Церковь во второй половине VI столетия

Сайт «Православие.ру» продолжает публикацию фрагментов новой книги церковного историка и канониста протоиерея Владислава Цыпина «История Европы дохристианской и христианской».

• Церковь на пути к V Вселенскому Собору. Часть 1
• Церковь на пути к V Вселенскому Собору. Часть 2
• V Вселенский Собор

V Вселенский Собор. Фреска Дионисия

Осуждение V Вселенским Собором «трех глав» – анафематствование Феодора Мопсуестийского, а также послания Ивы Эдесского к Мару и тех писаний блаженного Феодорита, которые содержали критику святого Кирилла, – вопреки надеждам императора Юстиниана, оказалось недостаточным для примирения с монофизитами: они, как и прежде, условием восстановления евхаристического общения ставили отказ от ороса Халкидонского Собора.

Издание Юстинианом за год до его кончины, в 564 году, эдикта, который не дошел до наших дней, но, если доверять адекватности его изложения в «Церковной истории» Евагрия, содержал афтордокетическую идею – о нетленности тела Господа Иисуса Христа, если оно и было рассчитано на благоприятную реакцию в монофизитской среде, не вызвало со стороны монофизитов сочувственного отклика. Афтордокетизм проповедовал крайний монофизит Юлиан Галикарнасский в полемике с умеренным монофизитом Севиром Антиохийским. Появление эдикта вызвало немедленную реакцию со стороны патриарха Константинопольского Евтихия, который осудил и отверг его. 22 января 565 года святой Евтихий был арестован и предан соборному суду, на который он отказался явиться, так что суд рассматривал его дело заочно. Об этом суде известно по записям его ученика Евстратия. Евтихию не инкриминировали неповиновение императору. Выставленные против него обвинения были, по характеристике В.В. Болотова, «самые мелочные и даже несколько комического характера. Важнейшее из них состояло в том, что Евтихий ел дичь, что считалось в то время… сибаритским лакомством»^[1]. Понятно, что этот криминал не мог быть действительной причиной низложения. Современный греческий биограф Юстиниана, отвергающий самый факт издания императором афтордокетического эдикта, полагает, что Евтихий был осужден за приверженность оригенизму. При этом он ссылается на Григория Двоеслова, который в то время был папским апокрисиарием в Константинополе: «Папа Григорий хвалит… Юстиниана за его православие и никак не упоминает об эдикте. Он говорит, что патриарх Евтихий был оригенистом»^[2]. Этой же точки зрения – об оригенизме Евтихия – придерживались В.К. Хаттон^[3] и A. Кнехт^[4]. Но большинство историков не разделяют подобной позиции: святой Евтихий участвовал в V Вселенском Соборе, анафематствовавшем Оригена и его единомышленников, сам факт его возвращения на первосвятительскую кафедру и его канонизация несовместимы с приверженностью осужденной ереси. Лишенный престола, Евтихий был отправлен в ссылку в монастырь, расположенный в понтийском городе Амасии, где он ранее подвизался.

На место Евтихия поставлен был антиохийский пресвитер Иоанн Схоластик, прозванный так ввиду своей прежней профессии адвоката. Он, впрочем, став клириком и даже уже на Патриаршем престоле, не оставил научных занятий юриспруденцией и каноническим правом. Будучи еще пресвитером в Антиохии, он составил сборник, озаглавленный «Синагога Божественных и Священных канонов, разделенных на 50 титулов». Взойдя на Константинопольский престол, он разослал его по митрополиям и тем самым придал ему официальный статус. Свод Иоанна Схоластика был широко распространен не только на Востоке, но и на Западе. Папа Николай I ссылался на него в послании патриарху Фотию, доказывая, что грекам должны быть известны правила Сардикийского собора, поскольку они включены в «Синагогу» Схоластика. Сборник переводился на славянский и сирийский языки. Он имел особое значение для славянских Церквей, поскольку с позднейшими дополнениями и толкованиями Аристина составил основу «Кормчей книги» святого Саввы Сербского. Пребывая на Патриаршем престоле, Иоанн Схоластик в дополнение к «Синагоге» канонов в 50 титулах составил «Сборник из 87 глав» («Collectio 87 capitulorum»). В него вошли извлечения из нескольких новелл Юстиниана.

Обладая незаурядной дипломатической гибкостью, Иоанн уклонился от подписания императорского эдикта и в то же время, в отличие от своего прямодушного предшественника, не навлек на себя гнева Юстиниана. Эдикт отказались подписать патриархи Александрийский Аполлинарий и Иерусалимский Макарий II. Антиохийский патриарх Анастасий созвал поместный собор в составе 195 епископов, заявивших на нем, что они лучше покинут свои кафедры, чем подпишут эдикт. Ожидая своего смещения, Анастасий подготовил прощальное обращение к пастве, но тут пришла печальная весть о кончине престарелого Юстиниана и о том, что новым императором стал его племянник Юстин II, и Анастасий остался на кафедре. О пресловутом эдикте больше уже речь не шла.

Юстин тоже искал путь к восстановлению евхаристического общения с монофизитами, но не ценой смущения диафизитов

Религиозная политика Юстина в основных своих направлениях совпадала с той, которую проводил его предшественник, хотя при этом он обнаруживал большую осторожность или, если угодно, нерешительность. Юстин, как и его дядя, искал путь к восстановлению евхаристического общения с монофизитами, но не ценой смущения диафизитов как на греческом Востоке, так и на латинском Западе, где и после V Вселенского Собора сохранялась тревога за неприкосновенность халкидонской веры, возбужденная осуждением «трех глав».

В самом начале правления Юстин издал эдикт под своеобразным названием «Программа веры» («программа тис пистеос») и в нем изложил христологический догмат Халкидонского Собора без какого бы то ни было упоминания о нем, впрочем, также и о других Вселенских Соборах. Он надеялся, что такое изложение будет максимально приемлемым для монофизитов, при этом ни в чем не погрешая против православного учения. В эдикте повторяется формула, которую отстаивал в полемике против несториан святой Кирилл, заимствовавший ее из сочинений святого Афанасия Великого, не зная, что она попала туда в качестве интерполяции и в действительности принадлежала Аполлинарию: «единая природа Бога Слова воплощенного» («миа физис ту Феу Логу сесаркомени»). Юстин включил в текст эдикта приемлемое для монофизитов выражение «Един от Святыя Троицы пострадал». В нем говорится о том, что Господь Иисус Христос «из обеих природ»: Божественной и человеческой, а не в «двух природах», что более аутентично выражало бы христологию Халкидона. В заключении эдикта Юстин «просит не делать спора из-за слогов, слов и лиц. Он заявлял, что ныне существующий вид вероучения должен остаться нерушимым на все время»^[5].

Православные сочли этот эдикт приемлемым, на грекоязычном Востоке никто из диафизитов не усмотрел в нем повода для протестов и возражений, но монофизитский стан им не был удовлетворен. Не оправдались их надежды на поворот Юстина Младшего в антихалкидонскую сторону, которые питались тем, что его супруга София имела репутацию тайной монофизитки – существовала молва, что до 562 года она причащалась у монофизитского священника. Подобно Юстиниану Великому, Юстин сохранял приверженность диафизитству, но лавировал, чтобы не оттолкнуть окончательно монофизитскую сторону. Разница в религиозной политике императоров заключалась в том, что дядя в своем стремлении к восстановлению евхаристического общения между диафизитами и монофизитами проявлял инициативу, предлагал путь к выходу из тупика разделения, оказывал давление на упорствующих – словом, действовал энергично и напористо, в то время как Юстин обнаруживал гораздо большую нерешительность или деликатность по отношению к религиозным чувствам, богословским убеждениям и предубеждениям разномыслящих. Поэтому в первые годы правления Юстина между диафизитами и монофизитами складывались мирные отношения.

Монофизиты игнорировали тот факт, что термин «ипостась», заимствованный из внешней философии, в богословии получил иное содержание

На этом фоне имел место необычный и характерный эпизод, связанный с тем, что среди самих монофизитов царили глубокие богословские разделения, прежде всего между умеренными севирианами, отвергавшими учение о нетленности тела Спасителя, и их противниками афтордокетами – последователями Юлиана Галикарнасского. Но затем появилась еще одна тема для споров и разделения. Одним из аргументов монофизитской стороны в их полемике против диафизитов было утверждение, что понятия «сущность» (усиа) или также «природа» (физис) и «ипостась» различаются только тем, что одно из них указывает на общее, а другое – на единичное, что ипостась – это своего рода индивид, частный случай своей усии, или физис, то есть природы, и что поэтому признание двух природ во Христе, если исходить из собственного значения философского термина «ипостась», с неотвратимостью влечет за собой признание в Нем двух ипостасей, иными словами: если диафизиты будут рассуждать последовательно, они неизбежным образом должны впасть в несторианство, то есть промежуточная позиция между несторианством и монофизитством, которую, как считали монофизиты, занимают халкидониты, основана на логической непоследовательности. Они при этом игнорировали то капитальной важности обстоятельство, что самый термин «ипостась», заимствованный из внешней философии, при употреблении его в христианском богословии был трансформирован, в особенности под пером святого Василия Великого, для изложения тринитарного догмата, а затем уже был перенесен в христологию с тем же самым содержанием, существенно отличавшимся от его употребления в аристотелевской логике и метафизике, хотя и сопряженным с философской традицией. Рассуждая подобным образом, некоторые из монофизитских богословов, что называется, попали в капкан силлогизмов, который они сконструировали для своих оппонентов – диафизитов.

И вот александриец Иоанн Филопон стал утверждать, ссылаясь на Аристотеля как на непререкаемый авторитет и предвосхищая тем самым средневековую западную схоластику, что коли «“фисис” и “усиа” – это только общие понятия», а в реальности существуют лишь ипостаси, то есть конкретные предметы или индивиды, то и «выражение “Божество едино”» – это только «общее понятие о природе Божества», а в реальности имеются три Божественных существа, «равных по неотличимому тожеству Божества»^[6]. Таким образом единство Божества сводится к равночестности трех ипостасей, но нумерического единства нет, подобно тому как о нескольких представителях человеческого рода можно сказать, что они представляют родовое единство, но конкретно их несколько. Хотя сам Филопон и его единомышленники отвергали обвинение их в троебожии, со стороны своих оппонентов они, однако, заслужили именно это клеймо. Филопона поддержали иерархи: Селевскийский Евгений и Тарсийский Конон, по имени которого эта ересь и получила наименование кононитства. В среде сановников свою приверженность тритеизму обнаружил внук августы Феодоры Афанасий, который оказывал кононитам финансовую поддержку. Севирианское большинство монофизитов, опираясь на здравый богословский смысл и библейское единобожие, отвергло эту ересь. Против кононитов выступил один из самых авторитетных последователей Севира Феодосий Александрийский. При императоре Юстине тритеисты «выхлопотали у императора позволение устроить диспут, третейским судьей которого был назначен Иоанн Схоластик, патриарх Константинопольский»^[7]. Диспут продолжался в течение четырех дней, победа на нем была признана за феодосианами.

Между православными диафизитами и умеренными монофизитами начинали складываться мирные и дружелюбные отношения, и тогда, в 576 году, Юстин и Иоанн Схоластик решили, что настало время форсировать сближение сторон. Для этого оказано было давление на монофизитов, живших в столице. Константинопольские монастыри были окружены воинскими подразделениями, а их насельникам и насельницам предложено было принять причастие из рук диафизитских священников: одни монахи и монахини подчинились, другие же остались непреклонными, после этого было официально объявлено о состоявшемся в Константинополе воссоединении. Уклонившихся от причастия отправили в городские тюрьмы, а причастившимся император с супругой, посетившие обители, раздавали подарки.

Сановники, оказавшиеся перед выбором: карьера или приверженность монофизитству, сделали его в пользу карьеры

Затем монофизитам, занимавшим высокие посты в армии, на государственной службе и в императорском дворце, Юстин запретил приветствовать его, раз уж они не желают состоять с ним в евхаристическом общении, что, естественно, обозначало отставку. И оказавшиеся перед выбором сановники сделали его в пользу служебной карьеры. Как люди высокопоставленные и состоятельные, они способны были оказать влияние или даже прибегнуть к прямому давлению на епископов, церкви которых пользовались их защитой и покровительством. К установлению евхаристического общения с диафизитами этих епископов подталкивал и сам император. И десятки епископов-монофизитов, главным образом в грекоязычных провинциях, вступили вместе со своими клириками и значительной частью паствы в общение с православными. Но, не довольствуясь достигнутым успехом и, вероятно, переоценив его прочность, патриарх Иоанн Схоластик пошел на явно опрометчивый и канонически дефектный шаг – он решил перерукоположить воссоединенных уже архиереев. Епископ Афродисиадский Павел подчинился требованию Иоанна и был заново хиротонисан православным митрополитом Карии во епископа Антиохии Карийской. Другие же иерархи, восстановившие каноническое общение с диафизитами, среди которых особым авторитетом пользовался митрополит Кипра Стефан, воспротивились подобному подходу. Они «потребовали, чтобы, если не признают действительности их хиротонии, не признавали бы их… имеющими и действительное крещение»^[8]. Патриарх Иоанн понял, что зашел слишком далеко в своем натиске, и «оставил эту мысль о реординации их и объяснил, что он хотел только украсить монофиситов епископским омофором»^[9].

По настоянию императора состоялся диспут между богословами диафизитского и монофизитского направления. Он продолжался в течение 33 дней и закончился безрезультатно: самым непреодолимым камнем преткновения оставался Халкидонский орос – для монофизитов он был неприемлем, а православные не могли им поступиться.

В отличие от своего предшественника, император Тиберий II не вмешивался в богословский спор, предоставив вести его самим иерархам. После кончины патриарха Иоанна Схоластика в 577 году на Константинопольскую кафедру возвратился святой Евтихий. Он тщетно пытался убедить оппонентов в том, что они заблуждаются. Ему приходилось принимать меры, чтобы удержать в лоне Кафолической Церкви тех, кто ранее, при Юстине, воссоединился с нею в евхаристическом общении, но продолжал придерживаться прежних богословских взглядов. Так, однажды он был встревожен сообщением, что в одном из женских монастырей, насельницами которого были выходцы из Сирии, монахини по-прежнему поют Трисвятое с прибавкой «распныйся за ны». Патриарх, посетив эту обитель, попытался убедить ее насельниц отказаться от подобного добавления к молитве, которое он считал монофизитской вставкой. В ответ он услышал: «С них достаточно того, что они отступились от своей прежней веры и вошли в общение с синодитами (то есть халкидонитами; эмоционально это звучало примерно так, как если бы отечественные единоверцы говорили об общении с никонианами. – прот. В.Ц.); но они никогда не согласятся отступиться от убеждения, что Христос есть истинный Бог, пострадавший за нас»^[10]. Патриарх, естественно, был далек от мысли понудить их отказаться от этой их веры, которая была и его верой. Он попытался побудить их к преодолению своих предубеждений против Халкидонского Собора, прислав им свое богословское сочинение, а они ответили ему: «Мы – женщины и в богословских тонкостях ничего не понимаем; предания же восточных отцов никогда не оставим»^[11].

Святитель Иоанн Постник, Патриарх Константинопольский Святой Евтихий отошел ко Господу 6 апреля 582 года, незадолго до смерти императора Тиберия, по воле которого на патриарший престол избран был Иоанн Постник. Свое прозвище он получил из-за крайне аскетического образа жизни: нередко он не вкушал пищу в течение шести дней подряд, от понедельника до субботы включительно, отчего его тело иссохло. Ко времени своего избрания он имел сан диакона, но при этом ранее, при патриархе Иоанне Схоластике, он занимал в Константинополе заметную должность сакеллария – хранителя патриаршей ризницы. Святой Иоанн был выходцем из провинции; возможно, он родился в Каппадокии, в бедной семье, время его появления на свет неизвестно; в юности он обучался ремеслу резчика – среднего образования, включавшего классические тривиум и квадривиум, он не получил, вероятно, оно было не по средствам его родителям. С ранних лет он стремился к уединению и молитвенной тишине, и это его благочестивое и аскетическое настроение побудило его к монашескому постригу. В зрелые годы, при императоре Юстине, Иоанн оказался в столице и был включен в клир соборного храма Святой Софии.

С именем Иоанна Постника связана реформа в дисциплинарной практике Церкви

С именем Иоанна Постника связана реформа в дисциплинарной практике Церкви. Уже ранее публичное покаяние стало выходить из употребления, замену ему составила тайная исповедь у духовника. Эта практика, сложившаяся в монастырях, заимствовалась и в приходских храмах. Параллельно этому процессу существенно сокращаются сроки отлучения от причастия, назначаемые уже не епископами, как это было изначально, а пресвитерами, принимавшими исповедь. Появляются сборники епитимийных правил с названиями «канонариев» или «номоканонов» – название, этимологически не обоснованное, потому что, в отличие от настоящих номоканонов, в епитимийниках не было того, что называется «номос» (lex) – государственных законов. В этих сборниках рекомендовались сроки епитимии в два или три раза более короткие, чем в канонах, но взамен кающемуся предписывалось совершать подвижнические труды: усиленный пост, вплоть до сухоядения, земные поклоны, благотворительство. Иногда кающихся отправляли в монастыри, где они должны были, помимо молитв, поста и поклонов, совершать и монастырские работы. Все это и стало называться епитимией, хотя по первоначальному значению слова «епитимия» – это отлучение от причастия. Покаянные «номоканоны» получили в Восточной Церкви широкое распространение с именем Иоанна Постника. В дошедшей до нас редакции «Номоканон Иоанна Постника» возник не ранее VIII века, а его древнейшая рукопись восходит уже только к X столетию, но содержательное ядро этого «Номоканона» было действительно составлено святым Иоанном Постником.

Став патриархом, Иоанн участвовал в коронации Маврикия как соправителя смертельно больного императора Тиберия, и Маврикий высоко чтил патриарха, считался с его советами, даже если они относились к государственным дедам, хотя и не всегда. Так, в 590 году, когда в Персии разгорелась междоусобная война, патриарх Иоанн выступил против похода в Месопотамию и восстановления на персидском престоле шаха Хосрова II. Он считал, что этот договор не принесет выгод империи, но Маврикий не внял предостережению святителя.

В отношении монофизитов Иоанн стоял за веротерпимость. Он не считал полезным оказывать на них давление, чтобы подтолкнуть их к установлению общения с Кафолической Церковью. «Когда константинопольские клирики предложили ему преследование монофиситов и сослались на то, что так делал Евтихий, то Иоанн Постник ответил, что то был патриарх Евтихий, что пускай идут к нему и спросят его, позволит ли он теперь преследовать монофиситов»^[12]. Эта не лишенная мрачного оттенка шутка Иоанна отвадила ту часть клира, которая не хотела смириться с присутствием монофизитов в самом Константинополе, от попыток подтолкнуть патриарха к притеснениям религиозных оппонентов. Монофизитский автор Иоанн Эфесский, отдавая должное миролюбию Иоанна Постника, в своей «Церковной истории» представил его по контрасту с его предшественником Евтихием как «тихого старца, который мирится с присутствием в Византии противостоящих официальной Церкви исповеданий и не применял к ним репрессивных мер»^[13].

Во сне епископу было открыто, что причина несчастья кроется в серебряной чаше

Но терпимость к монофизитам, расходящимся с православными по одной из догматических тем, вовсе не обозначала, что святой патриарх готов был относиться снисходительно к любому религиозному преступлению. В самом начале его патриаршего служения, в 583 году, как рассказывает Феофилакт Симокатта, в Константинополе был предан суду некий Павлин, обвиненный в колдовстве. Павлин имел «серебряную чашу, в которую он собирал потоки крови, когда вступал в общение с отверженными духами»^[14]. Эту чашу он продал купцам, а затем она была перепродана епископу Гераклеи, и тот употребил ее вместо старой медной чаши для сбора мира, которое источали мощи святой мученицы Гликерии, после чего истечение мира прекратилось. И самого епископа, и горожан Гераклеи это происшествие повергло в глубокую печаль. Во сне епископу было открыто, что причина несчастья кроется в серебряной чаше, и он распорядился вновь собирать миро в прежде употреблявшуюся для этой цели медную чашу.

Приехав в столицу, епископ решил выявить лицо, которому ранее принадлежала злополучная серебряная чаша. Купцы, продавшие ему ее, назвали имя ее прежнего владельца. О случившемся он доложил патриарху Иоанну, который немедленно отправился во дворец и доложил обо всем императору. «Маврикий, – по словам Симокатты, – без особого одобрения относился к смертным приговорам… Но патриарх настаивал, стремясь в своих возражениях действовать согласно с апостольским учением… и требовал отпавших от веры отправить на костер… Земля… производящая терния и волчцы – негодна и близка проклятию, которого конец – сожжение. Поколебалось твердое мнение императора, и этими словами Иоанн одержал над ним верх»^[15]. Состоялся суд, и по его приговору «Павлин был посажен на крепкий столб, вершина которого была расколота пополам; в эту щель была вложена его шея, и он задохнулся, окончив так свою преступную жизнь; но до этого он видел, как была отсечена голова его сына – он сделал его соучастником в нечестивом своем и преступном колдовстве»^[16].

Иоанн Постник добивался суда над Павлином, потому что был убежден в его виновности. Когда же обоснованность возводимых против кого-либо обвинений вызывала у него сомнения, он стремился к самому тщательному расследованию дела, чтобы избежать судебной ошибки. В 588 году в Антиохии возник конфликт между комитом Востока Астерием и патриархом Антиохийским Григорием. Комиту удалось привлечь на свою сторону жителей Антиохии: «и знать и народ, – по словам Евагрия Схоластика, – сошлись в одном мнении, выкрикивая поношения против священнослужителя и на улицах, и в театре»^[17]. Астерий был уволен, а назначенному вместо него новому комиту Иоанну император приказал провести расследование. И тот стал собирать обвинения против патриарха. Некий владелец меняльной лавки обвинил его в том, что он вступил в связь с собственной сестрой, выдвинуто было и грозное обвинение в тайном идолопоклонстве и подстрекательстве к бунту. Патриарх Григорий прибыл в столицу, чтобы представить доказательства своей невиновности императору и патриарху. Иоанн Постник созвал соборный суд, на который были вызваны патриархи Александрийский Евлогий и Иерусалимский Иоанн IV. Собор, исследовав дело, нашел обвинения, выдвинутые против Григория, неосновательными, и тот был оправдан, после чего вернулся в свой кафедральный город, продолжая занимать Патриарший престол.

Собор 588 года подтвердил правомерность имевшего и ранее место употребления Константинопольским патриархом титула «Вселенский», сообразного с именованием его кафедрального города Новым Римом и столицей эйкумены – Вселенной. Притязания на универсальную юрисдикцию этот титул, разумеется, не содержал, тем не менее он стал одним из камней преткновения во взаимоотношениях предстоятелей Церквей Рима и Нового Рима.

В келье почившего патриарха не было иного имущества, кроме деревянной кровати, шерстяного одеяла и рваного плаща

Святой патриарх Иоанн IV преставился 2 сентября 595 года. Во время его погребения от мощей святителя исходил таинственный свет. В его келье не было обнаружено никакого иного имущества, кроме деревянной кровати, шерстяного одеяла и рваного плаща. Эти реликвии были перенесены в императорский дворец, и иногда благочестивый император Маврикий, молитвенно почитавший память святого, ложился спать на его нищий одр. Преемником Иоанна Постника на Патриаршем престоле стал Кириак.

Римская Церковь второй половины VI века

Папа Вигилий Рецепция V Вселенского Собора, решения которого были единодушно приняты диафизитским Востоком и отвергнуты Востоком монофизитским, оказалась небеспроблемной на латинском Западе, подозревавшем отцов Собора и Юстиниана в том, что в тщетной надежде на воссоединение монофизитов они уклонились в соборном оросе от Халкидонского догмата. Энергичные возражения вызывал и посмертный, как там считали по недоразумению и предубеждению, суд над Феодором Мопсуестийским^[18]. Постановления Собора отверг примас Африканской Церкви епископ Карфагенский Репарат, получив в этом поддержку от Факунда Германийского и Феодора Кавирсуситанского, но на соборе, созванном в Карфагене под председательством поставленного вместо Репарата епископа Примасия, благодаря его настойчивости, удалось провести решение о принятии V Вселенского Собора. Упорствовавшие архиереи Африки были отправлены в ссылку в Египет. Сосланы были Репарат и его диакон Либерат, а также епископ Туннуйский (Тунисский) Виктор, епископ Салонский Фортиниан, аббат Феликс и римский диакон Рустик, племянник папы Вигилия, но и в ссылке они продолжали борьбу за дискредитацию Собора. Диаконы папы Вигилия Сарпат и Пелагий были заточены в монастырскую тюрьму. Ссылка угрожала и епископу Германийскому Факунду, но он заблаговременно скрылся от преследования.

Когда войска Нарсеса, одержав победу над восставшими готами, освободили древнюю столицу империи, римские клирики, воспользовавшись этим поводом, обратились к императору с просьбой, чтобы он позволил Вигилию вернуться на свою кафедру. Но, вычеркнутый из диптиха Вселенским Собором, он находился под обвинением, и конечным результатом процесса против него могло стать его низложение. Условием для прекращения дела против папы было принятие им соборных постановлений. На этот счет с ним и велись переговоры. 8 декабря 553 года весьма и весьма способный к компромиссам Вигилий написал святому патриарху Евтихию письмо, в котором выразил согласие подписать определения Собора. Полтора месяца спустя, 26 февраля 554 года, папа публично огласил документ, получивший название Constitutum II, в котором, как и в послании Евтихию, изложил свою новую позицию по вопросу о «трех главах». На этот раз он уже соглашался с соборным осуждением Феодора Мопсуестийского и анафематствованием сочинений Феодорита, направленных против святого Кирилла, и послания Ивы Эдесского персу Марию, о котором он, однако, пишет, что оно Иве не принадлежит и что на Халкидонском Соборе рассматривалось иное его послание. В послании патриарху Евтихию Вигилий писал: «Анафематствуем, вместе со всеми другими еретиками… и Феодора, бывшего епископа Мопсуестийского… И всякого, кто… будет стараться когда-нибудь уничтожить настоящее осуждение, подвергаем подобной анафеме»^[19].

Подобная гибкость папы едва ли совместима с доктриной о папской непогрешимости

Ввиду былой переменчивости самого Вигилия это предостережение об анафеме тому, кто попытается в будущем дезавуировать состоявшееся осуждение «трех глав», призвано было гарантировать Церковь от опасности возможных новых кульбитов с его же стороны. Папу, очевидно, вынудили выдать эту своего рода расписку в том, что впредь он уже не станет менять свою позицию. Более того, в послании Евтихию Вигилий недвусмысленно дезавуирует свои прежние высказывания по вопросу о «трех главах»: «Что же сделано было или мною, или другими в защиту вышесказанных трех глав, то мы упраздняем определением настоящей нашей грамоты»^[20]. Оправдывая Вигилия, католический историк Л. Дюшен писал: «Из разных мнений, которые он отстаивал в разное время, он выбрал на этот раз то, которое более всего соответствовало и его личным интересам, и, несомненно, интересам его паствы»^[21]. Это замечательно, но подобная гибкость папы, который и в прежних своих документах, и в этом послании высказывался не в частном порядке, а ex cathedra, едва ли совместима с доктриной о папской непогрешимости, хотя, разумеется, не может быть и речи о том, что в ходе всей этой долгой полемики по вопросу «о трех главах» Вигилий когда-либо впадал в ересь в собственном смысле слова. К тому же, хотя он и бравировал авторитетом своей кафедры, он не мог даже и подозревать о своей пресловутой непогрешимости.

Получив от Вигилия подпись, столь необходимую для рецепции соборных решений на Западе, Юстиниан позаботился о репутации папы и повелел удалить из соборных актов места, в которых содержалось его осуждение. «Акты Собора в исправленном виде создавали впечатление, что папа не принимал участия в Соборе с ведома его участников и императора и что после завершения работы Собора он издал Constitutum, в котором подтвердил его решения, как это и было запланировано заранее»^[22]. Император не имел резонов долее удерживать Вигилия от возвращения в Рим, который тогда находился под имперским контролем. После восьмилетнего пребывания в Константинополе Вигилий, взяв с собой исправленные соборные акты, выехал со свитой из столицы морем. По пути он заболел и, высадившись на Сицилии в Сиракузах, сделал там остановку. 7 июля 555 года епископ Рима Вигилий скончался. Позже его останки были перенесены в Рим.

В это время один из самых авторитетных и влиятельных противников осуждения «трех глав» диакон Пелагий содержался в монастырской тюрьме в Константинополе, откуда он рассылал письма с критикой решений V Вселенского Собора и недостойной уступчивости Вигилия, подписавшего их. Но когда ему предложено было занять овдовевшую кафедру Рима, он одумался и заявил публично о принятии Собора, после чего отъехал в Рим. Многие из тамошних клириков и мирян встретили его враждебно, но избирательный собор в Риме не нашел лучшего кандидата на Римский престол, чем Пелагий. Некоторые епископы, однако, уклонились от участия в его хиротонии, устроив ему обструкцию, так что, вопреки традиции, хиротонисан он был двумя епископами, вместе с которыми в восполнение недостающих священнодействовал пресвитер. Заявив уже в качестве папы полное согласие с решениями V Вселенского Собора, Пелагий не требовал соответствующих подписей от подведомственных ему епископов Запада. Без всяких на то оснований противники Пелагия объявили его виновником смерти своего предшественника, и он, «желая освободиться от обвинения, в церкви на амвоне, держа над головой Евангелие и крест, произнес клятвенное заверение, что он не виновен в бедствиях и смерти Вигилия»^[23]. И все же часть римских клириков и епископов Италии от него отделилась.

Наиболее авторитетными из схизматиков были предстоятели Церквей Миланской Лаврентий и Аквилейской Илия, которые обладали и высоким уровнем самостоятельности, и авторитетом. Выросшая из спора об осуждении «трех глав» аквилейская схизма продолжалась более века, лишь в 689 году ее удалось преодолеть. В смущении пребывали также многие из епископов, клириков и мирян в Африке, Испании, Галлии и Иллирике; некоторые из них пошли на разрыв общения с Римом и Восточными Патриархатами. Объясняя перемену своей позиции, папа Пелагий ссылался на свою солидарность с епископатом: «Когда я защищал три главы, разве я не был с большинством епископов? Правда, я изменил мнение, но опять с тем же большинством. Разве святой Августин не написал Retractiones? Соглашаюсь, я ошибался, но еще будучи простым диаконом, мнение которого должно было следовать за епископами. Теперь они высказались. Африка, Иллирия, Восток с их тысячами епископов… осудили три главы. Это безумие – уклоняться от таких авторитетов, чтобы следовать за переносчиками сплетен»^[24]. Это и другие послания папы Пелагия возымели успех, хотя и постепенный. Пелагий преставился в 561 году.

Архиепископ Миланский Лаврентий восстановил каноническое общение с Римом и признал решения V Вселенского Собора 10 лет спустя, уже при преемнике Пелагия Иоанне III. Этот папа был природным римлянином и сыном высокопоставленного сановника Анастасия. Его интронизация состоялась через четыре месяца после избрания – требовалась санкция из Константинополя, которая дана была не сразу. Иоанн III был заботливым храмостроителем, он завершил строительство римской базилики апостолов Филиппа и Иакова, посвященной освобождению Италии от господства готов-ариан.

После его кончины в 574 году папский престол занял Бенедикт, который, несмотря на свое латинское имя, имел греческое происхождение. Италия переживала тогда разрушительное вторжение лангобардов, из-за чего конклав смог состояться лишь через год после смерти папы – в 575 году. За время своего понтификата, продолжавшегося всего четыре года, Бенедикт совершил много рукоположений, в том числе 21 епископскую хиротонию. Среди его ставленников был и Григорий Великий, которого он вызвал из монастыря и рукоположил в диакона. По характеристике Павла Диакона, автора знаменитой «Истории лангобардов», Бенедикт был святейшим мужем (vir sanctissimus). Папа Бенедикт скончался во время голода, который обрушился на Рим, осажденный лангобардами, в 579 году.

Папа Пелагий II Из-за осады Рима новый папа Пелагий II избран был через несколько месяцев после кончины своего предшественника. Его отец носил германское имя Винигильд и по происхождению был из романизованных остготов, поселившихся в Риме во времена Теодориха. Осада Рима помешала конклаву получить санкцию на поставление папы у императора Тиберия. Пелагий II искал помощи против захвативших половину Италии лангобардов у императора, у Равеннского экзарха Деция, у короля франков, но вытеснить варваров из страны так и не удалось.

С помощью Filioque вчерашним арианам внушалась мысль о единосущии и равночестности Божественного Сына Отцу

Одно из самых значительных событий церковной истории Запада в понтификат Пелагия II – это собор, состоявшийся в 589 году в Толедо, столице Вестготского государства, при короле Реккареде, обратившемся из арианства в Православие. Собор провозгласил обращение всего вестготского народа в кафолическое христианство. Самый существенный вклад в этот триумф Православия в Испании внес епископ Севильский Леандр. Но с Толедским собором связано и одно обстоятельство с далеко идущими негативными последствиями: на соборе церковное вероучение изложено было с добавлением Filioque – слов об исхождении Святого Духа не только от Отца, но и от Сына. Замысел этого нововведения понятен: так вчерашним арианам, не исповедовавшим полноту Божества в Сыне Божием, с особым упором внушалась мысль о единосущии и равночестности Божественного Сына Отцу, но эта неуклюжая и самоуверенная миссионерская педагогика обернулась через несколько столетий разрывом общения между Константинополем и Римом, между Православным Востоком и уклонившимся от истины католическим Западом.

Пелагий II известен как ревностный приверженец целибата, который он насаждал везде, где мог. Он основал первый в Риме монастырь с уставом преподобного Бенедикта Нурсийского.

Большим бедствием для Рима за время его понтификата стало наводнение: в 589 году Тибр вышел из берегов и затопил центральную часть города, уничтожив церкви и жилые строения, а также зернохранилища, в которых хранились хлебные запасы. В Риме начался голод, в котором отчаявшиеся горожане обвиняли папу. Пелагий II скончался 7 февраля 590 года, заразившись бубонной чумой, которая свирепствовала тогда в Риме и Италии, опустошая и без того уже основательно обезлюдевшую и обнищавшую страну.