«Я выбежал из костела, сказав, что никогда не вернусь» (+ВИДЕО)

Мы продолжаем знакомить наших читателей с программой телеканала «Спас» «Мой путь к Богу», в которой священник Георгий Максимов встречается с людьми, обратившимися в Православие после долгих поисков истины. Сегодняшний гость отца Георгия – иерей Сергий Лабунский. Юношеское увлечение европейским средневековьем привело его в католический храм и даже в католический монастырь, но все же он нашел дорогу в храм истинной веры – православной. О своем пути к Православию, о том, чего отец Сергий так и не нашел в Католической церкви, о современных реалиях католичества, важности и значимости христианской традиции, от которой католичество почти совсем отказалось, – беседа с ним.

​

Священник Георгий Максимов: Здравствуйте! В эфире передача «Мой путь к Богу». Сегодня у нас в студии отец Сергий Лабунский, служащий в Подмосковье. Отец Сергий, не могли бы вы рассказать, с чего начинался ваш путь к вере?

Священник Сергий Лабунский: Спасибо, отче. Сейчас, с высоты прожитых в Церкви лет, я могу оценить свой путь как извилистый и тернистый, но на этом пути мне помогал мой добрый предок – прапрадед священномученик Феодор (Крюков), который вымаливал меня и вытаскивал из очень многих жизненных передряг.

Родился я в обычной светской семье советских интеллигентов, которые никогда Церковью не интересовались, ничего про нее не знали, в принципе имели доброе к ней расположение, но она была где-то вне нашего круга интересов.

Отец Георгий: А вы уже тогда знали, что ваш предок был священником?

Отец Сергий: Мне в старшем возрасте, конечно, рассказывали о том, что кто-то у нас в роду священником был, но на этом все и заканчивалось. Уже сам став священником, я начал раскапывать сведения про своего предка и многое выяснил, и сейчас в Смоленской епархии готовится его канонизация. Но в детстве я о нем ничего не знал и вообще рос в совершеннейшем отрыве от любой религиозной темы. Моя мама придерживалась мнения, что человек должен попробовать многое и сам для себя впоследствии все решить. Поэтому меня и не отталкивали от Церкви, и не тащили в нее. И, наверное, так для меня было правильно. Зная свой бунтарский характер, я понимаю, что если бы меня изначально тащили в храм, заставляли молиться, поститься, то вряд ли я воцерковился бы впоследствии. Церковь как таковая меня привлекала своей таинственностью, мистичностью, тем, что там не было ничего мне привычного, что это был какой-то совершенно иной мир, иные люди… Даже свет другой там был, не то что обычный в квартире или на улице. И, конечно же, меня это все очень радовало.

Но примерно до 14 лет я совершенно не интересовался религией. Однако надо сказать, что бабушка меня регулярно пыталась водить в храм. Ну как регулярно… раз в год, в лучшем случае. И я даже помню, что водила она меня в храм Всех святых на Соколе. Я маленьким мальчиком туда заходил, и атмосфера его на меня произвела потрясающее впечатление: полутемный храм, лики, множество людей, смиренно стоящих, и батюшка такой благообразный – конечно, это очень мне понравилось. Но это были редкие вспышки чего-то такого иномирного в моей повседневности. И это как-то по крупицам складывалось в мое сердце, хотя пока еще не давало никакого результата.

Отец Георгий: Вы сказали, что так длилось до ваших 14 лет. А что случилось в 14?

Отец Сергий: Люди нашего возраста наверняка помнят, что в 1990-е годы по телевизору шел сериал «Горец». Как это ни странно, может быть, прозвучит, но именно он сформировал две основные линии моих интересов в жизни. Это, во-первых, мистика как таковая. А во-вторых, интерес к истории, потому что в том сериале постоянно были эпизоды из далекого прошлого. Второй важной вехой моего становления как христианина стало то, что я начал… прогуливать школу. Мне школа не очень, честно говоря, нравилась, и как-то с ребятами не складывались отношения, поэтому я просто начал прогуливать. Вначале я катался на автобусе: там тепло, сидеть можно, никто не трогает. Но тут пришла зима, контролеры начали ходить по автобусам, билеты проверять. А я, естественно, без билета. Я задумался: «Вот где бы так прогуливать школу, чтобы было тепло, сухо, никто бы не трогал и еще сидеть можно было?» И меня осенило: «Библиотека». В результате я три последних класса школы прогуливал именно в библиотеке. И любопытно, что за эти три года, что я там торчал, ни разу ни один сотрудник библиотеки не поинтересовался, что школьник в явно школьное время делает в библиотеке.

Отец Георгий: Естественно. Кому же придет в голову, что школьник сбежал с уроков, чтобы посидеть в библиотеке?! (Смеется.)

Отец Сергий: Видимо, это никому действительно не приходило в голову. Сидя в библиотеке, я сначала взялся за художественную литературу, но ее мне довольно скоро наскучило читать. Мне захотелось чего-то более реального, какой-то твердой пищи для ума. И, поскольку у меня уже был серьезный интерес к мистике и к истории, именно это и стало моим основным чтением на все три года. В той библиотеке была совершенно неформальная обстановка: приходишь, берешь любую книгу и сидишь читаешь сколько влезет. Я облюбовал себе местечко рядом с полкой о религии и все стоявшие там книжки одну за другой прочитывал. Конечно, там было все: и буддизм, и ислам, и свободомыслие, и христианство, конечно, тоже. Как человек увлекающийся, я очень сильно погружался в те книги, которые читал. То есть читаю про буддизм и думаю: «Это же здорово! Так я, наверное, буддист. Тут же все правильно написано». Потом читаю про ислам и решаю: «Нет, все в руках Аллаха, конечно». Потом читаю про свободомыслие и думаю: «Ой, да ну ее, всю эту религию…»

Из болота религиозной всеядности меня вытащила любовь к истории – европейской истории, немыслимой без христианства

Но впоследствии меня из этого духовного болота, из этой всеядности вытащила именно любовь к истории. Поскольку я любил не историю вообще как таковую, а конкретно историю средневековой Европы, которая немыслима без христианства, без католичества. И именно эта линия меня вытянула. Именно благодаря ей я определился окончательно со своими увлечениями и однозначно остановился на христианстве, но в католическом варианте, поскольку это была любовь к европейской истории, а не к русской или греческой. И у меня было довольно сложное духовное состояние, потому что я уже понял, что мне нравится и куда мне хочется, но я также помнил, что в детстве меня крестили в Православие, и я считал себя православным человеком, хотя ничего о Православии не знал и не понимал. И мне, конечно, было как-то неловко, что вот так все происходит, что я хочу в католики, хотя сам православный.

Где-то полгода я колебался и потом все-таки пришел в католический храм. Сначала это был костел святого Людовика в Москве, затем кафедральный католический собор Непорочного зачатия. Там меня ждало первое серьезное потрясение – в хорошем смысле слова. Как известно, в этом соборе регулярно проводятся концерты органной музыки. И вот был зимний вечер, уже темно. Я зашел в этот костел, он стоял совершенно пустой. И эти готические своды, теряющиеся во мраке, и звуки органа – видимо, органист репетировал перед завтрашним концертом, – мне это все невероятно понравилось. Я сел на лавочку и думаю: «Все, я отсюда никуда не уйду. Это мое, родное». И впоследствии я нашел в себе силы сделать уже решительный шаг к католичеству. Я стал католиком.

Это, в общем-то, довольно долгая история, как я становился католиком, потому что у нас в России это не так просто. Чуть позже во мне возник интерес уже к католичеству не только как к некоей системе мировоззрения, я хотел как можно глубже в него проникнуть, как можно глубже войти в этот мистический, удивительный мир. Мне захотелось стать католическим священником.

Отец Георгий: Вопрос целибата не смущал?

В доминиканском монастыре у меня было такое вот послушание: я валялся на раскладушке в абрикосовом саду и ел абрикосы

Отец Сергий: Нисколько. Я как-то это все для себя принял легко и просто. У меня была цель, и я двигался к этой цели. И поскольку я всегда любил «добро с кулаками» и военно-монашеские ордена очень любил, то я разыскал в Москве единственный на тот момент орден – доминиканцев, и у меня с ними началось общение, хотя они мне не очень понравились. Мне хотелось чего-то настоящего, подлинного, а не эрзаца. И впоследствии из общения с этим отцом-доминиканцем Александром Хмельницким сформировалось желание отправиться в доминиканский монастырь. Он дал мне рекомендацию, и я уехал в Фастов – это город в 60 километрах к юго-западу от Киева, – уехал в располагавшийся там доминиканский монастырь, где некоторое время прожил в качестве рostulant'а – по-нашему: послушника. Признаться, это было самое приятное послушание за всю мою жизнь, потому что я не делал ничего. Я валялся на раскладушке в абрикосовом саду и ел абрикосы. Вот и все послушание.

Отец Георгий: Ну а то самое глубокое вхождение в католический мир, которого вы хотели, там произошло?

Отец Сергий: Да. Потому что я гораздо ближе и, так сказать, в повседневной жизни столкнулся со священством, с католической традицией. Правда, с современной католической традицией. Здесь нужно достаточно четко разделять католическую традицию до II Bатиканского собора и неотрадицию, сложившуюся после него. Это серьезная историческая веха, которая радикально изменила католицизм как таковой. Начало конца моего католичества случилось, когда я отправился с группой католиков в паломничество к Ченстоховской иконе Божией Матери.

Отец Георгий: В Польшу?

После мессы в костеле сдвигались лавочки, включалась музычка – и начинались… танцы

Отец Сергий: Да. В Польше существует древняя традиция паломничества на Ясну Гору, в монастырь к Ченстоховской иконе Божией Матери. Тысячи людей пешком из разных городов Польши идут туда для поклонения. И моя группа, к которой я присоединился, две недели шла пешком по Польше к этому монастырю. Когда меня зазывали туда друзья, они говорили: «Иди непременно. Прежним человеком ты из этого паломничества не вернешься». И они оказались правы: действительно, прежним я не вернулся. Но, увы, изменился я не в том ракурсе, как они хотели. Потому что там, в процессе паломничества, я мог посмотреть на католичество не в русском или украинском изводе, где оно подвержено сильному влиянию Православия, а на настоящее католичество, как оно есть в традиционно католической стране. И, к огромному сожалению, я вынужден был признать, что оно очень попсово. Каждый день у нас была так называемая рекреация, то есть отдых. И вот мы в этом паломничестве идем целый день, вечером приходим в какой-либо населенный пункт, и местные жители разбирают нас ночевать к себе. Кому не досталось места, тот просто в палатке где-нибудь в поле спит. И, разместившись, мы все вечером собираемся в костеле на мессу, и потом, после этой мессы, собственно рекреация и начинается. Что это значит? Народ быстренько раздвигает лавочки в костеле, образуется танцплощадка, включается попсовенькая музыка, батюшки с паломниками пританцовывать начинают…

Отец Георгий: Прямо в костеле?

Отец Сергий: Да, прямо в храме. Для меня это стало шоком. И когда такое происходило в храмах неоконструктивного стиля, то я еще терпел. Но когда они посмели это сделать в храме XII века, где фундамент еще романский, а крыша уже готическая, и настолько это все стариной дышит… Меня, честно говоря, это совершенно перевернуло, я просто выбежал из того храма, сказав, что вообще никогда не вернусь. За мной побежал мой друг, начал меня успокаивать, в общем, как-то более-менее договорились, но это стало началом конца моего католичества. Потому что с того момента я начал не через розовые очки смотреть на католичество, не через призму своей любви к средневековью, а видеть то, чем это является сейчас. А Католическая церковь сейчас – это фактически церковь победившего обновленчества, где напрочь забыты и оставлены многие традиции. Многое, что было ценно двадцать веков, в конце ХХ – начале XXI века вдруг объявляется просто ненужным. И в частности одна из чудовищных духовных катастроф католичества – это II Ватиканский собор, который на протестантский манер реформировал все католичество до самой его глубины.

Для католических паломников совершенно нормально, сняв рюкзак, положить его в храме на престол

К сожалению, это сказалось в первую очередь на благочестии самих верующих. Например, для тех же католических паломников совершенно нормально, сняв рюкзак, положить его на престол и пойти по своим делам. В Православии такое вообще немыслимо. Мы настолько трепетно относимся к Престолу, что даже священник свои очки или молитвослов не смеет положить на него. Не дай Бог на нем что-то лежит, кроме того, что необходимо.

И такое забвение собственной традиции, нелюбовь к тому древнему, что я искренне любил в католичестве, конечно, меня очень сильно расстроило.

Отец Георгий: Это удивительно слышать про Польшу, потому что есть устойчивое представление, что Польша как раз одна из тех стран, которые более прочих стараются сохранить традиции католицизма, где они еще более-менее живы по сравнению с такими католическими странами, как Австрия, например.

Отец Сергий: Меня это еще больше напрягло, честно говоря. Потому что, действительно, если уж в Польше такое происходит, то что же происходит во Франции, в той же Австрии и так далее?! Здесь я начал понимать, что мне путь только обратно в Православие, потому что мне ценно и важно ощущать преемственность веков, мне ценны и важны традиции. Без живой традиции невозможно правильное понимание христианства. Наш опыт Церкви за 2000 лет – это величайшая драгоценность, что у нас есть. И когда все это в угоду сиюминутным новомодным течениям отвергается, отрицается или вовсе выбрасывается, это очень меня ранит. Так я однозначно для себя определил, что мне путь обратно в Православие.

Стоит отметить, что в тот момент у меня очень многое, конечно, строилось на эмоциях, и о догматике как таковой речь пока что не шла, просто потому, что я еще в нее не настолько глубоко на тот момент вник, чтобы вопрос о филиокве или первенстве папы Римского какую-то роль играл. Здесь в основном было мое личное переживание, мои личные впечатления от католичества и факт необнаружения того, к чему я стремился изначально. А впоследствии, когда я уже уехал из доминиканского монастыря, я попал в некий духовный вакуум, потому что из католичества я уже ушел, а в Православие еще не пришел.

Отец Георгий: А что мешало прийти?

Отец Сергий: То, что я никогда близко Православие не видел, не понимал его и не знал. И в этот период мне очень помогли одни очень милые и хорошие люди, которые интересовались латинским обрядом в Православии. Это весьма специфическая тема, ее мало кто освещает, но в Православии существует латинский обряд, и более того – именно наша Русская Православная Церковь Московского Патриархата его и начала.

Отец Георгий: Когда приняла французские приходы в 1936 году. Но в итоге «западный обряд» больше прижился в Соединенных Штатах Америки. В Европе были опыты, в том числе и при поддержке святителя Иоанна (Максимовича), но как-то они закончились не очень хорошо. А в Америке это прижилось и в разных юрисдикциях существует.

Отец Сергий: Да, совершенно верно. В Америке и Австралии, я знаю, существует много таких приходов. Причем там, что любопытно, используется либо переработанная англиканская месса…

Отец Георгий: …«Книга общих молитв».

Отец Сергий: Совершенно верно. Которая была отредактирована Святейшим Патриархом Тихоном и поэтому носит название Литургии святителя Тихона. А также в некоторых приходах используется традиционный дореформенный латинский обряд – так называемый Тридентский обряд. И вот познакомился я с такими милыми людьми, которые этим всем горели, и по сути они мне помогли прийти в Православие, потому что человек, который этим всем занимался, в принципе изначально и ставил своей целью именно перевод людей из католичества в Православие. Он давал им возможность познакомиться с Православием через те формы, которые им близки и понятны. Пообщавшись с этим человеком, я действительно углубился в Православие. И он мне сказал: «Ты обязательно сходи в Сретенский монастырь, там на службах постой». Я ходил на всенощную. Было долго, непонятно, но интересно. И постепенно, по шажочкам, я как-то принимал в себя восточный обряд. Это привело меня к Православию исконному, к Православию восточному. И тогда, ощущая в себе искренний духовный голод и необходимость быть частью настоящей православной общины, я просто пошел в первый попавшийся храм. Это был храм Николы в Кленниках на Маросейке, и там, собственно, я воцерковился, там я начал свою нормальную духовную жизнь. Помню, исповедовался батюшке, который, отложив свои дела, часа два с половиной меня слушал, отпустил мне грехи, по сути принял в Православие через покаяние и потом только уехал по своим делам.

Это очень тепло на мое сердце легло, и я с радостью потом ходил в этот приход. Там я начал воцерковляться, погружаться в Православие. Мне хотелось обычной приходской жизни. Мне уже не хотелось чего-то уникального, чего-то из ряда вон выходящего. Мое желание эпатировать публику прошло с подростковым возрастом. Мне хотелось чего-то подлинного, какого-то фундамента, на который можно опереться и дальше строить стены своей жизни.

И в этом храме я со временем захотел стать священником, только уже православным. С чем к своему духовному отцу и обратился. Он как-то не особо отреагировал на это. Я думаю: «Ну ладно, он же не сказал: “Нет”, значит, все нормально». Приходит время собирать документы на поступление в семинарию, я все документы подготовил, остался последний – письменное благословение духовного отца. Я к нему подхожу, говорю: «Отче, дайте». Он отвечает: «Не дам». – «Как это?» Он говорит: «Не-не-не. Ты приход знаешь только с внешней стороны, как прихожанин, а ты его узнай изнутри. Давай годик сторожем поработай у нас в храме, а потом посмотрим».

А я тогда работал веб-дизайнером и 3D-визуализатором, много трудился на этом поприще и достаточно неплохую зарплату имел. Так что, конечно, такой кульбит, когда я бросаю достойную работу и иду сторожем в храм, был шоком для моей все еще неверующей родни. Но прошел этот год, и на собрании духовенства нашего храма тогдашний настоятель отец Александр Куликов вынес решение: хорошо, пусть идет в семинарию. И меня направили в Николо-Перервинскую семинарию.

Отец Георгий: Отче, хочу задать вам вопрос, который обязательно зададут некоторые наши зрители, особенно те, которые считают себя католиками. Они скажут: «Вот, человек увидел какую-то неприглядную изнанку католической жизни, разочаровался, пришел в Православие. Ну а что, в Православии разве все святые? В Православии разве нет людей, которые какие-то грехи совершают? Разумеется, есть. А почему же это самое из Православия вас не выводит, если какие-то моменты, разочаровавшие в католицизме, из него вас вывели?» Вот это хотелось бы прояснить. Ведь дело было не только в каких-то частных вещах, которые ваши спутники по паломничеству сделали. Дело было в системных проблемах, как я догадываюсь. Правильно ли я понимаю?

В сегодняшнем католицизме некий поворот к традиции делается исключительно из модернистских побуждений – ради абсолютной всеядности

Отец Сергий: Да, конечно. Меня изначально в католичество привела любовь к традиции. Именно отсутствие традиции и даже отсутствие уважения к собственной древней традиции меня сильно покоробило в католичестве и стало тем, что подтолкнуло к выходу из Католической церкви. Позднее, при папе Бенедикте XVI, там наметился какой-то курс возвращения к традиции, к истокам; при папе Иоанне-Павле II, на понтификат которого приходился мой период католичества, тоже были какие-то потуги к утверждению традиции, однако, как я понял, даже этот уважительный реверанс в сторону традиции совершался исключительно из модернистских побуждений, то есть ради абсолютной всеядности. Мол: «Вот, и такие крокодилы у нас есть, ну, пусть и они тоже будут. А мы в это время и под тамтамы побарабаним на мессе…» Я лично был этому свидетелем в том же храме Непорочного зачатия на мессе какой-то африканской общины, которая кружком сидела вокруг престола и играла на тамтамах, когда батюшка там священнодействовал. Эта всеядность меня еще больше покоробила, чем увиденное в Польше.

Я не увидел в современном католичестве действительно серьезного движения к традиции, в обратную сторону. Даже то движение, которое есть, принимается именно в силу модернистских воззрений. Но я нашел традицию в Православии. Именно это в Православии есть и по сию пору остается неизменным.

Речь не идет о каком-то личном недостоинстве конкретных персонажей. Ни в католичестве – а там тоже очень много своеобразных личностей, – ни в Православии. Вопрос более глобальный, и по сути это вопрос о Церкви Христовой. Вот то, что двадцать веков было нормально, почему-то вдруг в современном католичестве оказалось ненормальным. И значит, это все нужно сломать, все переделать в надежде, что тогда к нам больше народу будет ходить…

Отец Георгий: Из вашего рассказа может возникнуть впечатление, что тема догматики вас вообще не волновала. Но вы упомянули, что это касалось только определенного периода. Был ли после него период, когда вы изучали различия католицизма и Православия?

Для католиков гораздо важнее древнего наследия то развитие, которое они получили уже в расколе, во II тысячелетии​

Отец Сергий: Да, конечно. Просто сейчас мы говорим о пути человека ко Христу, к Православию. И говоря об этом, не нужно ожидать, что с самого начала пути человек обладал всеми знаниями, всем пониманием. Я признаю, что, действительно, самое начало моего пути было эмоциональным и многие решения я принимал под влиянием эмоций, а не разума. Конечно, знания пришли немножко позже. И, естественно, сейчас я уже могу оценивать свои прошлые душевные метания. Но тогда еще я это не мог для себя сформулировать. Поэтому, конечно, тогда вопрос догматики для меня не стоял как самый главный. Я о нем знал, естественно. И о филиокве, и о многих других нюансах в католичестве. Но это было для меня каким-то фоном, я не вникал в это глубоко. И уже перейдя в Православие и начав раскапывать традицию, которую я так люблю и которая мне так интересна, я с удовольствием начал погружаться в нее. Здесь уже встали серьезно вопросы догматического характера. И в них я уже, обладая большими знаниями и большим опытом, разобрался и сам для себя абсолютно однозначно отметил правильность Православия. Потому что оно неизменно зиждется на семи Вселенских Соборах, на учении апостолов, апостольских мужей и прочих святых отцов, живших в I тысячелетие. Что у католиков сейчас, увы, отсутствует. То есть это в принципе как таковое у них есть, но для них гораздо важнее то развитие, которое они получили уже в расколе, во II тысячелетии.

Отец Георгий: Я это хорошо понимаю, потому что помню: когда был в Италии, зашел в Риме в собор апостола Петра, где лежат мощи великих святых – Иоанна Златоуста, Льва Великого, Григория Двоеслова, – а возле них никого нет. Но вот в месте, где лежит тело Франциска Ассизского, – огромная очередь паломников. Это для меня было явным знаком того, что даже великое из христианской древности, физически имеющееся у них, для католиков уже неактуально.

Благодарю вас, отче, за рассказ. Дай Бог, чтобы все те, кто сегодня находятся на перепутье и хотят найти подлинную христианскую традицию, также смогли с Божией помощью ее найти, как и вы.