Благоухание мощей

Фрагмент из книги митрополита Месогейского и Лавреотикийского Николая (Хаджиниколау) «Святая Гора – высочайшая точка Земли», представляющей собой дневник путешествий автора на Афон в 70-е годы XX века и в наши дни. Книга рисует читателю непреходящий образ Святой Горы – места, всецело устремленного от земли к Небу, от жизни временной к жизни вечной.

Вторник, 18 августа (по старому стилю) 1971 года. Трапеза со свежими лещами у данилеев. Конечно же, лещи не разведены в прудах. Их поймал отец Стефан. Он спускается к монастырской пристани и поднимается обратно с такой же легкостью, как мы ходим из одной комнаты в другую. Сразу после полудня мы отправляемся в малый скит Святой Анны. Первая наша остановка — у фомáдов. Здесь подвизаются трое отцов, серебряных дел мастерá. Располагающее к себе братство. Мудрый старец старой закалки: немного у него образованности, но много рассудительности, мало знаний, но — глубокое просвещение. Они угостили нас, познакомили со своим ремеслом, но мы, желая успеть к отцу Герасиму Микраяннаниту, не стали слишком задерживаться и покинули их.

Малый скит Святой Анны — место исключительно красивое, спокойное, с мягким климатом. Заходим в каливу отца Герасима. Сам он — благородный, великодушный, приятный, благодатный, совершенно такой же, как в Уранополе, когда мы только с ним познакомились. Речь его, исполненная древних оборотов, производит на меня неизгладимое впечатление. Я слушаю, как он говорит, и не могу наслушаться. К счастью, он не скупится на слова. Чудесная атмосфера. Словно мы знакомы уже долгие годы.

В простой маленькой келии, стены которой по периметру сплошь заставлены книгами, отец Герасим проводил бесконечные часы в работе. Он погружался в глубину времен, чтобы там повстречаться со святыми. Погружался в их жизнь, чтобы открыть их тайны. Погружался в благодать Божию, чтобы составить службы и песнопения этим святым.

Прежде чем уйти, мы помолились в пещере святых Дионисия и Митрофана, затем поклонились мощам святого Нектария (ключника, если я правильно помню) и святого Георгия из Янина. Мощи благоухали так сильно, что я даже высказал свое удивление и недоумение по этому поводу. Я искренне не мог понять, как это происходит!

Несколько лет спустя я вместе с одним другом посетил монастырь Святого Григория. Вечером я задал вопрос о благоухании мощей игумену, отцу Георгию. Тот с большой простотой достал маленькую частицу мощей (я полагаю святителя Григория Паламы), – чтобы мы приложились к ним. После того как мы облобызали их, он спросил, благоухали ли мощи.

— Может быть, немного… Я даже не знаю, — ответил я ему.

— Нет, — возразил отец Георгий, — они не благоухают. Но если мы сейчас отслужим молебен святому, то все помещение наполнится несказанным ароматом. Хотите попробовать?

— Не стоит экспериментировать со святыней… — ответил мой друг.

«Стоит!» — упрямо возразил я про себя.

Но удобный случай был уже потерян. Принесен в жертву сокровенному благочестию моего спутника. Однако Бог не оставил неудовлетворенным мое желание.

Мы начинали петь молебен или тропарь святому, и место наполнялось благоуханием

Благоухание святых мощей — одно из самых впечатляющих подтверждений присутствия Божия и Его благодати. Это действительно потрясающий жизненный опыт. Духовный аромат святого настолько силен, настолько исполнен жизни, что пронзает душу, преображает тело любого, кто соприкасается с этим чудом. Исходя от мертвых, он дает несказанное уверение в реальности вечной жизни и святости. В течении жизни мне много раз доводилось поклоняться святым мощам, и при этом каждый раз я замечал нечто особенное: мы начинали петь молебен или тропарь святому, и место наполнялось благоуханием. Приближался кто-нибудь с многоболезненной молитвой в сердце, смиренной верой или глубоким благоговением, и святой — его мощи — подавал благодать как благоухание.

Скит св. Анны

В 5 часов вечера мы вышли из Малой Анны и отправились в скит Святой Анны. Через пару минут мы прошли мимо каливы Воскресения Христова, где подвизался отец Савва-духовник. Вид открывался невыразимый. Невозможно насмотреться. Никогда я не привыкну к красоте этой части Афона. Я всегда с большим трудом отрываюсь от любования этими видами. И не способен описать то, что видят мои глаза, затрудняюсь выразить то, что ощущает мое сердце. Здесь дивным образом красота земная переплетается с красотой небесной. Здесь «невидимое от создания мира чрез рассматривание творений видимо» (Рим. 1, 20).

В Святой Анне мы остановились в братстве картсонеев. Тихие и смиренные люди. Отец Пантелеимон, словно малое дитя, пел нам все, что мы просили. Какой чудесный голос! Какое скромное братство!

На следующий вечер я посетил каливу старца Анфима. Отец Анфим освободился поздно, поскольку долго исповедовал. Он спросил у молодого господина, который ожидал старца вместе со мною, женат ли тот.

— Да, — ответил тот, — и у меня трое детей.

Такой ответ сокрушил и разочаровал отца Анфима. Он не ожидал ничего подобного, хотел услышать что-то совсем иное. Но в любом случае он заверил молодого человека, что тот еще может спастись. А вот для меня, к сожалению, есть еще благоприятная возможность… Я еще свободен. С большой любовью отец Анфим указал мне на огни города Сарта, что на полуострове Ситони´я:

Там — ад, — сказал он, — здесь — рай

— Там — ад, — сказал он, — здесь — рай.

Но мне показалось, что я все-таки выбираю ад… Меня притягивал мир. Я ощущал себя там своим.

Из Святой Анны через Новый скит мы отправились в монастырь Святого Павла. Это великолепный монастырь, расположенный у подножия Афона. Чрезвычайная чистота. Все просто сверкает! Стены коридоров украшены библейскими и святоотеческими высказываниями, размещенными таким образом, чтобы всегда доставлять проходящему пищу для ума. Нас отвели в архондáрик. Чрезвычайно высокий архондáрий, около двух метров ростом, пятидесяти пяти лет, неуклюжий и медлительный в движениях, принес нам угощение. Он строг и крайне немногословен. Очень приятный, но без тени улыбки. Его губы постоянно что-то шептали. Я пригляделся повнимательней — архондáрий повторял молитву: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя». Я попытался заглянуть ему в глаза, но встретиться с ним взглядом оказалось невозможным. Не только в его лице — на него ты не смог бы и взглянуть — но во всем его облике отражался свойственный ему покой. Само его присутствие было пронизано покоем.

Какой-то незнакомый паломник спросил у него:

— Отче, а какой у Вас рост?

— Го-о-осподи, помилуй, — ответил отец Митрофан (так звали архондáрия).

Повисло молчание. Затем через несколько минут другой паломник задал вопрос:

— Сколько лет Вы уже в монастыре?

— Сла-а-ава Тебе, Боже, — был ответ.

Снова молчание.

— Старче, сколько отцов подвизаются в монастыре? — последовал третий вопрос.

— Пойдемте, покажу вам ваши комнаты, — ответил отец Митрофан, вставая.

Устроившись на ночлег, мы вышли немного прогуляться во дворике монастыря. Там мы встретили белого как лунь старчика с совершенно младенческим лицом и такой же душой. В руках он держал гроздь винограда и терпеливо одну за другой отщипывал от нее виноградинки. Старчик начал говорить нам о Царстве Небесном, о сокровище «наших бесценных душ», о нашем спасении, которое, однако, виделось ему весьма трудным. Его борьба за спасение была очевидна. Он омрачился и попросил наших молитв. Кто-то предложил ему сфотографироваться.

— Зачем она вам, эта фотография? — воспротивился старчик

— Зачем она вам, эта фотография? — воспротивился старчик.

— Просто так, на память, — не сдавался паломник.

— На память приведи себе ад и рай, — ответил монах и окончательно разрушил всякую надежду запечатлеть на бумаге благодатный облик восьмидесятилетнего старца, обладающего красотой младенца.

Вечером после ужина нас пригласил к себе игумен, отец Андрей. Около двух часов мы просидели с ним в полутьме при свете керосиновой лампы. Грубое лицо уроженца Кефалóнии, испещренное морщинами от постоянных аскетических подвигов и усилий над собой. Благородная внешность. Хриплый голос. Отец Андрей откровенно побеседовал с нами о современных церковных проблемах: об экуменизме как о факторе, искажающем истины Православия и наследие святых отцов, и, наконец, о необходимости частого причащения Святых Христовых Тайн. Мне понравились его благородство и искренность.

Но самое незабываемое впечатление в монастыре Святого Павла оставила ночная служба. Не могу выразить словами, как меня вдохновил главный храм обители. Вероятно, какой-нибудь холодный мраморный иконостас, спроектированный по западному образцу, украшенный такими же иконами, меня бы оттолкнул. Но здесь… Смирение, кротость, тишина, умиротворенность служащего священника, благочестивое горение и духовное рвение монахов, умилительное пение какого-то старца… Сама мысль о том, что вскоре все это закончится, останется в прошлом, вселяла в меня несказанную печаль. Никогда еще во всю мою жизнь мне не доводилось соприкасаться с таким благочестием, миром, покоем. До сегодняшнего дня в моей памяти сохранилось ощущение абсолютного совершенства самого строя службы: совершенства в таинственности освещения, во внутренней мощи и безыскусной простоте богослужения, в том чувстве умиления, которое оставалось после молитвы. Здесь собраны воедино все внешние условия, необходимые для того, чтобы принести мир нашим растревоженным душам. Это редкое отражение того небесного покоя, в котором совершенно естественно и даже не подозревая об этом живут души тех, кто смиренно, просто и несуетно выбрал своей жизненной дорогой полное предание себя воле Божией.

В то памятное первое посещение Святой Горы в 1971 году наша последняя ночевка была в монастыре Григориат. Сверкающий чистотой строгий общежительный монастырь. Стояла чудесная погода. Мы расположились на балконах. Волшебный закат. Все кругом любуются. А монахи сидят по своим келиям. Что они там делают? Какую красоту пропускают! Как они так могут? Или они что-то получают взамен?

Эти вопросы буквально заполонили мою голову и заставляли обратиться от любования красотой природы к более глубокому, духовному созерцанию — к поискам истины.

Здесь мир. Мир, которому не хватает неба

На следующий день пришла пора расставаться со Святой Горой. Мы отплыли из Дафни в 2 часа дня 21 августа. После двухчасового путешествия мы прибыли в Уранополь в 4 часа дня 3 сентября. Мир, который нас встречал, был совсем иным. Здесь действовал другой календарь. Хронологически мы перескочили на тринадцать дней вперед, а духовно — были отброшены назад на столетия… Никто здесь не мог постичь византийского времени¹. Мирянам бывает трудно понять, почему на Афоне держатся этой странной, неудобной системы отсчета времени. Между тем, главная ее цель — сохранить ночную молитву. Повсюду — пестрота красок, шум, гам, туристы, вертелы с жареным мясом, мирские песни, яркие одежды. Мимо проходят семейные пары, женщины с маленькими детьми, проносятся велосипеды и мотоциклы. Здесь нет Афона. Здесь мир. Мир, которому не хватает неба. И с неба на землю мы возвращаемся, причаливая к пристали Уранополя — Небесного Града! Настоящий парадокс...