Есть путь брака и путь монашества. Третье состояние – девственников в миру – очень опасно, соблазнительно и не всякому посильно. Кроме того, такие и для окружающих представляют собой опасность: сияние и красота девственности, которые ведь в некоторой степени – “брачное оперение” (когда не имеют прямого религиозного смысла), влекут к себе и возбуждают несчастные чувства.
Священник Александр Ельчанинов
Были у нас в приходе две старушки-сестрички – Дали и Лали. Одной семьдесят с хвостиком, другой на пару лет меньше. Седые, горбоносые, невысокого роста. Только по характеру разные. Старшая, Дали, бойкая, говорливая и общительная без пределов и границ видимых и разумных. Лали, наоборот, тихая, робкая и малоразговорчивая, с неизменной кроткой улыбкой на сморщенных устах. Ходили они всегда парой, службы без особой нужды не пропускали, посты держали неукоснительно.
Из биографических подробностей о них было известно следующее. Родились они в верующей семье, где им, несмотря на время воинствующего атеизма, мама с папой часто рассказывали, как могли, жития святых и даже давали читать дореволюционные издания, каким-то образом уцелевшие в их доме вместе с родовыми иконами. Девочки, повзрослев, однажды, взявшись за руки, дали обет замуж не выходить и блюсти свое девство во вся дни жития своего. Потом сказали об этом родителям.
Это заявление явилось для родителей полной неожиданностью, но к обетам в Грузии всегда относились серьезно. Слово есть слово. Тем более если оно дано Создателю. Даже люди, далекие от Церкви, сплошь и рядом давали обеты. Типа вот родится долгожданный сын, и я барана зарежу. Сын рождался, и первый попавшийся баран был обречен. Для мелочей в бытовых делах обещали петуха. И тоже без запинки выполняли. Потому как обет – дело святое.
Девочки окончили школу и выбрали себе жизненные пути. Дали, импульсивная, выбрала стезю учительницы музыки, а Лали остановилась на поприще учительницы труда в ближайшей школе.
Девочки, взявшись за руки, дали обет замуж не выходить и блюсти девство во вся дни жития своего
И стали проводить жизнь тихую, богоугодную, как и обещали. Но вот в чем проблема. Понятия о «тихом и богоугодном житии» у сестер были диаметрально противоположные. Сходились они в одном – обязательном посещении воскресных служб. А в оставшееся время Дали устраивала дома постоянные эксперименты. Ей было мало, что в доме постоянно толклись ее ученики по музыке и вся улица до поздней ночи наслаждалась до зубовного скрежета гаммами и пассажами всех композиторов мира. Половину учеников она принимала бесплатно – из любви к искусству и во славу Божию по совместительству. Это самое совместительство доставляло немало проблем окружающим, но Дали вела корабль своей жизни твердой рукой на все встречные айсберги и подводные рифы.
Лали, наоборот, жила тихой мышкой и искала от деятельной и шумной Дали уголок поукромней, чтобы прочесть лишнюю кафизму из дедовской Псалтыри. Жили они в двух маленьких комнатках на общем балконе, и уединяться для молитвы было еще той головоломкой.
Потом сестры вместе досматривали своих родителей, вполне себе самоотверженно и со знаком качества. Затем похоронили сперва отца, потом мать. И остались одни, но еще полные сил, а в случае Дали еще и с бьющей через край энергией. В любой церкви всегда найдется несколько человек не совсем адекватного поведения. Дали, периодически обходя церкви Тбилиси на престольные праздники, вылавливала таких и делала все, чтобы наладить контакт. Иногда это удавалось, иногда нет, в зависимости от личных качеств нуждавшихся в помощи. Если все выемки пазлов удачно складывались, то соседи общего балкона с резными деревянными перилами обнаруживали на общей площади новые до крайности занимательные лица.
Выходит как-то Нино, соседка Дали и Лали, со своими близнецами на прогулку, а на узкой лестнице поперек расположилась бомжеватого вида раба Божия и по кругу вокруг себя навтыкала огарки свечей. Плюс колдует что-то с зажигалкой, пытаясь зажечь магический круг против часовой стрелки.
– Что вы делаете?! – вскрикивает Нино и пятится назад.
– Я пришла спасти эту землю, – последовал невозмутимый ответ, а за ним и вспышка очередного огарка.
«Я пришла спасти эту землю», – последовал невозмутимый ответ, а за ним и вспышка очередного огарка
– Вы можете пожар тут устроить! – запротестовала бдительная Нино. – И как вы сюда попали???
– Меня Дали привела, чтобы спасти от грехов ваш двор.
– Вай, что вы говорите! – взвизгнула Нино, оттаскивая любопытных близнецов подальше от подозрительной спасительницы. – Прекратите немедленно. Пусть наши грехи останутся при нас. Мы это переживем.
И побежала звонить в дверь к сестрам. Дали на месте не оказалось, а выползшая оттуда Лали ответила, что за действия сестры ответственности не несет и сама боится навязанной ей гостьи. Нино запаниковала: оставлять спасительницу человечества наедине со спичкам было чревато непредсказуемыми последствиями. И пошла звонить в патруль. В итоге Дали пришлось долго и нудно объясняться с патрулем и соседями в отдельности.
Казалось бы, надо было угомониться, но нет. В другой раз Дали привела домой цыганку с детьми. Лали попыталась протестовать, так как панически боялась любых экспериментов, но получила от старшей сестры мозгопромывание:
– Сам Господь пришел к нам в ее образе, а ты против. Стыдись и кайся, бессовестная. А иначе как спасаться?
Это общение тоже кончилось печально. Слово за слово, и цыганка слегка поколотила тихую молчунью Лали, чтобы показать, кто в доме хозяин. На шум прибежали бдительные соседи и кое-как выдворили пришельцев из квартиры сестер, пригрозив небезызвестным патрулем. Вроде все прошло быстро, но Лали потом спустя месяц обнаружила у себя чесотку.
Дали развила бурную деятельность, чтобы в кратчайшие сроки вылечить сестру, но при этом объясняла духовный смысл посетившего ее искушения:
– Вот не хотела ты с радостью принять ту цыганку, и по грехам за нелюбовь сейчас приходится пострадать.
Соседи слушали эти сентенции, которые без труда проникали через тонкие стены, и крутили пальцем у виска:
– Дали надо б было иметь пьяницу-мужа и десять детей. Тогда не было бы времени приключения на голову искать.
Подобных историй у обеих сестер было много, и все они кончались как-то трагикомично. Всего теперь и не упомнишь.
Время безжалостно пожирало последние силы и энергию сестер. При всей своей любвеобильности обе были на редкость непрактичными. Но Господь не оставил Своих угодниц – послал им троюродного племянника, который предложил им план по выживанию: перевел старушек в одну комнату, а оставшуюся жилплощадь стал сдавать уличным торговцам за небольшую цену.
Так Дали и Лали жили-доживали, имея скромную добавку к пенсии. Их постоянно можно было видеть в церкви, как и раньше. Дали немного остепенилась, уже не тащила к себе разных асоциальных личностей, потому что дело взял под свой контроль племянник, привыкший к разборкам с нерадивыми квартирантами.
Лали этому факту была несказанно рада, а Дали сетовала:
– Э-э-э, как же спасаться? Как добрые дела делать?
Им бы жить каждой своей жизнью, но данный в юности обет связал их намертво в один мудреный морской узел.
Потом что-то случилось с кроткой Лали. Она сомнамбулой ходила за Дали хвостиком и невпопад улыбалась всем встречным-поперечным прихожанам блаженной улыбкой.
Дали водила ее за руку и отчитывала, как пятилетнюю девочку:
– Лали, смотри сюда! Куда ты идешь? Не стой так: Евангелие читают! Свечку прямо держи, а то опять косынка загорится.
Но это помогало мало. Лали одной ногой была уже в лучшем из миров. Вскоре ее не стало. Тихо скончалась во сне, не побеспокоив никого.
Оставшись одна, Дали резко постарела. Ее деятельная натура, искавшая возможности патронировать кого-нибудь, не находила привычного выхода.
Помню, видела ее на одном из крестных ходов. Она воевала с молодым стихарником:
– Дай я понесу икону. Слышишь, парень, отдай, говорю. Не зли меня!!!
– Да вы не удержите. Мамао не благословил.
Дали махнула рукой, и на глаза ее навернулись слезы.
– Э-э-э, старость не радость. Даже икону не доверяют…
Недавно мне сказали, что и Дали тихо и мирно отдала Богу душу.
Для меня обе сестры остались загадкой. Интересно, как сложилась бы у них жизнь, если бы в отрочестве не дали они своего совместного обета. Но, как известно, история не знает сослагательного наклонения.