«Торопитесь делать добро»

Удивительный человек. Я хотел написать о нем давным-давно, но как-то не получалось. Когда работал журналистом и рассказывал о хороших людях – это был мой хлеб, – часто представлял, как о нем напишу. Немного художником хотелось бы мне стать, чтобы суметь скупыми, но точными штрихами слов набросать на листе бумаги его по-юношески стройную фигуру, окладистую русскую бороду, умные ясные глаза...

Как-то заведующая Поимским краеведческим музеем Александра Ивановна Самойленко пригласила меня на открытие экспозиции ко Дню Победы. Там и познакомились мы с Ксенофонтом Петровичем Кряниным – последним потомственным (по меньшей мере, в четвертом поколении) поимским кузнецом. Фронтовиком. Человеком невероятной душевной чистоты. Ни тени рисовки не было в нем. Скромный, приветливый, необычайно аккуратный в слове, в одежде, в жизни – таким он запал в душу.

Получилось так, что после торжественной части Ксенофонт Петрович привел меня к себе домой, показывал кузницу, мастерские. Меня удивляло всё: ажурные кованые оградки вокруг дома, кружевная металлическая беседка. Самодельный станочек для плетения сетки-рабицы. Физически ощущались любовь к тому, что он делает своими руками, фантастическая работоспособность. Поразила необыкновенная чистота в доме, во дворе, на рабочих местах. Ни стружечки на токарном станочке, ни пылинки в кузнице. На стене над верстаком – листочек бумаги: «Список инвентаря, оставленного дедом: № 1 – молоток французский – 1 шт.; № 2 – клещи…»

Я спросил:

– А почему написано, что французский молоток (так в Поиме называют обыкновенный круглый) – один? Ведь тут их несколько.

Он ответил:

– Это все мои. А вот этот – дед оставил. Память.

Дома у кузнеца Ксенофонта был музей «Боевая слава Отчизны»

Но в самое сердце ранил Ксенофонт меня своим музеем. У него дома был музей «Боевая слава Отчизны»! Небольшой такой домик построил он, развесил по стенам аккуратные стенды: «Куликово поле», «Бородинское поле», «Прохоровское поле». Вырезки из журналов, репродукции. Дмитрий Донской опирался на меч перед началом сражения, вдова генерала Тучкова разыскивала мужа среди убитых и раненых. Трогательные картинки сменялись суровыми реальными фотографиями погибших земляков.

Ксенофонт, как и большинство действительно воевавших, очень скупо говорил о войне:

– Я, Валера, мало воевал… Не больше двух лет…

Вячеслав Трофимович Самойленко, директор Поимского дома творчества, сорок лет друживший с Ксенофонтом, не знал, что его друг – инвалид второй группы по ранению. Он этим не хвастался, не требовал льгот…

Но память о войне была для него священна. Ксенофонт Петрович показывал маленький игрушечный обелиск, откованный им из нержавейки: «Где же вы теперь, друзья-однополчане…» с фотографиями товарищей по оружию. В отдельном сундучке хранились солдатские письма-треугольники. Похоронки. Две таких потертых на сгибах бумажки хранила, помню, моя бабушка. Одна – письмо мужа с фронта, что он жив, здоров. Вторая – извещение: «Ваш муж красноармеец Серяков Василий Андреевич погиб смертью храбрых в бою под городом Волоколамск…»

Главным экспонатом в музее Крянина была лежащая на столе самодельная, с восьмиконечным крестом на обложке, Книга памяти, куда записал он своей рукой имена погибших земляков. У него погибли на войне дядя, брат, а отца, израненного, отпустили домой умирать… Когда Ксенофонт рассказывал, как ездил на Украину на могилу погибшего брата, я заметил, что украдкой смахиваю слезы.

Памятник погибшим землякам он сделал сам. И настоял, чтобы его поставили в центре Поима

Памятник погибшим землякам, находящийся в центре Поима, он сделал сам. Выпросил на маслосырзаводе нержавеющую ванну, разрезал, распрямил молотом и соорудил обелиск! Год обелиск не разрешали ставить: «не положено». Долгое время и местная, и районная власть ему отказывали в установке, когда он приходил на прием:

– Это не так-то просто. Памятник в Поиме надо бы сделать настоящий. Закажем проектно-сметную документацию…

Ксенофонт пытался объяснить, что не надо ему никаких смет и денег. Однажды терпение кузнеца лопнуло, и он сказал:

– Или разрешайте, или я его установлю на кладбище.

Начальство решило, что на кладбище как-то неудобно, и дало добро. Памятник стоит возле школы. К нему возлагают цветы на 9 мая.

***

Поим – село не простое. Предки нынешних жителей были в большинстве не крестьянами, а ремесленниками. Ремесла в России понемногу умирают. Либо превращаются в коммерческий проект. Не знаю, что хуже. Матрешки, лапти продаются в интернет-магазинах, валенки с наклеенными петушками. С виду как в старину. А всмотришься – такая пошлятина. Лапти не носят, а на стену вешают. Петушки на валенках, с интернета скачанные, аляписты и неуместны. Впрочем, не навязываю свое мнение: на вкус и цвет товарищей нет. Настоящих старых мастеров все меньше. Ушли на погост знаменитые некогда на всю Россию поимские бондари, сапожники, скорняки.

Наверное, потому, что сам корнями из Поима, очень уважаю людей мастеровых, профессионалов, которые живут своими руками, своей головой, своим трудом. И из всех профессий на свете я особенно трепетно отношусь к кузнечному ремеслу. Любому делу можно научиться, а этому – нет: кузнецом родиться нужно. А Ксенофонт – из потомственных. Он проработал у горна всю жизнь. Кузнецами были его прадед, дед, отец, дядя, брат. Вячеслав Трофимович, сам мастер на все руки, сказал о Ксенофонте:

– Это кузнец-ювелир…

Кузнецами были его прадед, дед, отец, дядя, брат… О самом Ксенофонте Петровиче говорили: «Кузнец-ювелир»

Подъезжая к Поиму, первое, что вы увидите издалека, – кресты на восстановленном соборе Николая Чудотворца. Их делал Ксенофонт. Оградку вокруг действующей церкви Покрова Пресвятой Богородицы тоже ковали его руки. Половину оградок и памятников на кладбище тоже делал он. В каждом доме Поима попадется вам на глаза его работа: кованые грабли, мотыжка, сверкающий, звенящий от щелчка ногтем нож. Он умел все: крыть крыши, обивать жестью печи, лепить из железа, как из воска, кружева подсвечников и рисовать из проволоки завитушки узоров. «Надо жить и украшать землю» – такую поговорку часто слышали от него.

Я так мечтал посмотреть, как он работает в кузнице. Была у меня возможность увидеть вживую, как трудится один из настоящих поимских кузнецов… Но в последний раз, когда встретил его в Башмакове, он ответил на мой вопрос:

– Нет, Валера, больше не кузнечу. Болею…

Поэтому только на видео наблюдал я его за работой. Вот подходит кузнец к наковальне, резкими ударами молотка разогревает кусок проволоки, подносит к проволоке вспыхивающий от прикосновения к железу клочок бумаги. Так в кузнице добывают огонь. Похоже на чудо. Вот кузнец включает поддув горна, берет клещами металлический прут, сует в огонь. Тащит на наковальню раскаленную заготовку. Рассыпает искры железо под ударами молотка. Это его снимал канал телевидения Санкт-Петербурга. Ксенофонт рассказывал:

– Без попа и кузнеца село не может жить… Сорок кузниц в Поиме было…

Последние слова его в камеру:

– Торопитесь делать добро. Жизнь скоротечна…

***

У отца Георгия, поимского батюшки, вырвалась, говорят, про Ксенофонта Петровича удивительная фраза:

– Ксенофонт – святой человек, он умрет на Пасху…

Есть поверье, что в пасхальную неделю небо открыто для праведников.

А такую любовь к людям, как у Ксенофонта, я встречал мало. К нему в музей ходили на экскурсии школьники. При Доме творчества его стараниями работала кузница. Кузнец ребят учил своему ремеслу. Однажды он подошел ко мне в Поиме и спросил:

– Валера, ты валенки валяешь, говорят. Хочешь, тебе сделаю машинку?

Я постеснялся, сказал, что у меня всё есть. А как-то был в гостях у дяди Серафима. Тот вдруг достал с печки аршин – кованый четырехгранник для валки:

– Это тебе от Ксенофонта. Подарок…

Он торопился делать добро всю свою жизнь.

***

Я писал о кузнеце после нашей первой встречи, но не столько о Ксенофонте, сколько о войне, о Дне Победы. А хотелось о нем самом. Но получилось так, что в конце лихих девяностых я перестал работать журналистом. Надо было кормить семью, а в нашей газете зарплату задерживали по несколько месяцев. Выживали все, как могли. Одну зиму даже прожил тем, что валял валенки по заказам, как учил меня последний поимский валяльщик – друг Ксенофонта дядя Серафим. Не до письма мне было. Утешало лишь, что я принадлежу к той части народа России, которая бедствует, а не к той, что богатеет и русского языка стесняется, а английского толком не знает…

И все-таки ничто не может помешать рассказать о хорошем человеке. Даже если ты не работаешь в газете. Однажды вдруг подумал: «Все-таки о нем напишу. Неважно, что он не работает, неважно, что я давно не журналист». И на душе стало теплее оттого, что я решил обязательно о нем людям рассказать. Только как-то всё оттягивал на потом, когда-нибудь.

***

Сосед, родом из Поима, спросил как-то:

– Ты Ксенофонта знал?

– Знал? Ну как же не знал! А почему «знал»? – от собственного голоса резануло сердце ощущением беды…

– Да он уж несколько лет как умер.

«Сколько же я в Поиме не был?.. Ну как же это?.. Как Поим будет без Ксенофонта?.. Кто теперь напишет его имя в Книге памяти?» – сто мыслей вспыхнули в сознании одновременно, слившись в ясную неумолимую фразу: «Не успел…»

Он умер в первый день Пасхи, когда по всей России ликующе трезвонили колокола.