Вера укореняется в нас через благочестие и претерпение испытаний, и если она не породит в тебе дух преданности и жертвенности во имя Христа, знай, что ты ещё далёк от истинной Божественной Веры.
Август 1937
Карьера Владимира Семеновича Балакирева складывалась неплохо. Шел второй месяц, как он назначен начальником райотдела в захолустное астраханское село Енотаевск, стоящее в цепи казачьих станиц, среди песка калмыцких степей, на тракте вдоль берега Волги, в месте легендарной древней столицы Золотой Орды, на полпути от Астрахани к областному центру. На полпути к карьерным высотам был и сам 35-летний Балакирев. В транспортном отделе УНКВД Сталинградской области он 8 месяцев отработал при Ягоде[1] начальником отделения[2], а со сменой наркома и перетряской кадров на 9 месяцев был понижен до оперуполномоченного. При реорганизации транспортных отделов[3] его перевели в Енотаевск начальником райотдела. Попав в поле зрения самого Ежова[4], он сразу сумел отличиться. В находящемся в 10 километрах от райцентра селе Владимировке удалось раскрутить дело о пожаре на колхозном току, который бригадир не сумел потушить. «Замели» 19 человек, включая 60-летнего священника Михаилоархангельской церкви[5] Александра Троицкого. Этот «поп», бывший учитель-народник, вернувшись два года назад после трехлетней отсидки и обнаружив во Владимировке лиц, увильнувших от репрессирования и отправки на «хутор Лещев»[6], сколотил из них «контрреволюционную группу», захватившую все «командные высоты» в колхозе «Октябрьская Революция»[7]. «Диверсии экономические» они сочетали с идеологическими:
«Распространяли среди колхозников провокационные слухи о предстоящей войне и гибели Сов. власти, проводили к/р агитацию по проводимым решениям партии и правительства, выступая в защиту бандитов – Зиновьева, Троцкого, Тухачевского и др., дискредитируя вождя народов»[8].
Использовали трудности в колхозах, где
«имеют место факты опухания, употребления в пищу различных суррогатов и заболевания колхозников от недоедания... колхозники группами отказываются от выхода на работу... ежедневно собираются около зданий правлений и настойчиво требуют выдачи хлеба из семенных фондов... приняло широкие размеры неорганизованное отходничество колхозников в города... случаи самоликвидации колхозов... отмечается распродажа и убой скота...».
Доходит до высказываний типа:
«Надо собраться всем и потребовать хлеба, сейчас только так нужно действовать – всех не пересажают» или «Партия потеряла авторитет среди крестьянства, она сознательно морит народ голодом. Вместо хлеба колхозники получают суррогат, чтобы скорее вымирали»[9].
Это напоминало ситуацию в марте 1930 года, когда Владимировка была центром восстания в районе. 2 марта 1930 года в газете «Правда» вышла статья И. Сталина «Головокружение от успехов», возложившая ответственность за насилие во время коллективизации на местные власти[10]. Словам вождя поверили, и через неделю началось антисоветское брожение в прилегающих к райцентру селах на почве перегибов в колхозном строительстве, переросшее в восстание. Двое суток окруженное окопами село не могли взять бойцы ОГПУ. А руководил восстанием... один из организаторов колхоза, предсельсовета и коммунист. Было проведено собрание и вынесены решения возвратить отобранные у кулаков дома, требовать возврата выселенных уже кулаков, выгнать и «раскулачить» бригадиров, разделить по едокам семенной фонд[11]. 60 партийцев и рабочих, присланных для раскулачивания, против 3000 восставших ничего не могли поделать и бежали, отстреливаясь, побитые, в райцентр. Но и в Енотаевске в связи с арестом ночью 8 кулаков по набату собралась и осадила опергруппу тысячная толпа, требуя освободить кулаков и вернуть им имущество, – пришлось чекистам стрельбой охладить их пыл, уложив одного насмерть. 15 сел одно за другим тогда восстали в районе[12].
За участие в восстании был тогда арестован староста енотаевского собора Тихон Мозговой.
До статьи Сталина за такое же восстание в селе Началово под Астраханью к расстрелу с конфискацией имущества был приговорен каждый четырнадцатый житель[13].
Теперь пришло время добить затаившихся врагов.
21 августа поп Троицкий признал вину в антиколхозной агитации[14] и признался, что создал к/р организацию[15]. Победные итоги борьбы с подследственным Балакирев резюмировал так:
«Священник ТPОИЦКИЙ, в свою очередь, был тесно связан со священником Енотаевской церкви МОСКАЛЕНКО, посещал его квартирy и полyчал указания о дальнейшей к/p деятельности, ставя своею целью вербовать колхозников в церковные советы для к/p и подрывной работы в колхозах»[16].
Владимиру Семеновичу в его звездный час партия поставила задачу, отлитую в строки секретного приказа НКВД № 00447 (два нуля перед номером приказа означают, что он исходил лично от Сталина), который 30 июля 1937 года был подписан, а 5 августа начал исполняться. От медленного удушения Церкви отказались, когда перепись населения 6 января 1937 г. выявила религиозность 2/3 сельского и 1/3 городского населения страны. В мае-июне 1937 г. высшее руководство СССР по инициативе Г. М. Маленкова и Н. И. Ежова рассматривало возможность окончательного запрета Церкви, с последующим ее уничтожением[17]. Однако не решились, опасаясь ухода Церкви в подполье. Надо было обезглавить вначале церковников, и групповое дело во Владимировке было «в тренде» – удалось зацепить авторитетного среди церковников попа Москаленко из находящегося неподалеку от райотдела Троицкого собора.
Москаленко уже арестовывали в 1932-м году, но тогда посадить не получилось. А надо было – умеет группировать массу вокруг себя и ухитрился сделать так, что весь церковный совет собора – сплошь из колхозников. Личность заметная – на хорошем счету у архиереев. Если удастся получить признательные показания, то нити потянутся к архиерею и всему окрестному духовенству, поскольку Троицкий показал, что приезжают к Москаленко священники даже из станиц Ветлявинской и Замьяловской, а это на 70 километров к северу и югу от Енотавска, и верующие со всего района. За дело областного масштаба – и награды будут соответствующие. Тем более что искать не надо, все имена давно известны – староста Мозговой, ктитор Гуськов, член церковного совета Ковалев, да и ктитор Казанской кладбищенской церкви Шагин часто ходит в собор. Хитро действует Москаленко, через активистов – не дали закрыть Троицкий собор, сумели собрать по селу три сотни подписей. Но признание Троицкого накануне Успения решило судьбу Москаленко:
«Москаленко дал мне задание о вербовке колхозников в члены церковного совета, ‟как это делаю я и другие священники”, – говорил он... при встречах разговоры к/р содержания. Москаленко обычно в резкой форме критиковал колхозы, которые довели крестьян до разорения и нищеты. Работают много, а голодают и ходят раздетые. Говорил также, что ничего ведь нет при Сов. власти, не то что раньше жил народ при царе, всего было вволю и каждый человек был сам себе хозяином[18]».
Арест обоснован: «лично осуществлял веpбовкy к/р настроенных лиц в к/р организацию и проводил к/р вредительскую организацию»[19] – пора. Только после Успения, не в праздник, чтобы не было возмущения в народе (ср. Мк. 14, 2).
Сентябрь 1937
Если скажу вам, вы не поверите;
если же и спрошу вас,
не будете отвечать Мне и не отпустите Меня
(Лк. 22, 67–68)
В среду, 2 сентября, отец Иоанн Москаленко был арестован[20]. Обыск[21] в его доме, произведенный помощником оперуполномоченного Дудкиным, мало что дал следствию – паспорт и выписку из метрической книги, 8 листов переписки. Еще изъяли «4 церковных антиминса с шелковыми ‟элитонами” и разноплановые книги: вопросник А.Раевского «К теории историко-материализма» Н.Бухарина, учебник наставника по Закону Божьему, две Библии с путеводителем, два двухтомника Библейской истории, 4 книги Евангелия, одна Псалтирь и сборник произведений Пушкина старого издания».
Первый допрос[22] в день ареста, проведенный лично Балакиревым, содержал три обвинения и три отказа:
«Вопрос: Вы арестованы за к-р деятельность. Расскажите об этом четко следствию.
Ответ: Контр-революционной деятельностью я не занимался.
Вопрос: Вы говорите неправду, следствие требует о даче правдивых показаний.
Ответ: Я говорю следствию только правду.
Вопрос: Следствие располагает материалами, что вы являлись членом к-р организации и проводили к-р деятельность. Намерены ли вы об этом рассказать?
Ответ: Членом к-р организации я не состоял, и к-р деятельностью я не занимался».
Балакирев в точности, хотя и формально, исполнял четвертый пункт оперативного приказа № 00447[23]. В органах НКВД царила жесткая дисциплина, и если в оперативном приказе сказано, что в деле должен быть один протокол допроса, – он должен был быть. Хотя это чистая формальность.
Руками чекистов коммунисты боролись с Церковью. Но де-факто князь мира сего их руками изгонял Бога из своих владений
Главное не то, о чем говорят протоколы допросов, а то, о чем они умалчивают. Руками чекистов коммунисты боролись с Церковью как общественным конкурентом. Но де-факто князь мира сего их руками отнимал у Церкви священников, совершителей Причастия Христу, уничтожал возможность Евхаристии – изгонял воплотившегося Бога из своих владений. Потомки увидят из оставленных им документов только внешнюю, земную часть страшной битвы слуг сатаны с Божьими служителями. И реабилитация жертв еще более усилит «приземленный» взгляд на это сражение, уравнивая героев и предателей.
В директиве 3 июля нарком предписал подлежащих репрессированию «подразделить на две категории: первую – наиболее враждебные элементы, подлежащие аресту и расстрелу в порядке административного проведения их дел через тройки; вторую – менее активные, но все же враждебные элементы, подлежащие высылке»[24]. Москаленко подлежал «направлению в Астраханскую тюрьму по 1-й категории»[25].
Текст протокола первого допроса о. Иоанна Москаленко За отведенную на следствие неделю борьбы поп не сдался – и протокол не подписал. На втором протоколе[26] 10 сентября подпись Дудкина – Балакирев свидетельство своего поражения подписывать не захотел.
«Вопрос: Вам предъявлено обвинение по ст. 58 п. 9, 10 и 11 УК РСФСР, признаете себя виновным в этом?
Ответ: Нет, виновным себя в предъявленном мне обвинении по ст. 58 п. 9, 10 и 11 УК РСФСР я не признаю.
Вопрос: Ваше запирательство бесполезно, следствие требует правдивых показаний!
Ответ: Показать ничего не могу т.к. ничего не знаю.
Вопрос: Вы лжете, следствие требует рассказать правду!
Ответ: Я говорю только правду.
Вопрос: Вы упорно не хотите давать следствию показаний, стараетесь скрыть от следствия известную вам к.р. деятельность. Расскажите честно!
Ответ: Показаний давать не буду, т.к. ни в чем ни виноват.
Вопрос: Вы снова лжете, следствие требует прекратить запирательство и дать чистосердечные и правдивые показания!
Ответ: Показаний не дам, т.к. к.р. деятельностью не занимался.
Москаленко от подписи отказался».
Второй допрос оИМ 10 сентября 1937 года Отказ от подписи – единственный след личности подследственного. Многозначительные восклицательные знаки в этой бумаге заставляют задуматься – что перенес за эту неделю о. Иоанн и почему в деле больше нет его подписей... Его современник и тезка, гораздо более известный в Церкви отец Иоанн [Крестьянкин – прим. ред.], каждый день поминал своего следователя в молитвах: «Он все пальцы мне переломал!» – с каким-то даже удивлением говорил батюшка, поднося к подслеповатым глазам свои искалеченные руки.[27] Сломанными пальцами не подпишешь.
«Иди и буди!» – миссия как смысл жизни
Человек, который не видит ничего, кроме своей идеи, и никогда не пытается даже понять точку зрения других, никогда не сможет стать проповедником Евангелия Христова[28].
архим. Ианнуарий (Ивлиев)
Священник Иоанн Москаленко в молодости Встречая в подвале Енотаевского РО НКВД свой 57-й день рождения, священник-миссионер Иоанн Москаленко, вероятно, думал о том же, о чем тысячелетием раньше думал Иоанн Предтеча, первый миссионер Христа, в подвале крепости Ирода. Оглядываясь на прожитые годы, хотелось знать, что жил и умирает не зря... Наверняка вспоминалась[29] ему родная соломеннокровельная слобода Владимировка, что растянулась и разбросалась по волжским отмелям, беспорядочно взобралась на пологие холмы, перебросилась через крутые яры. Кроме изб, на берегу везде какие-то бугры, пирамиды, одни буровато-серые, другие – белые как снег. Это Баскучанка: бурые горбы – это прошлогодняя соль, а белые – новая. Когда ее вес определит акцизный чиновник, соль грузят в баржи. Столетие спустя слобода Владимировка превратилась в город военных летчиков Ахтубинск. А в XIX веке подвоз соли на волах от Баскучанского озера к Волге был главным промыслом выходцев с Украины, заселивших Владимировку, напоминающий им чумачество. Крестным для своего новорожденного Иоанна крестьяне слободы Владимировки Андрей Москаленко и его законная жена Татьяна Семенова выбрали крестьянина из Воронежской губернии слободы Бутурлиновки[30], заселенной выходцами из Малороссии. Вероятно, из Воронежских степей род Москаленко не побоялся продолжить кочевой путь в степи астраханские, где летом зной, мошкара и комары, а зимой – сильные морозы с ветрами. Как показала история, дух мужества и решимости предков-первопроходцев не оскудел в братьях Георгии и Иоанне Москаленко.
Пристань Владимировка (соляная)
В слободе Владимировке кипела жизнь – там находилось волостное управление, две церкви[31], 2 кирпичных завода, 11 кузниц, пожарный обоз, 4 питейных заведения, 3 хлебных магазина, 140 ветряных мельниц, 3 маслобойных завода. Слобода при 6500 жителей быстро разрасталась[32]. Проводились еженедельные базары. Была библиотека. К волости относились несколько близлежащих сел – Батаевка, Успенка, Петропавловка и Покровка.
Здесь Иван закончил двухклассное миссионерское училище[33], с юности оказавшись среди опекаемых Астраханским миссионерским Братством, формирующим свой кадровый резерв из выпускников миссионерских училищ – лучшие из них становились учителями, а потом вступали в церковный клир. Таким миссионерам не надо было «идти в народ», они сами были частью народа.
Впервые эту идею воплотило в жизнь возникшее по инициативе снизу Вятское миссионерское Братство Святителя и чудотворца Николая[34], успешно используя выпускников миссионерской школы в среде старообрядцев, наглухо закрытой для штатных священников государственной Церкви. Эту же тактику успешно применял впоследствии сам о. Иоанн, когда церковной общине новое безбожное государство противопоставило атеистическую общину – колхоз. Он хорошо понимал дело, будучи сам призван к миссии таким же образом.
8 ноября 1899 года, в 19 лет, Иван венчался с 17-летней Агриппиной Константиновной Краморенко в Михаило-Архангельской церкви[35]. 21 февраля 1902 года в семье молодых родился первенец Федор. Крестным его стал брат Агрипины – учитель Николай. К этому времени у волостного писаря Ивана уже была жизненная стабильность и неплохие перспективы для карьеры. Однако душа его желала больше, чем предлагал провинциальный стандарт времяпрепровождения: карты, водка, сплетни[36].
Время от времени прибывали ссыльные из столиц, миссионеры революции. Но Ивану повезло, в юношеский период «бури и натиска» его привлекали совсем иные сильные личности и путь, о которых потомки будут догадываться по скупым сообщениям о деятельности церковных миссионеров на страницах «Астраханских епархиальных Ведомостей»[37].
Астраханское приграничье манило к себе самых разных пророков и проходимцев удаленностью от центра и присущими населению края в целом свободомыслием и радикализмом[38]. Раскольники чувствовали себя уверенно, их организованные религиозные общины имели храмы, молитвенные дома, традиции. В одном из староверческих сел была даже своя богадельня. Были даже подземные катакомбы, напоминавшие пещеры Киевской лавры. Яркими, незаурядными были лидеры раскольников. Им противостояли не менее яркие личности, внедряемые миссионерами в среду сектантов. Потомки первопроходцев и отношения с Богом хотели строить по-своему – и Церковь ответила им через священников-миссионеров и их помощников. Об этой борьбе можно написать увлекательную приключенческую повесть[39].
В конце октября 1903 года Иван был таким помощником священника Ф. Лепова в поездке по селам волости со знаменитым 52-летним миссионером Алексеем Егоровичем Шашиным[40], который в юности уклонился на 3 года в раскол Спасова согласия и хорошо знал сектантов изнутри. Иван учился говорить с людьми на языке современности – и до конца шел этим путем, осваивая советский новояз: среди изъятого – вопросник А.Раевского «К теории историко-материализма» Н.Бухарина.
Следующий год стал переломным – 2 ноября 1904 г. Иван стал псаломщиком в церкви с. Батаевка[41], неподалеку от волостного центра. Через 2 года, в 1906-м г., он уже диакон. На семейном фото – двухлетний сын Федор и родившаяся 29 мая дочь Мария, которую внуки о. Иоанна вспоминают как добрую и ласковую тётушку; она была медицинской сестрой в поликлинике водников в Астрахани.
Марию крестила матушка Мария Соколова, жена священника с. Батаевки. Крестным был брат – Георгий Андреевич Москаленко.
Диакон Иоанн Москаленко с супругой Агриппиной и детьми Федором и Марией, 1906 год Вряд ли можно было тогда предположить, как сильно разойдутся пути братьев. Спустя 12 лет Георгий станет диктатором уездного масштаба, когда в июне 1918 года появится Декрет о создании в селах комитетов бедноты с исключительными полномочиями проводить конфискации продовольствия и распределять товары, поскольку избранные селянами местные Советы не устраивали большевиков. Крестьяне обрели полную свободу, и попытки центральной власти ограничить ее, например, налогами или сдачей хлеба по твердой цене вызывали откровенное неприятие. «Во многих местах отношение к советской власти враждебное», – отмечалось в докладной записке в Москву в июле 1918 года[42], когда в Енотаевске произошел военный переворот, осуществленный военным комиссаром Москаленко. Недовольный составом ряда местных Советов, инициативный комиссар решил их разогнать и ввести военное положение. Председатель уездного исполкома отменил это решение. Москаленко арестовал его[43], после чего разогнал IV уездный съезд Советов, и часть его делегатов тоже арестовал. Вслед за этим в августе-сентябре в Енотаевском уезде было принудительно ликвидировано значительное число волостных и сельских советов, ввиду «преобладания в них кулаков». Социальная цена решения оказалась непомерно велика.
Попытка создания комитета бедноты в богатом садоводческом селе Сасыколи[44], со всеми вытекающими из нее последствиями в виде конфискаций и реквизиций, была воспринята крайне отрицательно. После того как комбед обложил жителей контрибуцией в 423 000 руб.[45], сельчане напали на местных коммунистов. Осмысление жизни крестьянами явно отставало от ее движения: «когда в начале революции у власти были большевики, было все хорошо. Теперь же, когда коммунисты, стало хуже. И поэтому в деревне родился лозунг: бей коммунистов – да здравствуют большевики!»[46] Такое же выступление произошло в находящемся в 35 км южнее селе Харабали. В оба села был выдвинут Енотаевский конный отряд военкома Москаленко. Подавлению выступлений способствовал продвигавшийся по железной дороге в Астрахань «Ленинский полк», сформированный в основном из балтийских матросов. 1 сентября, во время перевыборов исполкома Совета села Пироговки Енотаевского уезда, были убиты Георгий Москаленко и заместитель председателя Астраханского губисполкома Фомин. Перевыборы происходили конфликтно, и двое советских работников были застрелены прямо в зале заседания. Фомин погиб сразу, а Москаленко успел пробежать за убийцей 40 метров, пока не упал замертво. Преступник скрылся на лошади, подведенной его братом, а вот брату не повезло – его растерзали на месте[47]. Вскоре в уезде была введена диктатура партийных ячеек РКП(б) и набранных из случайных людей комбедов. Многие села были объявлены на особом положении, сходы запрещались, и власть принадлежала теперь военным комиссарам[48]. Через полгода никем не избранные комбеды были преобразованы в Советы. Продолжение последовало уже в самой Астрахани, где «рабочая» власть в конце февраля 1919 года под руководством Кирова сократила для населения мизерный паек, сознательно спровоцировав протестный митинг рабочих 10 марта с последовавшим его расстрелом и вакханалией бессудных казней. Эту трагедию усмирения Кировым астраханских рабочих советские историки искусственно соединили с подавлением параллельно происходившего белогвардейского мятежа[49]. Правда здесь только в том, что коммунисты уничтожали всех без исключения противников своей диктатуры.
Коммунисты уничтожали всех без исключения противников своей диктатуры
После подавления мартовского выступления рабочие были сломлены, и в селах выборы местной власти представляли собой фикцию. Обстановка была такой, что, по впечатлениям предгубисполкома, «когда в мае я прибыл в Енотаевский уезд, было странным главным образом то обстоятельство, что советскую власть кляли даже бедняки...», у которых «брали последнюю одежду или отбирали скот, прибегали к насилию или угрозам (обещали рвать ногти или выдергивать волосы, посадить в холодный подвал в одном нижнем белье – и это последнее приводилось в исполнение)»[50]. Страшное настало время «беспредела» военкомов: «в Тишково ячейка компартии приняла решение распустить Совет и объявить партийную диктатуру. Основанием послужило ведение священником Блаховым уроков Закона Божьего, чему не противился местный исполком. В итоге военком Гордеев арестовал председателя Совета, священника и еще десять человек»[51].
Енотаевский уезд до 1922 года карта Георгий Москаленко не дожил неделю до постановления СНК «О красном терроре» и не успел принять в нем участие. Парадокс революции: крестный дочери священника-миссионера – воинственный коммунист-диктатор. Во многих семьях творилось подобное. Например, в уездной власти Георгия сменил... внук настоятеля Троицкого собора, известного местного подвижника и общественного деятеля Иконицкого, также подавшийся в революционеры. Об этой внутренней духовной брани, предшествовавшей катастрофе, писал епископ Вятский и Слободской Никандр (Феноменов) (1872–1933):
Пусть ноги устали, болит твоя грудь,
И спину ты можешь едва разогнуть,
И пусть бы хотелось тебе отдохнуть,
Работы так много еще впереди, –
Иди и буди!
Иди и буди ты уснувших людей,
Скажи им, что враг среди Божьих полей,
Их хочет засеять травою своей,
Когда лишь разбудишь, тогда отойди, –
Иди и буди!
Иди и буди равнодушных людей,
Глаголом их жги вдохновенных речей,
Зови их к подножью святых алтарей,
Буди равнодушных, их сна не щади.
Иди и буди!
Пока еще враг ожидает зари,
Пока не погасли совсем алтари,
Пока не свалился – иди, говори.
Работы так много еще впереди, –
Иди и буди!
«Религиозность проявилась у нас только в раскольнических сектах, столь противоположных по духу своему массе народа и столь ничтожных перед нею числительно»[52], – считал Белинский, в письме Гоголю упрекая Церковь: «она всегда была опорою кнута и угодницей деспотизма». За сто лет до этого были сказаны грозные слова святым Тихоном Задонским: «Христианство незаметно удаляется от людей, остается одно лицемерие, и плодами этого лицемерия будет то, что предвижу: все здание Церкви нашей падет, и падение его будет внезапное и великое».
Сейчас деятельность о. Иоанна именуется катехизацией, и проблема привлечения (возвращения) в Церковь живых духом людей стоит не менее остро, чем во времена Астраханского миссионерского Братства, по ходатайству которого 23 октября 1908 г. диакон Иоанн был рукоположен во священника в находящееся в 218 верстах от Астрахани село Пришиба Енотаевского уезда, где жили 4 тысячи православных и 80 раскольников[53], к недавно выстроенной Покровской церкви[54]. Там он прослужил почти два десятилетия, до закрытия храма, при коллективизации превращенного в склад, когда пришлось в 1928-м году перебраться в Енотаевск и служить там в Троицком соборе.
Свящ. Иоанн Москаленко – крайний справа, второй ряд среди священников-миссионеров после 1908 года
Но это будет через 20 лет, а пока молодой энергичный батюшка продолжал миссионерские труды и украшал свой храм. 8 декабря 1911 г. ему объявлена благодарность епархиального начальства за пожертвования на новый колокол 500 руб[55]. Еще через 3 года, 4 апреля 1912 г., он награжден набедренником за ревностную миссионерскую деятельность, по ходатайству Совета Кирилло-Мефодиевского братства[56]. В селе проживало значительное количество молокан, в силу чего двухклассная женская церковно-приходская школа носила миссионерский характер[57].
Об одном из эпизодов миссионерских трудов о. Иоанн опубликовал отчет[58] – на двух труднодоступных хуторах в своем приходе, которые посещали сектанты-харизматики, творя ложные знамения и чудеса, он начал регулярно приезжать служить всенощные под открытым небом, а потом развил свою богослужебную активность настолько, что к 1912 году смог подвигнуть жителей, при поддержке Кирилло-Мефодиевского Братства, устроить молитвенные дома, а потом получил разрешение епископа свершать там и литургию.
Через год, 13 февраля 1913 г., его поощряют за усердное проповедование[59]. В 1916-м году его первенец Федор, которого родители прочили в священники, закончил 4 класса Астраханского духовного училища и поступил в семинарию[60] – он впоследствии работал преподавателем в Астраханском педагогическом институте. Революция не изменила путь о. Иоанна, и если бы Господь не остановил Георгия Москаленко – братья вполне могли попасть в ситуацию Каина и Авеля. Вероятно, об этом думал о. Иоанн в 1918-м году на отпевании брата в Троицком соборе Енотаевска и вспоминал два десятилетия спустя в подвале НКВД, преемственно сменившего диктатуру военных комиссаров. Доживи Георгий до этого дня, он вполне мог оказаться на месте беспощадного Балакирева.
Не раз за годы миссионерства приходилось о. Иоанну слышать обвинения в адрес Церкви и отвечать на них, но сейчас ответ мог быть только один – отказ под этими обвинениям поставить свою подпись. Советская молодежь слов не воспринимает, а Балакирев по возрасту годился о. Иоанну в сыновья. Он и его сотрудники наверняка крещеные, и теперь священника мучает, желая уничтожить, его недовоспитанная, непросвещенная паства. Подрастают оболваненные школой и комсомолом поколения, уходят ко Господу воцерковленные старики – и на глазах тают приходы. Советский календарь намеренно игнорирует церковные праздники, и все труднее без конфликта на работе участвовать в литургии. Все меньше причастников Христа, особенно среди молодых.
Апокалиптическое развитие событий много раз в последние годы обсуждали с о. Иоанном приходившие со всего района в дом ктитора Константина Ковалева верующие – в эпоху всеобщего доносительства стало опасно ходить домой к священнику. Приезжали и взволнованные происходящим соседние батюшки. Храмы теперь закрывали вполне цивилизованно, «идя навстречу пожеланиям трудящихся», которых почти поголовно загнали в колхозы под страхом отправки Беломорканал копать или лес валить. Колхоз воспитывал послушание начальству и становился в руках власти инструментом разрушения Церкви. Идти в народ теперь означало – идти в колхозники и теми же антисектантскими методами действовать. Когда в колхозе стали собирать подписи за закрытие собора, именно церковный актив сумел сорвать это замаскированное отречение от Христа. А потом собрали три сотни подписей в защиту храма – всего три сотни исповедников веры на большое село! – но храм отстояли. А колеблющихся объявить свою церковность – все больше. Из 5 членов церковного совета двое умерли, а Ковалева посадили год назад. Осталось двое – Тихон Мозговой и Петр Гуськов. Не хотелось рисковать, но пришлось Гуськову, члену сельсовета, взять на себя обязанности ктитора. Мозговой пробовал сагитировать одного из старейших членов сельсовета хотя бы формально войти в церковный совет, тот сперва согласился, а потом испугался. Так же формально записали еще одного старика. Иначе храм отнимут в соответствии с Положением 1929 года, ввиду отсутствия лиц, отвечающих за имущество. Все понимают, но у всех семьи, дети – и никто не захочет рисковать, особенно теперь, после ареста священника, противиться безбожникам. Теперь их время и власть тьмы (ср. Лк. 22, 53).
Священник Иоанн Москаленко с семьей
27 сентября дело на попа Москаленко и кулака из Владимировки Лесникова Балакирев выделяет в отдельное производство[61]. Быстрой победы с Москаленко не вышло, надо было представить начальству хотя бы достигнутые результаты. А заодно вытянуть из него имена сообщников.
Между арестом о. Иоанна и началом арестов его помощников протянулась пауза длиной в полтора месяца, за которые о. Иоанн ничего не дал следствию для того, чтобы эти аресты обосновать. Пришлось Балакиреву менять тактику: неформально запустив в ход управляемый общественный остракизм, арестовать помощников Москаленко и дожимать их показаниями несговорчивого енотаевского попа с кампанией до запланированной ВМН.