От нашего ближнего зависят жизнь и смерть

Преподобный Антоний Великий в окружении учеников

(Окончание. Начало см.: Железо не куют как попало)

В другом месте святой Антоний говорит: «Внимайте, братия, поскольку от брата нашего зависит, отправимся ли мы в рай, и от него зависит, отправимся ли в ад»^[1].

Всё – от нашего брата. От него зависит всё. Ты не можешь говорить:

– Я делаю многое: подвизаюсь, молюсь, пощусь и т.д., а другие меня не интересуют! Какое мне дело до них? Главное, что я делаю с Богом!

Это ошибка. А что ты делаешь с Богом, я не понял? Ты что, видел Бога перед собой? Что же ты делаешь с Богом? Жену ты видишь целый день перед собой, коллегу тоже, который сейчас сидит неподалеку и видит, что ты слушаешь эту передачу, и с которым ты только что поругался, а сейчас слушаешь себе и думаешь: «Да это ничего! Я пребываю в добром мире радиопередачи!»

Через других будет решаться, преуспели ли мы духовно

Но это ошибка. Ты думаешь, что если можешь нажать кнопку, и перед тобой станет открываться другой мир, тогда – «Плевать я хотел на остальных людей! Меня с ними ничего не связывает!» Это неправильно. Через других будет решаться, преуспели ли мы духовно. Однако процитирую точно: «От нашего ближнего зависят жизнь и смерть! Если мы приобретаем брата своего – Бога обретаем, а если соблазняем брата своего – против Христа согрешаем».

Есть много женщин, которые любят Христа. Они замужем, у них есть дети и т.д., но они об этом забывают. Ходят постоянно в церковь, на всенощные бдения, а о муже своем говорят:

– Да ничего страшного, что мы с ним ругаемся! Здесь-то я успокоилась! Как только вошла в церковь, так тут же и успокоилась!

Да. Естественно, успокоилась, ведь здесь ты потакаешь своему эгоизму и исполняешь свою волю. А знаешь, что твой муж скажет сейчас? Он скажет: «Моя жена пошла в церковь, и вместо того, чтобы Христос и церковь усладили ее, и она вернулась ко мне и в семью более смиренной, доброй, естественной, она возвращается более жестокой и язвительной».

Ссоры, нервы, крики, оскорбления, хлопанье дверью – ты уходишь на бдение и у входа в храм говоришь: «Здесь я забываю обо всем и пребываю в раю!» Я не согласен. Как же ты пребываешь в раю, когда в это же самое время в твоем доме еще стоит такой крик и негодование? Разве это возможно, чтобы Бог благословлял такое? Чтобы позволял тебе ругаться?

Смотри, я не сказал, чтобы ты оставила свою веру, не сказал, чтобы бросила молитву, Святую литургию, а чтобы до того, как стать сверхъестественным человеком, святым, преодолевшим всё земное, ты стала сначала естественной. Чтобы дойти до сверхъестественного состояния из этого противоестественного состояния греха, в котором мы находимся, надо сначала пройти через промежуточную стадию – состояние естественное. Из неестественного дойти до естественного – и потом уже стать сверхъестественными и святыми людьми. Чтобы другой увидел, что возле Христа ты становишься естественным человеком, у тебя имеется простота, ты не становишься строгим учителем, которым поправляет и судит всех, который ссорится, презирает семейные ценности, семейную жизнь.

Поэтому не надо ссориться с другими и говорить: «А-а-а, всё это не имеет значения – с Богом-то я мирюсь хорошо!» Как же ты хорошо миришься с Богом, когда Сам Бог говорит тебе: «Сначала иди и помирись с братом твоим и потом приходи ко Мне» (ср. Мф. 5, 24)?

***

Святой Антоний говорит и о другом. Вот кто-то обитает в пустыне или в каком-нибудь тихом месте, т.е. ты заходишь в свою комнату, закрываешь дверь и превращаешь ее в келийку на какое-то время. Скажешь: «Как? Ты, с одной стороны, говоришь о семье, а с другой – о безмолвии и затворенной комнате?» Ну да, ведь муж твой не целый день сидит дома. Так что у тебя есть время проводить тихую, духовную жизнь, не рассеиваясь. Есть у тебя такое время. Не правда ли?

Когда ты в пустыне, у тебя только одна брань – война с сердцем внутри тебя

Итак, святой говорит, что когда живешь в безмолвии, ты освобождаешься от трех браней: брани слуха, говорения и зрения^[2]. Ты не слышишь глупостей, безумных слов, не разговариваешь, т.е. не празднословишь, и ни на что не смотришь. Так живет главным образом насельник монастыря. Он не слышит мирских дел, у него нет ни телевизора, ни новостей, ни радио, одна только тишина. Слух его успокаивается, он не разговаривает, произносит только самые необходимые, немногие и полезные слова. Ни осуждения у него нет, ни сплетен, ничего. Точно так же он и не смотрит на что попало – если остаться в монастыре дней на десять, то глаза у тебя очищаются. Здесь, в городе, мы чего только не видим по телевизору, на улице, в павильонах, на плакатах, в витринах, всюду. Всё это оскверняет нашу душу, рассеивает ее, и от этого человек фрагментируется.

С другой стороны, святой Антоний говорит: «Когда ты в пустыне, у тебя только одна брань – война с сердцем внутри тебя». Если закрыть рот, глаза и уши, то внутри в нас начнется другая война, которой мы, люди в миру, не ощущаем, потому что еще не дошли до того, чтобы ее ощутить. И тогда мы начинаем видеть свои похоти, немощи, страсти, воспоминания, наследственные недостатки. Всё это составляет целый мир. Поэтому увидеть свою душу – это целое искусство. Но, чтобы начать видеть такие вещи, говорит святой Антоний, надо немного предаться безмолвию, закрыть свои уши, уста и глаза. Это очень помогает нам увидеть, что мы скрываем в себе, однако сделать это нелегко.

***

Как-то один охотник преследовал дикого зверя в пустыне. Набрел на святого Антония и думал, что увидит его полностью сосредоточенным на молитве, тихим, серьезным, духовным, аскетичным. Как мы ждем этого от подвижников, считаем их чем-то недосягаемым и говорим: «Ой, подвижник! А какой он? У него есть тело? Есть плоть? Или одни только ангельские крылья… Он что-нибудь ест?»

У нас бывает такое представление о некоторых людях, но они нас, однако, иногда разочаровывают. И скажу тебе: хорошо делают, что разочаровывают, чтобы мы могли спуститься с небес на землю. Спуститься со своих фантазий, которые – вникни в то, что я сейчас скажу – приводят нас к ошибочным заключениям о них, и мы от этого терзаемся.

Например, какая-нибудь женщина думает, что подвижник на Святой Горе целый день бывает погружен в молитву и больше ничего не делает. Результат? Скажешь: «А разве плохо, чтобы она в это верила?» До известной степени хорошо. Но есть опасность, что она сформирует у себя подобную воображаемую картину христианской жизни, а потом увидит, что ее собственная жизнь не возвышенна духовно, поскольку у нее нет на это сил, и начнет испытывать вину, терзаться и говорить: «Ну почему я не такая! Почему бы и мне не хотеть только молиться, а вместо этого у меня муж, дети, заботы?» И начнет страдать, изводить себя этими мыслями, оттого что создала себе миф, фантазию, грёзу, не являющуюся реальностью.

Поэтому, когда идешь на Святую Гору Афон, некоторые подвижники стараются разрушить у тебя такое слишком высокое представление о них. По двум причинам: из смирения, чтобы самим не выделяться, но и потому, что они хотят спустить тебя с небес на землю и сказать: «Человече мой, будь ты естественным, простым. Нельзя же быть как оловянный солдатик, который ничего не скажет и не улыбнется».

Святой – тоже человек, у него тоже есть моменты, когда он будет гневаться. А почему нет?

Разве не так? Подвижник, святой – тоже естественный человек, у него тоже есть свои моменты, когда он по-человечески будет говорить, гневаться. А почему нет, я не понял? Святые что, никогда не гневаются? Я, например, видел святых людей, которые гневаются. На Святой Горе видел много смиренных отцов, но может наступить и такой момент, когда они заговорят построже.

А что это значит? Зачем тебе создавать какую-то воображаемую картину, которая в конечном счете не является истинной? Вера – это не то пространство, где мы создаем себе идола внутри себя, в своем воображении, «потому что мне так нравится – воображать себе это». Воображай что хочешь, воображай себе, что ногами не ступаешь по земле, но сейчас я говорю тебе о том, какова реальность. И, чтобы не разглагольствовать много, вернусь к святому Антонию.

Охотник, искавший дичь в пустыне, пришел к святому Антонию и увидел, что он разговаривает со своими учениками, отпускает какие-то шутки, смеется, и сказал ему:

– Ой, это вы? Отец Антоний? Авва Антоний? Вы что, смеетесь? Разговариваете?

Святой Антоний сказал ему:

– Да! Это я. И чтобы показать тебе причину этого, скажу следующее. Возьми свой лук. Ты ведь охотник? Возьми стрелу и вложи ее! Хорошо. Натяни теперь!

Охотник натянул тетиву.

– Натяни еще чуть-чуть! Еще немного. Еще немного.

– Но, отче мой, больше нельзя! Лук сломается!

– Ну, хорошо, не надо ломать его! Так что же ты понял сейчас? Ты понял, что, если слишком сильно натянуть лук, он сломается? Так бывает и с нашей душой, если мы доходим до крайностей, – тогда и с нами происходит то же самое^[3].

Мы люди, можем молиться весь день и всю ночь, целыми днями не есть, ночи напролет молиться, стоя на ногах, без сна, но это, однако, не значит, что и у нас не будет моментов, когда мы расслабимся, отдохнем, выдадим и какую-нибудь шутку. Если желание подвизаться приходит к тебе спонтанно, то это хорошо, но если ты делаешь это через силу, будучи внутренне напряжен, то в какой-то момент это доведет тебя до болезни. Ты себя изнуришь.

Поэтому святой Антоний и дал наставление охотнику на этом примере.

Поэтому не очаровывайся, чтобы не разочароваться

Поэтому и я сказал тебе, что Патерик не создает никаких иллюзорных представлений. Потому что когда у тебя складывается иллюзорное представление о людях, а потом ты узнаёшь их лучше и видишь, что они такие же люди, то ты разочаровываешься. А кто тебя просил разочаровываться? Ты разочаровался потому, что был слишком очарован. Поэтому не очаровывайся, чтобы не разочароваться, но знай меру и не смущайся ничем, что бы ты ни увидел в людях в такие моменты расслабления.

Всё это написано в Патерике. Я имею в виду истории, а комментарии – они мои.

***

Однажды к святому Антонию пришли и сказали, что такой-то монах – очень хороший, он святой!

– Ну, замечательно! – сказал святой Антоний. – Я хочу его увидеть, что это за человек.

И вот, как-то этот монах пришел к святому Антонию, тот стал его испытывать: то отругает, то назовет ленивым, эгоистом. Тут пришедший вдруг разгневался, рассердился, а святой Антоний сказал себе: «Так вот какой он святой! Стоило его разозлить и сказать пару слов, как от святости и следа не осталось. Из-за пары замечаний».

Святой обратился к нему и сказал:

– Отче, разреши мне сказать тебе что-то! Ты подобен селу, в котором все дома спереди разукрашены, фасады великолепны, и село кажется совершенным. Кто увидит его, оно представляется на первый взгляд образцовым, однако с заднего хода в него пролезают воры и разбойники, обкрадывают и опустошают его. У тебя такая внешность, такой фасад, что ты кажешься замечательным, но сейчас оказалось, что в тебе еще живы страсти, что ты не выносишь никаких замечаний и еще не познал смирения.

Святой Антоний не стал его ругать, а просто спустил с небес на землю:

– Я не буду тебя корить, но знай, что одно дело – как говорят о тебе люди, и другое – какой ты есть по сути. Ты хотел знать правду? Вот это и есть правда.

Правда откроется, когда произойдет разлад с братом твоим, когда заденут твой эгоизм, немного тебя разозлят, испортят твои планы, – вот тогда видно будет, проявишь ли ты благостыню и любовь. А когда тебя хвалят, ты, естественно, проявляешь всю благостыню, потому что тогда все люди добрые и святые, и тебе это нравится.

Цена твоей жизни открывается, когда другой тебя отругает, унизит, обидит, отвергнет, выплеснет на тебя свое раздражение. А если ты меня любишь, и я тебя люблю, – тогда, конечно, это нормально, что мы с тобой ладим.

Весь вопрос в том, чтобы воры не похитили сокровище нашей души – святое смирение, в котором и кроется тайна духовной жизни…