8 августа в бывшем имении графов Медемов Александрия в Хвалынском районе Саратовской области пройдет Второй историко-культурный праздник «Возвращение в Александрию». Праздник начнется молебном в усадебном храме во имя равноапостольной Елены, восстановленном в 2007 году. В программе праздника – презентация проекта развития сельской территории «Возвращение в Александрию», показ и обсуждение документального фильма Софьи Горленко и Глеба Кузнецова «Атлантида русского Севера» – об истории отдаленной русской провинции Архангельско-Вологодского региона, знакомство с усадьбой, показ фильма Алексея Наумова «Медем» – о новомученике Александре Медеме, другие мероприятия.
Жизненному пути графа-мученика Александра Медема посвящена и публикуемая нами статья.
Рождество 1915 года представитель старинного балто-немецкого рода граф Александр Оттонович Медем встретил на передовой Западного фронта вместе с солдатами. От Саратовского губернского земства он сопровождал туда вагоны с подарками. Спустя несколько месяцев Медем вернулся в зону боевых действий в качестве начальника врачебно-питательного отряда. Порой под шквалом ураганного огня, добровольцы из «летучек» вывозили раненых солдат с поля боя, оказывали им необходимую медицинскую и санитарную помощь.
Граф Медем не раз видел лицо смерти… и оно имело с ним кровную связь: немецкие технологии массового уничтожения, солдаты вражеской армии, с которыми он мог разговаривать на одном языке и с большинством из которых он был одной лютеранской веры… С другой стороны были русские мужики – такие же, с которыми он рос в имении родителей на Волге, с которыми распахивал землю, засевал и собирал урожай, ел одну и ту же пищу… Теперь они умирали на его глазах от химических ожогов и огнестрельных ран.
На войне как на войне. Сердце Александра Оттоновича не выдержало. После тяжелого приступа весной 1916 года он был вынужден покинуть отряд и вернуться к семье на свой хутор Александрия, что в Хвалынском уезде, на севере Саратовской губернии. Там 16 июня он переходит в Православие, делает это тайно. И этот выбор стал началом его пути на Голгофу.
***
Александр Медем родился 8 декабря 1877 года в Санкт-Петербурге в аристократической семье. Его отец граф Оттон Людвигович Медем в разное время был Новгородским губернатором, сенатором, членом Государственного Совета, принадлежал к старинному и влиятельному курляндскому роду. Мать – Александра Дмитриевна Нарышкина – происходила из известной, родственной русскому императорскому двору аристократической семьи.
Детство Александра прошло в основном в Саратовской губернии, где еще в 1875 году в Хвалынском уезде его родители приобрели земли, центром которых был хутор Александрия. Имение находилось в самой узкой части водораздела Волги и Терешки. Во владении Медемов были также перевоз и рыбные ловли на Волге с прилегающими островами.
Александр полюбил ставшие для него родными поволжские края и деревенскую жизнь
Со временем Александр полюбил ставшие для него родными поволжские края и деревенскую жизнь. С раннего возраста он проявлял интерес к полю, а когда подрос, то ни одна сельскохозяйственная работа на хуторе не обходилась без этого живого, веселого, деловитого и сообразительного мальчика, принимавшего во всем самое деятельное участие.
В мае 1893 года Оттона Людвиговича назначили Воронежским вице-губернатором. В Воронеже Александр поступил в гимназию. Там же состоялось знакомство Медемов с влиятельным дворянским родом этого города – Чертковыми. В семье Чертковых воспитывалось двое детей – сын Михаил и дочь Мария.
Мария Федоровна была очень красивой девушкой с большими синими глазами и черными густыми волосами, при этом очень застенчивой. Она получила типичное для того времени домашнее образование, свободно владела английским и французским языками, хорошо рисовала, была очень начитанна, обладала глубоким умом.
В 1896 году Оттона Людвиговича назначили Новгородским губернатором, и Медемы переехали в Великий Новгород. Там Александр окончил местную гимназию и в 1898 году продолжил обучение на юридическом факультете Петербургского университета.
В столице Александр Медем и Мария Черткова встретились вновь, и эта встреча закончилась свадьбой 5 мая 1901 года.
“Отец привык легко общаться с людьми и всех располагать к себе. Сам всегда предпочитал общество простых людей”
Для постоянного проживания молодожены выбрали Александрию. Они вполне могли угнездиться в собственном имении Александра Оттоновича Каугерсгофе в Курляндии или в поместье Марии Федоровны, находившемся в Бессарабии, но главу семьи манили любимые с детства края со сверкающей на солнце, прорезанной островами Волгой, займищами, бескрайними полями и дубравами, лугами с ароматными земляничными ягодниками. Всему свету граф Медем предпочитал Александрию. По свидетельствам современников, он знал каждого нанятого крестьянина и отбирал только лучших работников, лично объезжал владения и следил за ходом работ, мог и из одного котла с рабочими поесть, ходил в крестьянской косоворотке. Его дочь Александра позже напишет: «Отец привык легко общаться с людьми и всех располагать к себе. Сам всегда предпочитал общество простых людей (в частности, крестьян). Он умел держать себя соответственно в любом обществе, но не любил находиться в тех аристократических кругах, где было много условностей».
В начале ХХ века в усадьбе начинается активное строительство. Возводятся паровая мельница, сыродельня, амбары, силосная башня, деревянный ледник, оранжерея и прочие хозяйственные строения. На Волге работала хлебная пристань. Вводились все новейшие достижения агрономической науки и техники: на ферме – механические поилки, на мельнице – силовая установка, были закуплены локомобили, паровая машина, молотилки.
На берегу Нижнего пруда расположился каменный барский дом; были разбиты парки, аллеи, сады, цветочные клумбы и огороженные невысокими деревянными заборчиками палисадники с дубами и голубыми елями. В них расхаживали, распустив радужные хвосты, павлины.
Александрия стала образцовым имением с развитой инфраструктурой, особой культурной средой и гармоничными социальными отношениями
Александрия стала образцовым имением с развитой инфраструктурой, особой усадебной культурной средой и гармоничными социальными отношениями. Здесь Александр Оттонович с Марией Федоровной строили свою счастливую жизнь, здесь же у них появились дети: 25 июля 1902 года рождается первенец – сын Федор, позже еще три дочери: 10 апреля 1904 года родилась Софья, 8 сентября 1908 года – Елена, а 14 мая 1911 года – Александра. Все они были крещены в Православие.
Тяжелым крестом и неутешным горем для Александра Оттоновича и его жены была средняя дочь. Рождению Елены предшествовала холера у беременной Марии Федоровны. Болезнь и лекарства, которыми ее спасали, повлияли на здоровье будущего ребенка. Когда девочка появилась на свет, родители стали замечать, что она не развивается нормально. Елена не могла говорить, сознательно владеть телом и даже жевать. Но при всей тяжести болезни у Еленушки, как ее ласково называли близкие, не было идиотского выражения лица.
«Когда говорили строго, – вспоминает ее младшая сестра, – она плакала, когда ласкали – она улыбалась. Улыбалась и радовалась появлению перед нею матери, реагировала на звук посуды, когда была голодна. Более всех детей она была похожа на мать: огромные синие глаза, черные брови и волосы, нежная кожа… У бедняжки бывали припадки судорог всего тела, и это было очень мучительно. Она кричала, и сердце родителей надрывалось».
Еленушка нуждалась в постоянном уходе. Александр Оттонович и Мария Федоровна предпринимали различные меры для лечения дочери, возили ее на обследования к лучшим врачам не только России, но и Швейцарии. Болезнь не отступала. Тяжелые обстоятельства стали очередной ступенью в духовном росте Александра Оттоновича. По желанию супруги он закладывает в Александрии православный храм во имя святой Елены – небесной покровительницы Еленушки.
В 1910–1912 годах каменная однопрестольная церковь в Александрии была возведена и освящена 17 октября 1913 года. Иконостас для церкви выполнили известные мастера Владимир Комаровский и Дмитрий Стеллецкий.
Осенью 1914 года в Петрограде погибает Александра Дмитриевна Медем. Потеря матери не подорвала нравственных сил Александра Оттоновича. Вскоре после семейной трагедии он принимает активное участие в поддержке русской армии, воевавшей на фронтах Первой мировой. В середине декабря 1914 года он сопровождает в Польшу поезд с подарками для солдат некогда расквартированной в Саратове 47-й дивизии. На фронте граф Медем встретил новый 1915 год, а 9 января вернулся обратно.
Ужасы войны еще более укрепили глубокие патриотические чувства Александра Оттоновича. Вскоре он вновь отправился на фронт, но уже в качестве начальника санитарного отряда Всероссийского земского союза. Там же он принимает решение стать православным.
Революции 1917 года подорвали основы русской государственности и национальной идентичности. Все потенциальные противники преступного большевистского режима становились его жертвами, порой безвинными. В этот момент менялась и жизнь Медемов.
Александрия была национализирована. Семья переехала в соседний Хвалынск, где ее временно приняли друзья. На первых порах семья и прислуга жили на «хуторские» запасы и имеющиеся в наличии средства.
“В памяти: горящие ненавистью глаза человека в кожаной куртке, роющегося в наших вещах”
Эмигрировать удалось лишь отцу Александра Оттону Людвиговичу, брату Дмитрию и позднее сыну Федору. Второй брат, Георгий, офицер Белой армии, погиб под Самарой. Самого Александра Оттоновича как бывшего «эксплуататора» и «буржуя» неоднократно арестовывали, чему предшествовали обыски в квартире. Его дочь вспоминала: «В те годы искали оружие. И хоть такого не находили, но отца забирали. В памяти: горящие ненавистью глаза человека в кожаной куртке, роющегося в наших вещах. Сопровождающие его берут руками со стола нарезанные к ужину куски вареного мяса и хлеб, жадно едят. Это для пришлых представителей власти мой отец был помещик и “классовый враг”. Местные коммунисты и рядовые люди, знавшие и любившие “графа” как человека, не раз выручали его».
Во время одного из арестов лета 1918 года Александра Оттоновича приговорили к расстрелу. Уважавшие графа люди предлагали организовать побег, но он отказался. В ночь перед расстрелом под большим секретом Александру разрешили переночевать дома и проститься с семьей. Его выпустили без конвоя, под честное слово, с условием, что утром он вернется и не подведет отпустившего. Так Александр Оттонович с Марией Федоровной, просидев всю ночь на балконе снимаемой квартиры, приготовились к ужасной развязке, а на рассвете… канонада! Большевики без боя сдали город частям Народной армии КОМУЧа, приговор отменился сам собой.
Но уже к осени советская власть в городе была восстановлена. Александра Оттоновича вновь арестовали. За его освобождение у Марии Федоровны потребовали крупную сумму денег, которых у семьи не было. Тогда она обратилась к хвалынскому мулле, давно знавшему и уважавшему Медемов. Татарская община собрала необходимую сумму, и граф Медем был освобожден.
Обыски, аресты, тюремные заключения еще не раз врывались в семью Медемов.
С 1921 года Александр Оттонович, а вслед за ним и вся семья Медемов ходили на службы большей частью не в Казанский собор, а в церковь мужского Свято-Троицкого монастыря. Это было связано с переходом практически всех приходских храмов Хвалынска в обновленческий раскол.
Хвалынский Свято-Троицкий монастырь под ревностным напором графа Медема стал противостоять обновленцам
В монастыре граф Медем и другие верующие организовали церковный совет. Хвалынский Свято-Троицкий монастырь под ревностным напором графа Медема стал противостоять обновленцам. От имени верующих Александр ездил в Саратов к одному из главных противников «Живой церкви» в губернии епископу Петру (Соколову) с прошением принять их приход в свою паству.
Александр Оттонович с болью наблюдал за происходившим в его стране. В одном из писем сыну он ярко описывал свои переживания: «Федюшок мой дорогой. На днях твое рождение – тебе исполнится 21 год, то есть гражданское совершеннолетие. Буду особенно горячо за тебя, мой мальчик, молиться, чтобы Господь помог тебе достойно и возможно праведно пройти свой земной путь и душу свою спасти, дал тебе счастья, силу и душевную, и телесную, смелость и дерзновение и крепкую непоколебимую веру. Одна только вера, что не всё кончается здесь земным нашим существованием, дает силу не цепляться во что бы то ни стало за свою малозначащую жизнь и ради ее сохранения идти на всякую подлость, низость и унижение. Это мы наблюдаем на каждом шагу, и тошнит от этого всего до полного отвращения ко всем окружающим.
Из письма А. Медема к сыну: “Действительно свободным может быть только человек, глубоко и искренне верующий”
Действительно свободным может быть только человек, глубоко и искренне верующий. Зависимость от Господа Бога – единственная зависимость, которая человека не унижает и не превращает в жалкого раба, а, наоборот, возвышает. Проповедник и наставник я плохой – но мне хочется тебе сказать то, что я особенно остро чувствую и для тебя желаю. Верь твердо, без колебаний, молись всегда горячо и с верой, что Господь тебя услышит. Ничего на свете не бойся, кроме Господа Бога и руководимой Им своей совести, – больше ни с чем не считайся; никогда никого не обидь (конечно, я говорю о кровной, жизненной обиде, которая остается навсегда) – и думаю, благо ти будет…».
Письмо было написано в разгар антирелигиозной кампании. В Саратове 26 июля был арестован епископ Петр и священники крупных приходских церквей и соборов. Александр Оттонович не мог не знать об этом. Поэтому в письме отразился его внутренний протест.
Еще 25 июля 1923 года уполномоченный, исследуя добытый следственный материал, заключил, что в Саратовской губернии под видом религиозного общества существует тайная организация духовенства и монархически настроенных мирян. «Вдохновителями и руководителями организации являются Соколов Павел Иванович, именующий себя “епископ Петр”, священники Комаров Анатолий Андреевич и др.».
Связь Александра Оттоновича с епископом Петром и его деятельность в качестве члена церковного совета не остались без внимания следователя. Его «признали» активным участником указанной выше организации и более того – ее представителем и организатором в городе Хвалынске. Также он якобы «держал связи с руководителем данной организации гражданином Комаровым Анатолием, от коего получил конкретные указания о планах организации и методах борьбы против соввласти, по агентурным данным, сам лично высказывал уверенность, что теперь не скоро удастся покончить с соввластью».
Так граф Медем попал в групповое следственное дело за номером 1200, возбужденное против духовенства и мирян Саратовской губернии во главе с епископом Петром (Павлом Соколовым); по делу проходило 36 человек. 23 августа 1923 года Александра Оттоновича вновь арестовали и отправили в саратовскую тюрьму.
Однако следственного материала оказалось недостаточно, и обвинение развалилось. В октябре «за недоказанностью состава преступления» графа Медема освободили. Многих проходивших по делу № 1200 осудили. Епископа Петра сослали на Соловки.
“Такой веры, такого мира и спокойствия душевного, такой истинной свободы и силы духа я в жизни не видела”
Испытания закалили душу Александра Оттоновича. Его жена сообщает в одном из писем: «За эти годы он необыкновенно вырос нравственно. Такой веры, такого мира и спокойствия душевного, такой истинной свободы и силы духа я в жизни не видела. Это не только мое мнение, могущее быть пристрастным, – все это видят, и этим мы живы – больше ничем, ибо самый факт, что мы такой семьей существуем, не имея ничего, кроме надежды на Господа Бога, это доказывает…».
В трудах и заботах о близких Александр Оттонович встретил очередное испытание. В феврале 1925 года заболела Мария Федоровна. К концу осени было ясно, что ее уже не спасти.
Александр Медем писал сыну: «Дорогой мой мальчик. Сегодня уже восемнадцатый день, что мама скончалась, и я всё не могу себя заставить тебе написать. Первое время просто от физической усталости я не мог писать (писал одно слово вместо другого), а теперь не могу собраться с мыслями и воспоминаниями, чтобы тебе всё подробно описать.
С началом октября ей стало значительно хуже – начался процесс в горле, она с трудом жевала, говорила шепотом. Каждый глоток в последнее время вызывал удушливый кашель. Часто она страдала спазмами в горле (это было самое мучительное). Исхудала она страшно и слабела быстро. Особенно последние дни. Она ужасно, бедненькая, страдала. Несколько раз горько плакала, как маленькая, и говорила: “Хоть бы Господь меня пожалел и прекратил мои страдания”. По ночам она спала иногда хорошо благодаря наркотикам, но часто просыпалась и молилась. Часто говорила: “Господи! Тебе несу мои страдания”.
Я так молился о ее выздоровлении, с такой верой, что до последнего дня не допускал мысли, что мне Господь откажет. И в ней я поддерживал эту уверенность, и она верила…
Последние двое суток я совершенно не спал, хотя она спала. В воскресенье я к обедне не пошел, так как не хотел ее оставлять (хотя и не верил, что это конец)… Часов в 5 вечера она отхаркиваться больше не могла, и тут только я понял, что Господь Бог мою мольбу удовлетворить не хочет. Я ей предложил послать за о. Петром, “чтобы помолиться”. Она с радостью согласилась и пожелала причаститься. Часов в 8 он ее причастил, и она успокоилась и затихла. Я всё время держал ее руку. Она позвала сначала Дину, благословила ее и затем прижала мою голову к груди, стала ее крестить и говорить: “Теперь я буду с детьми прощаться – Федюшенька мой, мальчик мой, благословляю тебя на счастливую жизнь, Христос с тобой, мой Федюшок. Потом Софиньку… Потом брата Мишу… Потом тетю Грушу. Потом Катю”. (Я пишу, как она говорила.) После этого она позвала по очереди тетю Мими и Зиновию Михайловну, Грушу и ее дочь и со всеми простилась. Еленушку она не позвала, а я не стал напоминать, предполагая, что она с ней не находит нужным прощаться, ожидая скоро с ней встретиться в лучшем мире. (Еленушка очень сейчас плоха – ждем ее кончины ежечасно.)
Сердце мое разрывалось, и я ей сказал, чтобы и меня Господь призвал скорее – “я не могу без тебя жить”. Она крепко прижала мою голову и сказала: “Не плачь, мой милый, – я знаю, ты скоро со мной будешь”. Глаза ее всё время были устремлены на икону Б[ожией] Матери, которая висела на стене передней, и она молилась до последней минуты… Мне так ужасно захотелось еще ее услышать, что я не выдержал – обнял ее и сказал: “Манюшенька, скажи мне хоть одно слово еще”. Она крепко сжала мою руку и произнесла совершенно ясно: “Миленький мой, мне так хорошо, так хорошо – только тебя жалко”. После этого она больше не говорила. В груди у нее клокотание всё делалось тише, и после последних слов, не больше как через 5–7 минут, она скончалась. Такой чудной смерти я никогда не видел. В полном сознании и спокойствии духа. Действительно, “безболезненно, непостыдно и мирно”. Насчет же “доброго ответа” сомневаться тоже не приходится. Видно, Господь не нашел возможным нашу просьбу исполнить. У меня сердце разрывается, но всё же приходится сказать, что Господь лучше знает, что для нас нужно. Очевидно, это нужно, и, очевидно, это лучше. Да будет воля Его…».
Мария Федоровна умерла 6 декабря 1925 года в половине двенадцатого ночи. По два раза на дню служили панихиду по усопшей. Из уважения к Александру Медему в этом принимало участие всё духовенство города. Приходил петь и соборный хор.
Страдания бедной Еленушки закончились на первый день Пасхи 3 мая 1926 года. Похоронили ее рядом с матерью и бабушкой. После смерти жены и дочери Александр Оттонович почти каждый день ходил на кладбище к могилкам родных и на службы в монастырскую церковь. «Так молился, так молился… Во время богослужения иногда шмыгал носом – душили слезы, которые он смахивал культяпым пальцем», – вспоминала Александра.
“«Живых» у нас нет. Но, вероятно, и до нас эта волна докатится. В этом случае, конечно, первым полечу я. Я нисколько этого не боюсь”
В 1926 году он писал сыну: «Напор на Церковь, одно время ослабевший, снова, по-видимому, крепнет… На Кавказе и др. окраинах отбирают последние церкви у православных и передают живоцерковникам – этим антихристовым слугам. У нас пока тихо. “Живых” у нас нет. Но, вероятно, и до нас эта волна докатится. В этом случае, конечно, первым полечу я. Я нисколько этого не боюсь – даже буду этому рад. Но одно противно – нами будут восхищаться, проливать слезы, почитать за мучеников за веру православную и пр., – но никто рискнуть собой не пожелает, и мы будем в ничтожном меньшинстве. Это, конечно, рассуждения от лукавого. На всё воля Божия. Мы свое дело сделаем, и, конечно, наша кровь (если ей суждено пролиться) зря не пропадет».
Осенью 1929 года Свято-Троицкий монастырь разогнали, устроив в нем клуб садово-огородного техникума. 4 января 1929 года графа Александра Оттоновича в очередной раз арестовали. Официальной причиной стали поступившие в ОГПУ сведения о наличии у Медема огнестрельного оружия.
Никакого оружия при обыске не нашли; явно, что искали совершенно другое, – всего было изъято 32 предмета. В основном это переписка графа с дочерью Софьей, открытки, конверты с адресами знакомых и друзей, «американский журнал», план Хвалынского уезда, письма священнослужителей, в том числе и митрополита Ярославского Агафангела (Преображенского) – выдающегося деятеля Церкви, ныне прославленного в лике святых.
13 февраля 1929 года уполномоченный вынес обвинительное заключение по следственному делу № 7. Выяснилось, что обвинение основывалось на устном материале – показаниях и доносах, позволяющих сделать следующие выводы: «В последнее время, начиная с февраля месяца 1927 года, в аппарат уездного уполномоченного ОГПУ, а позднее и в Вольский окротдел ОГПУ поступали сведения о том, что Медем часто выезжает в деревни, расположенные в б[ывшем] его имении, в частности на мельницу совхоза № 68, где среди рабочих и помольцев распространяет слух, дискредитирующий советское правительство.
Кроме того, Медем при посещении сел Б[ольшой] Федоровки и Черного Затона среди кр[естьянст]ва распространял слух о том, что советское правительство ведет неправильную политику в отношении крестьян, не умея “хозяйничить”, дерут большие налоги и что положение в хозяйстве может улучшиться, если передадут в частное пользование, тогда и крестьянину будет легче.
Медем среди духовенства и монахов г. Хвалынска ведет антисоветскую работу. Будучи председателем монастырского коллектива верующих и с обращением митрополита Сергия о поминовении власти Медем среди духовенства говорил: обращение вызвано под давлением расстрела. Поминать безбожную власть, ее не только поминать и молиться за нее, а нужно с ней бороться» (видно, что уполномоченный не владел грамотой, смысл вывода ясен, авторская формулировка сохранена. – А.Н.).
17 мая 1929 года особое совещание при Коллегии ОГПУ СССР, рассмотрев следственное дело, постановило: Медема Александра Оттоновича из-под стражи освободить, лишив права проживания в Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве, Одессе, означенных губерниях, округах, Нижневолжском и Северокавказском округах с прикреплением к определенному месту жительства, сроком на три года, считая с 10 января 1929 года.
Запрет на проживание в Нижневолжском крае, в состав которого входил и Хвалынск, означал вынужденное расставание Александра Оттоновича с родными и любимыми местами, могилами близких людей и худо-бедно налаженной жизнью.
Пробыв в Хвалынске установленный срок – около двух недель, налегке Александр Оттонович отправился в Сызрань. Благо, что город находился рядом с Хвалынском и у Медемов там были знакомые.
“Часов в 10–11 вечера – с детства знакомый отвратительный стук. Ну, конечно, незваные гости… и больше я отца не видела”
Относительное благополучие семьи было недолгим. 11 декабря 1930 года Александра Оттоновича вновь арестовали. Младшая дочь Медема вспоминала: «Часов в 10–11 вечера – с детства знакомый отвратительный стук. Ну, конечно, незваные гости… и больше я отца не видела».
На допросах Александр Оттонович, как грамотный юрист и порядочный человек, держался благородно и достойно. Когда следователь спросил его, каких он придерживается политических убеждений и каково его отношение к советской власти, подследственный Медем ответил: «Определенных политических убеждений я не имею, поскольку я не занимался политикой. К существующему строю мое отношение лояльное. С программой коммунистической партии и советской власти я не согласен». При попытке выявить «сообщников» графа следователь получил следующий ответ: «Знакомых в городе Сызрани, которых я посещаю или которые посещают меня, нет. “Шапочных” знакомых, то есть лиц, которых я знаю по фамилии и в лицо, немного; также имеются в городе Сызрани такие лица, с которыми на улице при встречах раскланиваюсь, но их фамилии часто не знаю. Назвать тех лиц, которых я знаю по фамилии и в лицо, затрудняюсь, поскольку я их очень мало знаю и выставлять их в качестве своих хороших знакомых не желаю». Озадаченный таким ходом допроса следователь продолжил: «Так есть ли у вас люди, которых вы знаете в городе Сызрани?» «Люди, которых я знаю в городе Сызрани, имеются. Назвать я их не могу, потому что я их не вспомню», – ответил Медем. «Отказываетесь ли вы, гражданин Медем, назвать людей, которых вы знаете, или нет?» – не унимался допрашиватель. Александр Оттонович подтвердил, что отказывается, потому что не может их вспомнить. Ответы графа следователь подытожил: с одной стороны, люди, которых гражданин Медем знал, имелись, а с другой – он их не знал.
Подтвердив выводы чекиста, Медем был вынужден дать следующую расписку: «Ниже подписываюсь в том, что мне со стороны ведущего дело было 28 декабря 1930 года объявлено о том, что я своим отказом назвать людей, которых я знаю в городе Сызрани, препятствую выяснению всех обстоятельств дела и, таким образом, снимаю ответственность с сызранского отдела ОГПУ в соблюдении соответствующих процессуальных норм в части срока содержания под стражей». Далее следовала приписка: «Из лиц, которых я знаю по имени, отчеству и фамилии, я некоторых в данное время помню, но назвать и этих отказываюсь по той причине, что выдвигать людей, которых я случайно вспомнил, этим самым совершая к ним несправедливость, – не нахожу возможным».
В начале 1931 года у Александра Оттоновича обострился давно беспокоивший его туберкулезный процесс в легких, что было связано и с образом жизни (он много курил), и с тяжелыми условиями заключения. 22 февраля его перевели в больничный корпус сызранской тюрьмы. А в начале весны к Софье и Александре пришли вести, что их отцу совсем плохо. Они приехали в Сызрань, где хлопотали о свидании. Наконец разрешили – на следующий день. «А когда мы явились в назначенное время, – вспоминала Александра, – оказалось поздно… Ответили: “Еще вчера схоронили”. Где – не сказали».
20 августа 2000 года решением Архиерейского Собора Русской Православной Церкви Александр Медем был прославлен в лике святых в Соборе новомучеников и исповедников Российских.
В 2007 году в бывшем имении Медемов был восстановлен храм, освященный во имя святых равноапостольных Елены и Константина, а в 2010 году в Хвалынске открылась православная классическая гимназия, названная в честь святого Александра Медема. Сегодня это одно из лучших учебных заведений района. В ноябре 2014 года при гимназии открылся общедоступный музей, посвященный истории жизни графа Медема.
В 2014 году Алексей Наумов на собственные средства создал документальный фильм «Медем», рассказывающий о святом новомученике Александре Медеме. Фильм многократно становился победителем и призером международных кинофестивалей в Сербии, США, России. Однако для того, чтобы выпустить фильм в эфирном качестве, его необходимо доработать, на что нужны дополнительные средства. Сбор средств на фильм проходит здесь.
Господь отделил овец от козлищ...
Слава Богу за всё!
Зав. научным архивом СОИКМ им. П.В. Алабина (г. Самара)
Мой e-mail: selena01@yandex.ru
Помощи Божией Вам, помощи добрых людей!
Давно хотелось узнать больше об этом удивительном человеке.