Хочу стать фарисеем

Недавно картина мира, которая субъективно видится с моей «колокольни», серьёзно скорректировалась. Я теперь с гораздо большим уважением стал относиться ко многим нашим околоцерковным традициям, выражающим народное благочестие, которые раньше вызывали у меня чувство некоторого пренебрежения, а то и приступы горделивого интеллектуализма. Хотя, признаюсь честно, я никогда не был интеллектуалом.

Чтобы понять, что я имею в виду, посмотрите любую телепередачу, где священник отвечает на вопросы зрителей. О чём они, в основном, спрашивают?

Значительная часть дорогостоящего эфирного времени обязательно занята вопросами о том, большим ли грехом является выкидывание на помойку скорлупы от пасхальных яиц, можно ли мыться через три дня после соборования и что делать с заплесневелыми просфорами. Отдельная категория тем непременно посвящена проблемам ношения платочков, допустимости присутствия в храме «женщин в штанах», «мужчин в шортах» и ядения майонеза в Петров пост.

«Ну, неужели нет более серьёзных вопросов», – конфузливо думал я раньше при выслушивании очередного терпеливого и заурядного ответа миссионера, выступающего по телевидению и говорящего о том, что скорлупу от освящённых яиц выкидывать не грех, мыться можно и сразу после участия в таинстве елеосвящения, так как благодать Божия водой не смывается, а в хождении в храм в свободной одежде нет ничего такого страшного, ведь главное, собственно, ходить туда, а вопрос внешнего вида – он второстепенный. «Да и вообще, – заключал, как правило, опытный батюшка-миссионер и был, несомненно, прав – бойтесь закваски фарисейской, которая есть лицемерие» (Мф 16:6).

Нельзя, конечно же, не согласиться. Фарисеи поставили во главу угла форму, позабыв про содержание. Променяли дух Закона на его букву. Отцеживая комара и исполняя с аптекарской точностью предписания Моисеева Закона (вплоть до уплаты десятины с выращенных на их огородах специй) «поядали домы сирот и вдовиц» (Мф 23:14). Ну и, конечно же, главной отличительной их чертой было тщеславие, ради которого они «увеличивали воскрилия одежд своих» (Мф 23:5) и помрачали лица свои «чтобы показаться людям постящимися» (Мф 6:16).

Горе тому, кто закапывает скорлупки от освящённых яиц в землю, а сам при этом злословит и осуждает ближнего.

Поэтому горе тому, кто превращает Православие в сплошной фольклор, состоящий из множества мелких и крупных предписаний, второстепенных по отношению к главному. Горе тому, кто бережно закапывает скорлупки от освящённых яиц в землю в чистом поле или выкидывает их вместе с испорченными просфорами в реку, подвесив грузик, дабы святыни благочестиво утонули, а сам при этом злословит и осуждает ближнего.

Нередки сейчас в православной среде отчасти справедливые размышления вслух про ханжеское да тщеславное ношение в миру длинных юбок до пят и платков, повязанных «по-старообрядчески», цель облачения в которые – любой ценой выделиться, горделиво самоутвердиться и показать этим окружающим «ничтожествам», не доросших до такой духовной «высоты», как они ничтожны.

Многое здесь верно. Но мне, с недавних пор, постоянно приходится наблюдать совсем другую проблему, которую я бы назвал «фарисейство-наоборот». Суть этого явления в том, что отрицается всякая форма вообще, а следование любым благочестивым традициям сразу же рассматривается как пленение страстью тщеславия, гордыни и прелестного (от слова прелесть, означающего на языке православной аскетики состояние духовного самообмана) самоутверждения.

Отход от формы вызван не искоренением в себе фарисейства, но желанием следовать своим страстям

И здесь мне нередко видится некое лукавство. Ведь очень часто отход от формы вызван вовсе не искоренением в себе фарисейства, но простым желанием следовать своим страстям и соответствовать нынешней мирской моде.

Сейчас мне часто приходится видеть, как, в общем-то, простые люди – не академики – красноречиво жонглируя понятиями, приводя вышеперечисленные цитаты и требуя следования духу Закона, но не его букве, абсолютно уничтожают и букву, и сам дух, делая христианство чем-то совершенно абстрактным, типа философского учения, которое в зависимости от настроения и моды можно толковать абсолютно по-разному.

Теперь на моё мягкое замечание, сделанное в шутливой форме, о том, что вполне благочестивой юной студентке, выпускнице православной гимназии, перемещаться в ночнушке по городской улице, и уж тем более приходить в храм Божий как-то не пристало – я слышу грозную отповедь, в которую помимо банальных тезисов о том, что «жара» и «сейчас так модно, а я не старушка», обязательно включено деликатное (спасибо и на этом) обличение меня в фарисействе.

«Обрядоверие» и «православный фольклор», ныне вытеснен воистину тщеславной модой, из-за которой буквально «святых выноси». Куда подевались те, ручной работы, белоснежные расшитые чудными узорами рушники или немного смешные, но сделанные с любовью из конфетной фольги «рюшечки», которыми наши бабушки украшали старинные дореволюционные бумажные иконы? Нет ни рушников, ни безалаберных «рюшечек», ни тех бабушек в платочках, а сами старые, уже «не модные» иконы действительно выносят.

Не так давно меня «поймала» на лестничной клетке соседка моих родителей. Я часто сталкиваюсь с этой уже пожилой женщиной, которая периодически просит помолиться за мужа, детей и внуков и безуспешно старается при этом сунуть мне в руку денежку. Но в этот раз просьба её была совсем другая: она настойчиво попросила меня забрать фамильные иконы – старинные очень красивые литографии в рамках под стеклом, которые принадлежали когда-то ещё её прабабушке.

Попросила забрать вовсе не потому, что пожелала отдать в храм самое ценное, а потому, что «мы ремонт сделали в квартире, и они теперь как-то не смотрятся… Лучше потом новые купим». Уговоры мои «не выносить святых из избы» были безуспешны и закончились тем, что эта дама, пространно богословствуя о том, что и разницы-то никакой нет – старые иконы висят или новые, наиболее подходящие к «салатовым» обоям, пригрозила мне, что если я образа не заберу, то придётся их всё равно «куда-нибудь деть». Вот тебе и фольклор.

Про ношение платочков, заповеданное апостолом Павлом, и прочие «условности» типа точного соблюдения постов, выраженного, к примеру, в не вкушении яблок до Преображения и мёда до праздника Изнесения Честных Древ Животворящего Креста Господня (14 августа), говорить вообще не приходится.

А как сейчас встречают священника в своих домах некоторые благочестивые миряне?

Помню, когда я ещё мальчишкой учился в православной гимназии, мне довелось навестить умирающую от тяжёлой болезни и прикованную к постели пожилую родственницу, проживающую в сельской местности. На мою настоятельную просьбу пригласить священника она с благоговейным ужасом сказала, превозмогая боль, что сейчас это никак невозможно, поскольку сама она не встаёт, а её дед не сможет убрать с такой тщательностью, с какой подобает это сделать, встречая священника со Святыми Дарами. «Какой формализм», – подумал я тогда.

Какой смысл в платке, когда вы одеты как на пляже?

А теперь вот почти каждый раз теряюсь, когда прихожу в дом, например, причащать больного и вижу, что там совершенно не убрано, а члены пригласившего священника со Святыми Дарами почтенного семейства одеты по-домашнему: в дамские пижамы и шорты-майки. «А платок надевать?» – участливо спрашивает меня хозяйка, и я не знаю, что ответить, поскольку какой смысл в платке, когда вы одеты как на пляже, или будто бы «от сна восстав»?

Захожу в комнату к больной, которую необходимо причастить и озираюсь вокруг. И на вопрос: «Есть ли какой-нибудь столик, куда можно поставить Святые Дары и горящую свечу?» – довольно часто слышу предложение «поставить на телевизор» в ответ…

Но самое страшное вовсе не в том, что люди просто не знают, как себя вести, а в том, что, за редким исключением, им невозможно это рассказать. На любой совет и тем более обличение, сделанное в мягкой форме, нередко в ответ слышишь обиду и опять же пространные рассуждения о том, что фарисеев-де много развелось.

Да почти что и нет их уже, фарисеев-то. Даже жалко. Ведь Господь говорит: «Если праведность ваша не превзойдёт праведности книжников и фарисеев, то вы не войдёте в Царство Небесное» (Мф 5:20). Наша же праведность не только не превзошла меру фарисейскую, она и оной-то меры не достигла.

Ведь если мы внимательно вчитаемся в обличительные слова Спасителя, обращённые к фарисеям, то мы увидим, что укоряет Он их вовсе не за трепетное отношение к исполнению закона и отеческих преданий, а за горделивый и тщеславный дух, которым была мотивирована их деятельность и за неимение навыка увидеть где главное, а где второстепенное. «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру; сие надлежало делать, и того не оставлять» (Мф 23:23).

Или ещё вот про послушание «фарисействующим» попам и иерархам: «Тогда Иисус начал говорить народу и ученикам Своим и сказал: на Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи; итак, всё, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте; по делам же их не поступайте, ибо они говорят, и не делают» (Мф 23:1-3).

Господь в дому Симона фарисея. Миниатюра из афонского рукописного Евангелия

Я теперь даже хочу стать фарисеем. Ревнителем отеческих приданий

Так что я теперь даже хочу стать фарисеем. Правда, чтоб без примеси тщеславия, гордыни и лицемерия. Ревнителем отеческих приданий. Таким, каким был великий апостол Павел, вышедший из этой секты и вынесший оттуда всё самое лучшее, что он почерпнул, находясь у «ног Гамалиила» (Деян 22:3) – другого выдающегося члена этой ветхозаветной секты.

Ведь «каков поп – таков и приход», и многие из вышеперечисленных сложностей, если быть честным, связаны с тем, что мы, священники, любим в миссионерских целях иногда чрезмерно упрощать проблему внешнего благочестия в жизни христианина, совершенно игнорируя простой принцип, согласно которому внешнее, в известной степени, влияет и на внутреннее.

Ну, а некоторые уважаемые батюшки откровенно стыдятся своего духовного платья, надевая его только в храме, и коротко стригут волосы и бороды, стараясь идти в ногу со временем и «не пугать прохожих».

Хотя для многих прохожих узнать на улице в священнике священника – это единственный шанс подойти к нему с вопросом, ответ на который – кто знает – когда-то, может быть, изменит чью-то жизнь.