Храм на краю неба

Гладь неширокой древней реки Трубеж заполняется многочисленными деревянными лодками, в них прихожане и духовенство с окрестных храмов, все – в праздничных ярких облачениях, в руках хоругви, образа, все сияет в рассветном солнце, золотые блики расходятся по мелкой волне к берегу. Там толпы людей, нарядных, с цветами. С первым ударом колокола лодочная процессия начинает путь.

…За очередным поворотом Трубежа открывается гладь широкого – размером с небо – Плещеева озера. Крестный ход проплывает меж двух храмов, стоящих на противоположных берегах реки. Колокольный звон усиливается. Из воспоминаний священномученика Евгения Переславского (Елховского): «Было большой отрадой и духовным наслаждением встречать этот ход, стоя с крестом на воле у паперти храма (в этот день я всегда служил у Введенья, как в главном храме: Четыредесятский – приписной). Какой-то волшебной казалась мне издали картина!… Чудная живая картина!»

«Картину» эту в Переславле-Залесском можно увидеть и сегодня. За немногими исключениями. Она уже не такая многолюдная и торжественная, как до революций, когда Рыбацкая слобода отмечала праздник «Шестого воскресенья». Для местных – это самый дорогой праздник еще со Средних веков. Меньше нынче стало и образов, правда, всегда в руках у кого-нибудь – икона священномученика Евгения (в 1937-м батюшку расстреляли). Еще одно отличие: вместо двух церквей в устье осталась одна, Сорокосвятская, вторую – взорвали.

Но именно с возрождения Сорокосвятской началось преображение этих мест после падения СССР. Сначала – храм, потом берег, потом весь город, а там уж и про красивую традицию речного крестного хода вспомнили…

О том, как в Переславле вновь засияли колокола «храма на воде», о тяжелой и необычной истории этой церкви, о духовных традициях и последних днях мы говорим с настоятелем – протоиереем Иоанном Герасимовым.

Протоиерей Иоанн Герасимов с прихожанами. Фото: 40s.pereslavl.ru

«Нам враг мстил за то, что мы храм открыли на Пасху»

– Когда мы с матушкой приехали сюда в 1990-х, храм выглядел очень плачевно, без окон, без дверей стоял (батюшка говорит нежно, как о ребенке), хоть в храме и была спасательная станция, но спасатели не особенно трудились, деревья огромные росли на колокольне, метров шесть одно дерево. Оно разрушало кирпич, стены. А там (показывает под купол) вороны жили. Лично туда лазил, чтобы соскрести воронье гнездо, оно было, может быть, вы не поверите – сантиметров 80 толщины, все из проволок и сухих веток. Вороны вокруг меня кругами летали, а я все разгребаю, разгребаю…

В алтаре было много комнат, кабинетов, зимний придел был застроен полностью. Мы с матушкой поселились в медицинском кабинете и около четырех лет прожили здесь.

Состояние храма на момент его передачи церкви. Видно, что в нём располагалась спасательная станция. Фото: 40s.pereslavl.ru И я стал читать акафисты, – это еще до рукоположения, – потом молебны. Ездил в лес зарабатывать на крышу, нам делянку за городом выделили. Уставал, а потом приходил и ломал здесь все перегородки…Спасателям дали место на другом берегу, а они все не выезжают и не выезжают, я уже сам стал выносить их вещи…

Но, конечно, главная беда была – это вода, за 80 лет озеро отобрало у нас 50 метров берега, вода подступала уже к самой колокольне, метров 5 оставалось…

– То есть храм на воде буквально мог уплыть?

– Да. Я обращался к одному мэру, к другому, не было никакой возможности нам помочь. Мы, помолившись, своими силами стали берег у воды отбирать. Отобрали 5 метров, больше просто не смогли. И залили бетоном.

Более ста метров вдоль берега укрепили и облагородили. Раньше деревья тут росли – храм закрывали, а мы приоткрыли его, чтоб люди и храм созерцали, и отсюда смотрели на озеро, отдыхали. По-моему, с этого места самый лучший вид! (Здесь батюшка показывает в окно, за ним – деревянные лодки постукивают о деревянные мостки, деревца склоняются к глади воды, паломники и туристы прохаживаются по берегу, гуляют молча, потому что слова здесь совершенно лишние).

Отец Иоанн с матушкой и ребёнком на крыльце храма. Фото: 40s.pereslavl.ru

Отслужил, Крест уже даю целовать, а люди меня в баню приглашают, как сговорились

– В общем, вы вернули месту благодать, но, говорят, вам за это отомстили…

– В 1996-м у нас было первое Пасхальное богослужение! Пасха была холодная, а мы – без отопления. Нам кто-то посоветовал купить керосиновую печку. Я купил, вроде тепло она давала, мы грелись. Праздник отслужили – все нормально, потом утром, на другой день Пасхи, я прихожу служить, а здесь дыма столько! Я бы вот вас не увидел (я сижу на расстоянии вытянутой руки). А это ветер сменился, он задувал в трубу, печка клубы дыма прямо в храм выпускала. Я залез под купол, лестница самодельная была, окна разбил, и этот дым на меня – ррраааз! До прихода людей дым вышел, но запах стоял года три, наверное. И, значит, я давай служить службу, отслужил, Крест уже даю целовать, а люди меня в баню приглашают, как сговорились, один, другой: «Батюшка, я баню растоплю, приходите!» Я говорю: «Нет, нет, не надо, я не парюсь в бане». Домой пришел, смотрю в зеркало – я весь черный! Так весь черный и служил, оказывается! Вот такое было у нас искушение, так нам враг мстил за то, что мы храм открыли на Пасху.

Но я помню, как много народу было тогда, какие все люди радостные были, светлые, действительно чувствовалось, что храм воскрес!

Фото: 40s.pereslavl.ru

«Может, это был рассвет перед кончиной»

– Говорят, что очень много людей крестилось в вашей церкви в те годы. Чуть ли не весь Переславль. А теперь приезжают креститься из других городов…

– Так получилось, то ли вода притягивает, то ли еще что, но здесь, правда, очень много крестилось. Я лично окрестил более 7 тысяч человек с 1995-го года, как меня рукоположили. Потом я уже стал просить других священников крестить.

– Крестятся, потому что место красивое, или все-таки есть осознание таинства?

– Мы беседуем и с теми, кто хочет креститься, и с будущими крестными, говорим о Боге, о вере, о духовной жизни… Когда побеседуешь, то легче идет Крещение, и они более сознательные, понимающие. Бывает так, что человек приходит на беседу с совершенно скучными, стеклянными глазами, совершенно тяжелый вид у него, и ты начинаешь ему говорить Слово Божие. Полбеседы пройдет, смотришь, а у него уже глаза загораются, вот так Слово Божие действует на душу человека! В конце он уже вопросы задает. Вот был случай: пришли на беседу два молодых человека и девушка, все трое жуют жвачку, сели передо мной и жуют. Я говорю: «Надо выплюнуть жвачку». Они побежали, выплюнули, пришли и смотрят каменными глазами. Мне так было тяжело говорить в эти глаза, очень тяжело! Настолько мир может испортить. Но я стал говорить, преодолевая себя. И вы даже не представляете, как изменились их взгляды через полчаса нашей беседы, в конце беседы они уже совершенно другие люди! Господь пришел, чтобы человек изменился, стал лучше, чище, добрее, любви больше имел. Люди в храме стоят – кто они? Это, может быть, бывшие убийцы, бывшие воры, блудницы, прелюбодеи, но Господь коснулся их души – и человек стал меняться. Блудница спасается от блуда, гордый от гордыни, завистливый от зависти, ленивый от лености, злой от злобы, вор от воровства; человек открывает для себя богатство, красоту духовной жизни, за этим очень интересно наблюдать. Если вера не меняет в человеке ничего, то человек не на правильном пути, вера должна менять человека. Это самое главное, для чего мы трудимся, для чего есть Церковь, храм.

Если вера не меняет в человеке ничего, то человек не на правильном пути, вера должна менять человека

– Говорят, что сегодня оскудение веры. Особенно это замечают те, кто помнит 1990-е – тогда целыми городами крестились, и сотни храмов восстановили абсолютно бескорыстно обычные люди…

– Может, это был рассвет перед кончиной. Боюсь даже говорить о том, о чем говорили отцы; но и мне кажется, что тогда было больше горения. Я в монастыре служил в 1995-м году, помню: приходили молодые люди в монастырь, оставались жить, а там не было совершенно никаких удобств, все разрушено, никаких келлий, земля голая… И трудились, горение большее наблюдалось, чем сейчас. Сегодня же наблюдается теплохладность, которая и себя не может согреть, и других зажечь – а человек должен гореть любовью ко Господу, только этот огонь способен зажечь сердца других людей.

– Мне кажется, сегодня такое время, когда любовь как раз и уходит…

– Сказано же: «И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (Мф. 24, 12). Любовь – это начало, середина и конец всей нашей духовной жизни, мы верим в Бога не потому, что мы обязаны это делать, постимся не потому, что мы обязаны поститься, молимся не из-за того, что кто-то обязал… Вся наша религия держится на любви. Все, что человек делает ради Господа, он должен делать из-за любви. Мы знаем, что есть три вида служения Богу: первый вид служения – это рабский, то есть человек боится Бога, боится, чтобы Он его в ад не бросил, и он старается поститься, исполнять заповеди, в храм ходить. Второе служение – это служение наёмника: «Да, Господи, я буду поститься, я буду молиться, буду хранить Твои заповеди, я буду ходить в храм, но Ты мне тоже давай! Давай мне пить, есть, одежду, здоровье мне, здоровье для моих детей». А есть еще служение любви, подобно как служение сына отцу: сын любит отца и боится в чем-то его огорчить, старается ему с любовью служить. Как некогда говорили святые отцы: я уже не боюсь Бога, а люблю Его. Это третье служение – самое вещее, но почему-то люди не хотят приблизиться к этому служению. Хочется, чтобы все на уровне любви строили отношения свои с Богом, потому что Бог – это не что-то бездушное, Он – Живой.

Все, что человек делает ради Господа, он должен делать из-за любви

Надо строить с Богом живые отношения, понимаете. Поэтому соглашусь, сегодня больше всего не хватает любви. Мы смотрим на окружающие нас беззакония, и в нас любовь почему-то умаляется, но нельзя отождествлять грешника с грехом. Источник греха исходит из дьявола, а человек должен подражать Богу, своему Творцу, и в смирении, и в любви, и так далее. Грех нужно ненавидеть, а грешника любить. Мне кажется, побольше нужно говорить об этой добродетели в семье. Многое мы именно в семье должны вкладывать своим детям, не надеяться на школу.

«Я очень хотел стать священником»

– С вами в семье о вере говорили?

– Да, я из верующей украинской семьи, бабушка, мама были очень верующими, рассказывали о Боге, о духовной жизни. Эти рассказы очень запали в душу. Конечно, у нас соблюдались посты, нас водили каждое воскресенье в храм, что тоже плодотворно на нас всех влияло. А нас было четверо детей в семье, мама растила нас без отца. Вера осталась с нами навсегда.

– Здесь я должен спросить о главном событии в вашей жизни: как вы стали священником? Потому что, насколько я понимаю, вы по профессии ювелир, значит, в священники не собирались…

– Я огранял алмазы, а это, представьте, камушек меньше спичечной головки, и нужно нанести на него 75 граней. Именно при таком количестве алмаз обретает блеск, игру, красоту. У меня неплохо получалось, у матушки моей, а мы с ней на работе познакомились, получалось еще лучше. Но однажды мы приехали к моей сестре в Сергиев Посад. Это было начало 1990-х, начало распада, в стране творилось непонятно что, и мы оказываемся в лавре! Матушка моя была тогда невоцерковленной, и она очень удивилась лавре, монашеству, семинаристам… Я ей стал рассказывать о том, что мне говорила мама о вере, о Боге, о добрых ангелах, о злых, о святых, о рае, об аде. Она так прониклась, что со временем стала сама мне говорить: пойдем в храм, пойдем в храм… А потом так случилось, что нам предложили устроиться в совхоз ради квартиры, совхоз был рядом с Сергиевым Посадом, и мы оставили все свои бриллианты, переехали, получили квартиру, работали, помогали восстанавливать Богородицкую церковь, матушка стала петь на клиросе. У нас началось духовное становление.

Спустя полтора года мне предложили стать священником. Это был 1995-й год.

– Как вы на это предложение отреагировали?

– Я очень хотел стать священником. В Богородицком я постигал чтение, приходил с работы, читал паремии… Но тут надо сказать о работе на ферме: она очень тяжелая, в 5 часов встаешь на первую дойку, в 7 приходишь уже с дойки, в обед – опять дойка, вечером – тоже самое. И люди там такие добрые, простые, когда они увидели, что я в храм хожу, молюсь постоянно, они стали ко мне обращаться, чтоб я квартиру освятил. Я объяснял, что я не священник. Тогда они стали записки передавать – подайте за нас в храме, – тогда уже, наверное, мой путь был определен (смеется).

Мы с матушкой очень хотели послужить Богу, но не дерзали

Мы с матушкой очень хотели послужить Богу, но не дерзали. Конечно, когда предложили, то я пошел к духовному отцу. Он сказал: священства не ищут, его Господь посылает, надо Его волю принимать. И вот, по благословению духовника я оставляю работу и приезжаю в Переславль.

– Почему в Переславль?

– Сюда нас пригласил игумен Анатолий, сейчас он епископ Костанайский и Рудненский. Он тогда был наместником Переславских монастырей и строил Никольский монастырь рядом с нашим храмом. И вот, он нас с матушкой в этот храм привез.

«Иконы падали по дороге на землю»

Фото: 40s.pereslavl.ru

– Вернемся к драматичной истории храма. Меня больше всего поразило, как прихожане боролись за свой храм. Они смело выходили навстречу комиссии по изъятию церковных ценностей и настаивали, чтобы из церкви не забирали необходимую для службы утварь. И ведь их слушали… Расскажите об этом времени.

– Надо начать с того, что здесь 12 лет прослужил священномученик Евгений (Елховский), потом его перевели в Никольский монастырь. Он здесь много положил трудов, его очень любили, ему дом построили рядом с храмом. Основную службу он совершал через реку, во Введенском храме – его взорвали. Ох, как это жалко! Это была такая гармония красоты! Два храма в устье реки, по обе стороны воды… А когда они тот взорвали, то подъехали, чтобы и наш храм взрывать. Даже обложили уже взрывчаткой, а люди, рыбаки местные, стали просить: «Не взрывайте, мы здесь венчались, крестились, мы всей Рыбацкой слободой вкладывали свои деньги, иконы делали, иконостас, штукатурили…». Они даже придумали такую хитрость: оставьте, говорят, храм хотя бы как маяк – нам не видно с озера, где устье реки. И это правда, устье с озера не видно, я как-то плавал на середину, оттуда все сливается. И ввиду просьб рыбаков этот храм оставили, не взорвали. В благодарность звонарь храма еще несколько лет во время тумана звонил в колокола, чтобы рыбакам давать ориентир. Чтоб они слышали, где храм.

После отца Евгения назначали отца Леонида (Гиляровского), при котором боролись с комиссией по изъятию церковных ценностей. Его в те времена часто таскали по судам на допросы. Отца Леонида расстреляли как «организатора антисоветской группировки контрреволюционного духовенства». Это случилось 10 декабря 1937 года. Через полтора месяца после того как расстреляли отца Евгения. С тех пор тут никто не служил.

– Но, как я понимаю, здесь был староста, который стал легендой. И ему удавалось сохранять храм десятилетия.

– Да, был староста Петр, такой раб Божий, у него были ключи от храма. И все в храме – иконостас, ризница, подсвечники – все оставалось в храме, вплоть до 1965-го года, то есть пока он жил. А потом храм оказался открыт, и тут стали бегать ребятишки, разворовывали разные люди иконостас. Старожилы вспоминали, что приехал кто-то на тележке, загрузил весь иконостас и увез, иконы падали по дороге на землю. Я смотрел в музее местном: ни одной иконы из нашего храма нет, только богатое Евангелие и серебряная кадильница.

– А что известно еще про старосту, кто он был, почему ему удавалось договариваться с властями?

– Он местный рыбак, где-то я видел его фотографии, обычный человек. Здесь был рыбсовхоз, и староста всегда зарабатывал на рыбалке, продавал рыбу. Говорят, он был очень добрый. А больше о нем ничего не известно. Как ему удавалось все здесь удержать, тоже непонятно. Я думаю, может, служили акафисты тайком.

Протоиерей Иоанн Герасимов с прихожанами. Фото: 40s.pereslavl.ru

– Не могу не спросить про святыни, чудеса...

– Милость Божья в том, что к нам в храм пришла частица мощей Сорока мучеников, потому что они хозяева этого храма. Сорок мучеников, как известно, на Руси всегда почитали, даже в храмах XV века мы наблюдаем фрески Сорока мучеников. Например, в Лавре, в Троицком соборе, где мощи преподобного Сергия Радонежского, есть большая фреска Сорока мучеников, а храм был расписан в первой половине XV века.

Кончину мира ждали, как известно, всегда. И при императорах римских, и при Наполеоне

– Вы несколько раз за время нашей беседы заговаривали о кончине мира. На ваш взгляд, признаков кончины все больше, больше того, о чем говорили святые отцы?

– Признаки мы всегда должны наблюдать. Господь призывает нас к бдению: «Бдите и молитеся» (ср. Мф. 26, 41). Кончину мира ждали, как известно, всегда. И при императорах римских ждали, и при Наполеоне ждали, при Гитлере ждали. С точки зрения евангельского учения – очень хорошо, если человек наблюдает признаки, это значит, что человек бдит. Когда человек наблюдает дух антихриста в самом себе, еще лучше. Потому что он в нас живет. «Грех» с древнегреческого переводится как «промах», то есть, согрешив, я не туда пошел, я иду мимо Бога, грех ссорит нас, грех ссорит детей с родителями, ссорит народ с народом, рождает войны, иногда даже братские войны. Войны умножаются оттого, что умножается грех в обществе, умножается злоба, ненависть. Очень тяжело искоренить войны в мире нелюбви.

Но во все это нужно вникнуть, увидеть грех, увидеть его внутри нас самих, искоренить его. Господь дает нам ум не только для того, чтобы мы постигали какие-то вещи в сегодняшней жизни, а чтоб Его искали. В Библии написано: «Взыщите Бога, и жива будет душа ваша» (Пс. 68, 32). Постигнуть, познать Бога – этот труд должен поднять на себя каждый христианин, потому что иначе мы будем подобны той смоковнице, которую Господь проклял. Вроде смоковница была хорошая, и листья красивые, пышные, и ствол надежный, и корни крепкие, а плода-то нет! Так и человек – может иметь в себе все дары, а плодов духа не добиться.