Мой космос

Читатели, несомненно, знают и помнят отца Алексия Новикова – нашего автора, священника из Тверской глубинки, приехавшего сюда со всей семьей жить и служить в Свято-Троицком храме села Озерец. Пример батюшки и общины, которую ему удалось создать, показывает: рано хоронить русскую деревню, не стоит списывать со счетов упрямого в вере, любви и надежде русского человека. А еще жизнь в настоящем русском селе с его таинственной природой делает человека способным благодарить Христа за созданный Им мир, воспитывает в человеке благодарное созерцание. Это не мимоходная «романтика» туриста, сидящего у августовского костра, нет, – это воспитываемое в самом себе умение восхищаться красотой Божиего мира.

Предлагаем вниманию наших читателей небольшой рассказ одного из духовных чад покойного батюшки.

Мне очень нравятся картины к каким-нибудь фантастическим книжкам, где зритель стоит на поверхности планеты, а в небе над ним нависают белесые тяжелые спутники этих планет или другие небесные тела.

Я люблю ходить пешком из одной деревни в другую. Дорога, конечно, чаще плохая, чем хорошая, но зато небо над головой просто тянет к себе. Я иду, раскинув руки в сторону, запрокинув голову, и ловлю лицом, в зависимости от погоды, то солнечные лучи, то мокрый снег, то дождь. Это не так важно, что именно: всё хорошо. Главное, конечно, не споткнуться, потому что космичность бытия сразу пропадает, возвращаясь отбитым пальцем или испачканными коленками. А там, в небе, даже в солнечный день, висит белая луна, рядом с которой один-два следа от самолетов, неведомо куда летящих высоко и далеко.

Сопричастность космосу в это время просто фантастическая. Можно поверить во что угодно. Например, что сейчас выйдут роботы-андроиды и начнут друг с другом перестрелку: «пиу-пиу» – прямо как в «Звездных войнах». Или что из-за дальних сосен вылетит какой-нибудь птеродактиль фиолетового цвета, а за ним, гоня его прочь от своих гнездовий, полетят ящеры поменьше.

Когда небо закрыто сплошной облачностью, кажется, что за этими облаками живут диковинные рыбы, плавающие над землей. Они издают низкие глухие звуки и смешно шлепают по облакам хвостами, отчего изморось бьет в лицо сильнее обычного. А уж если в небе высокие кучевые облака, то наверняка к ним сейчас скачет Иван-дурак на Коньке-Горбунке, а ты не можешь этого разглядеть, потому что другое облако скрывает от тебя то самое, с дворцом.

Потом вижу следы зайца, мышек, синичек на снегу. Сразу сердце радуется: живность есть, но человеку почем зря не покажется. Смотрю в кусты: сороки друг с другом ругаются, трещат что есть сил, каждая пытается другую переспорить. И понимаю, что больше всего на свете прямо сейчас хочу, чтобы какая-нибудь пичужка села мне на плечо, не боясь. Я бы даже голову к ней не повернула, чтобы не спугнуть. А она бы посидела да и полетела бы дальше по своим пичужьим делам. Но нет, конечно, так не бывает.

Живя в глуши, понимаешь, что весь мир был создан для Адама

Живя в глуши, понимаешь, что весь мир был создан для Адама. Как ноет сердце, когда хочешь увидеть близкого тебе человека, так и чувствуешь, что вся природа готова бы, да грехи не пускают – и это уже не поговорка, а печальная правда жизни. И страшно становится от осознания того, что произошло давным-давно, когда человек сделал свой выбор, лишивший его рая.

Мы замечали много раз, уже привыкли: когда деревня пустеет, люди уезжают, природа дичает. Раньше тут и грибов было полно, и рыбы, и земля плодородная, а теперь только бурьян да развалины. Реки заиливаются, рыба уходит, поля зарастают, птицы улетают. А ведь это так: начни возделывать, ухаживать, обкашивать, выпасать – сначала туго, потом всё легче начинает отдавать тебе земля свою благодарность. Это как в бане помыться – тер, тер себя докрасна мочалкой, веником бил, водой обливался. Вышел – и дышишь, как младенец, полной грудью. Вот и ухаживать за своим домом так же приходится: чистишь его, драишь, копаешь, стрижешь, обрезаешь ветки старые – глядь, на пятый год чего-нибудь расцветет небывалое.

У нас так с яблонями было. Стояли две в сторонке, не цвели уже неизвестно сколько лет. Мы с ними поговорили: «Срубить, – говорим, – хотим: от вас толку никакого, только тень лишняя. Про смоковницу бесплодную слыхали?» И заодно под них выливали помои, всё, что с ведер осталось, из-под раковины – у нас тогда еще не было водопровода. И навоз из-под коз. То ли слова, то ли навоз, то ли пример со смоковницей, а скорее и то, и другое, и третье, но вскоре пара цветочков на каждой из них появилась. На следующий год они были все усыпаны цветами, но яблок было всего ничего. А на третий год ветки ломились от урожая. Это были самые поздние, зимние яблоки, которые до марта в подполе хранятся, и их хорошо мочить. Вкусные – не то слово. Вспоминаю их – и слюной рот наполняется. Сочные, хрумкие, твердые, как морковь. А гуся ими нафаршировать и в печку запекаться поставить – так все яблоки едят, не гусятину.

Я смотрела на бесконечное множество светящихся точек – и голова кружилась от безграничности Вселенной

Самым моим потаенным воспоминанием из детства было то, в котором папа зимой сажал меня на санки и шел со мной вместе встречать маму с работы. Она работала воспитателем детского садика, во вторую смену это было, около 8 часов вечера: темнотища, по дамбе шли, там фонарей никаких не было, и я ложилась на спину и смотрела в звездное небо. Некоторые самые очевидные созвездия я даже знала по именам. Но меня не интересовали названия звезд. Я смотрела на Млечный Путь, на то бесконечное множество светящихся точек в небе, и аж голова кружилась, когда я представляла себе всю безграничность Вселенной.

Каким невообразимым и неисчислимым могуществом, каким наитончайшим чувством красоты и гармонии обладает Бог, чтобы создать такое совершенное творение – голубое небо, далекие звезды, облака, пространство и время. Воистину человеческий разум не в силах вместить даже крохотную долю этого чуда. Но он может понять и прочувствовать свое место в этом мире.

Хочу ли я в город? Да, иногда хочу, правда. Суета, шум, люди, новости, события – я к этому привыкла и время от времени в этом нуждаюсь. Но променять свой личный космический опыт на постоянную городскую жизнь я совершенно не готова. Через неделю я уже начинаю рыскать по городу в поисках укромного места без фонарей, где было бы видно небо, начинаю жалеть каждую травинку, на которую пылят машины, каждую псину, вынужденную ходить по политым химикатами тротуарам, каждого ребенка, который ходит в зоопарк смотреть на курочек и уточек.

И приехав обратно, я сразу, не заходя домой, бегу в баньку, предварительно протопленную заботливым мужем. Я знаю, что дома меня ждет свежезаваренный душистый чай и нежность супруга. И уже не хочется ничего, кроме как, вдыхая аромат кипрея, смотреть вдаль и благодарить, благодарить, благодарить…