда бывают правы, а вы как меленькие еще не можете, не имеете права им возражать и не знаете, как быть, и это очень переживаете, не находя выхода. И, правда, ну как же быть, что делать, чтобы и самим немножко защититься, и взрослых успокоить и, может быть, немножко и им помочь? Я знаю, как вам бывает трудно и даже горько иной раз, и вы чувствуете себя совсем беспомощными. И вот что самое главное, что вы запомните: это что у вас в руках есть могучее оружие, которое всё побеждает и всем доступно, – молитва. Вы можете помолиться за тех, кому вы не имеете права ни сделать замечание, ни возразить, а может быть, и побоитесь просто это сделать.

Не думайте, что молитва – это только высказывание молитв словами, которые прозвучали и замолкли; попытайтесь прибегнуть к ней, и вы почувствуете, какая великая сила кроется в ней. И когда она вам поможет, то уже не отступайте и не забывайте, как она вам помогла.

Мне хочется вас предупредить: вам предстоит много труда, много разных трудных и, казалось бы, безвыходных случайностей – никогда не думайте, что вы одиноки и никто вам не поможет».

За 30 лет литературной деятельности протоиерей Иосиф Фудель опубликовал около 250 статей в таких изданиях, как «Русское дело», «Благовест», «Русское слово», «Московские ведомости», «Русский вестник», «Миссионерское обозрение», «Русское обозрение» и др. В 1912–1913 годах он подготовил и издал девять томов из задуманного 12-томного собрания сочинений Константина Леонтьева.

Когда началась германская война, при храме Николы в Плотниках на средства общины был создан небольшой лазарет для раненых; а когда эта война продолжилась совсем уж страшными и необратимыми событиями…

Страстная седмица 1917 года. Великий четверг. Церковь святителя Николая в Плотниках. Вспоминает Сергей Николаевич Дурылин:

«Горели страстные свечечки. За окнами была спорая и дружная весна с легким вечерним холодком. Я стоял почти рядом с отцом Иосифом. Он читал Евангелия посредине церкви. Его лицо было глубоко сосредоточенно: очевидно, ничего не существовало для него, кроме того, о чем он читал. Оно было очень скорбно, но совершенно спокойно. Я не видел больше ни у кого такого сочетания скорби и спокойствия, ясной покорности и тихой печали, какое было у отца Иосифа, и лицо его было торжественно; писатель, общественный деятель, мыслитель были где-то далеко – тут был один иерей Божий, благовествующий о Сыне Божием с силою многою».

«Было ясно: что ни случись сейчас – он будет совершать свое служение»

В том же очерке Сергей Николаевич рассказывает, как ровно через два дня после октябрьского переворота в Никольский храм принесли новоявленную Державную икону Божией Матери; настоятель совершил всенощную, а затем молебен перед образом Пречистой.

«Тихое, сосредоточенное служение отца Иосифа поражало среди всеобщей молитвы в слезах, приглушенного или явного плача. Я после всенощной был у него, я знал, как потрясен он происходящим, с каким волнением говорил он обо всем, что совершается, но – тут, в храме, ничего этого не было. Чинно, строго, просто и молитвенно совершал он служение, и было ясно: что ни случись сейчас: попади церковь под обстрел, разорвись снаряд в самом храме, подвергнись она нападению, – отец Иосиф так же спокойно – с каким-то от алтаря и сана его даруемым спокойствием и невозмутимым миром – будет совершать свое служение. И я верю: он своей тишиной и властной необоримостью служителя Божия – разрешал эти слезы и плач в молитву, и судорожно хватавшаяся за сердце рука – складывала пальцы для крестного знамения».

А потом отец Иосиф ходил с явленным образом Богоматери по приходу, то есть по домам прихожан, – невзирая на свистящие пули, не слушая предупреждений об опасности…

«У нас есть собственное оружие, которое всегда при нас, – писал отец Иосиф еще в 1905 году. – Это… общественная молитва к Господу Любви об умножении в нас любви и искоренении ненависти и всякой злобы… Что же? Неужели мы не воспользуемся нашим оружием? Или в нас оскудела вера в силу молитвы? Или же мы привыкли молиться только по указу консистории и будем ждать его?..»

Протоиерей Иосиф Фудель скончался на 54 году жизни в революционном 1918-м от «испанки» – гриппа, пришедшего в Россию вслед за сыпняком. Сергей Иосифович Фудель считал, что силы его отца были подорваны происходящим в Отечестве: эпохой отступничества, крушением поддерживавшей его много лет веры в религиозное призвание России. Не выдавая того, во что Иосиф Иванович посвятил, судя по всему, только самых близких, Сергей Иосифович, тем не менее, свидетельствует о тяжелом духовном кризисе, пережитом его отцом, и о преодолении этого кризиса:

«Он все больше и больше уходил в молитву. В чем тайна благого влияния священника на людей? Очевидно, в том, о чем сказал кому-то преподобный Серафим: “Стяжи мир в душе, и тысячи вокруг тебя спасутся”. В отце был ясный луч этого теплого мира, даже в эпоху “высыхания”, и он все ярче светил в последние годы, когда появились кипарисовые четки… И умирал он в полном сознании своей смерти именно как момента перехода в “иного жития вечное начало”… накануне вечером причастился и сам громко и внятно произнес всю молитву “Ныне отпущаеши”, глядя неотступно на Казанскую икону Божией Матери, писаную в Шамордине, рядом с Оптиной, там, где была его юность у ног старца Амвросия…»