У Антона Павловича Чехова есть рассказ, который называется «Дома». Один из самых трогательных. Прокурор окружного суда Евгений Петрович Быковский слышит от гувернантки, что его сына, семилетнего Сережу, застукали с сигаретой — конечно, украденной из отцовского стола. Мать Сережина умерла, отец в вопросах педагогики не силен, однако делать нечего — наследник призывается в кабинет, и там, после неудачных попыток назидания, прокурор сочиняет для сына сказку.
«Слушай, — начал он, поднимая глаза к потолку. — В некотором царстве, в некотором государстве жил-был себе старый, престарелый царь... Жил он в стеклянном дворце, который сверкал и сиял на солнце, как большой кусок чистого льда. Дворец же, братец ты мой, стоял в громадном саду, где, знаешь, росли апельсины... бергамоты, черешни... цвели тюльпаны, розы, ландыши, пели разноцветные птицы... На деревьях висели стеклянные колокольчики... У старого царя был единственный сын... Это был хороший мальчик... Один только был у него недостаток — он курил... От курения царевич заболел чахоткой и умер, когда ему было 20 лет. Дряхлый и болезненный старик остался без всякой помощи... Пришли неприятели, убили старика, разрушили дворец, и уж в саду теперь нет ни черешен, ни птиц, ни колокольчиков...». Сам Евгений Петрович счел такой финал наивным, но воспитательному эффекту могли бы позавидовать Сухомлинский и Макаренко. Сережа «вздрогнул и сказал упавшим голосом: «Не буду я больше курить...».
Я вспомнила этот рассказ, когда смотрела фильм «Гибель империи. Византийский урок». Ни в коем случае не хочу сказать, будто нам предъявили сказку. Знаю, что работа над фильмом заняла у отца Тихона полтора года. Главный консультант — Павел Кузенков — кандидат наук, специалист по истории Византии. И, однако же, многие византологи громко выражают свой протест. История — область не только фактов, но еще (даже преимущественно) трактовок. У каждого человека есть история — потому что есть прошлое. Насколько я понимаю, автор «Византийского урока» полагает, что с памятью человечества надо взаимодействовать, как с собственной, — гордясь, стыдясь, сожалея об упущенных возможностях. Память как собрание дат, память без эмоций никому не нужна. И история без эмоций — тоже.
«Византийский урок» — не сказка, но притча. О людях, которые не смогли победить соблазн — то есть самих себя. Соблазн был мелок — так же обмельчала, истончилась и иссякла в итоге их жизнь. Притча о том, что организм — человеческий или народный — удерживается, словно цементом, смыслом существования. Смысл потерян — организм умирает. Зерно гибели всегда внутри.
«Византийский урок» фильм не про Византию. В этом единственном пункте сходятся и оппоненты, и сторонники отца Тихона. Но и не про Россию — в примитивном толковании рецензий-страшилок. Да, автор выстроил слишком очевидный ассоциативный ряд, за это и поплатился. Но ищет он все-таки не прямые совпадения (олигархи, отток мозгов на Запад, демографический кризис и тэ дэ), а прасюжет, универсальный ключ: почему впадают в ничтожество люди и государства? Для него переплавка святынь на монеты — не историческое, а прежде всего символическое деяние. Недаром в 1982 году будущий отец Тихон, а тогда 24-летний Георгий Александрович Шевкунов окончил сценарный факультет ВГИКа...
Кстати, «Гибель империи» — вообще-то название известного сериала Владимира Хотиненко, действие которого разворачивается накануне и во время 1917 года. И еще кстати — через неделю на большой экран выходит новый фильм Карена Шахназарова «Исчезнувшая империя». Любовный треугольник на фоне распада СССР. Нас явно одолевают имперские настроения, и в этом нет ничего ни дурного, ни странного. Лично я, когда приезжаю в горячо любимую мною Грузию, кушать не могу, так мне грустно, что мы больше — не одна империя, не одна семья...
«Византийский урок» преподан от первого лица, с большим пристрастием, отсюда такая отдача. Здесь много выражений, которые проходят как неполиткорректные и потому осуждаются прогрессивной общественностью (впрочем, сегодня всякое пристрастие, всякая искренняя любовь-ненависть — не комильфо). «Капитализм с его неуемной жаждой наживы...», «Империя отказалась заниматься воспитанием народа...», «Не банки, не капитал, не ломбарды составляли богатство Византии...» Разве банки и ломбарды — это плохо?! Нет. Просто это не всё. И это не главное.
Архимандрита Тихона обвиняют в попытке протащить на государственный экран единую монопольную идеологию, тогда как его мнение — всего лишь альтернатива, пока довольно скромная, и странно, что перед этой альтернативой сразу воздвигаются такие кордоны. Самобытная у нас в России форма либерализма —отрицающая в людях право мыслить иначе...
Славянофилы и западники — древний спор славян между собою. Спор, который закончится кровавой потасовкой, только если цели у нас будут разные. А если цель одна — благо страны и собственное благо, договоримся. В фильме мало сказано о внешнем — турецком — сокрушении Византии. По той, как я думаю, причине, что восточный мир большинству из нас чужд и инороден. К болезням Востока у нас нынешних иммунитет. А болезни Запада мы подхватываем с лету, с первого поцелуя, и переносим их значительно тяжелее — не располагая ни умеренностью, ни прагматичностью западной.
В фильме виден священник — он говорит о вере. В фильме виден гражданин — он формулирует принцип «безбоязненной опоры на свои традиции и силы». Ключевое слово здесь — «безбоязненно». Вот так бы и смотреть на экран — без страха, без предвзятости. Уж на что либерал был Чацкий, но и он мечтал,
чтоб истребил Господь нечистый этот дух
Пустого, рабского, слепого подражанья,
Чтоб искру заронил он в ком-нибудь с душой,
Кто мог бы словом и примером
Нас удержать, как крепкою вожжой,
От жалкой тошноты по стороне чужой.
На что свободолюбив Пушкин, однако и у него претензии к Западу:
И ненавидите вы нас...
За что ж? ответствуйте: за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли
Того, под кем дрожали вы?
За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир?..
Мы сделали это дважды. В двух Отечественных. Глупо кричать: мы — лучшие! Но мы — не хуже. Мы есть мы.
Главный посыл «Византийского урока», как мне показалось, исходил не от гражданина — от священника. Нельзя жить ради того, чтобы за полцены приобрести пылесос в «Эльдорадо». Нельзя жить от столба до столба — от пылесоса к джипу, от джипа к яхте. Цель только тогда плодотворна, если ею проникнут каждый миг существования, каждый шаг пути. Так говорил архимандрит Тихон — тем, кто захотел его услышать.
Когда священнослужитель в прямой или образной форме напоминает о необходимости хранить свои богатства (ну хотя бы долю) на небесах, это нормально. Ненормально, когда единственными «воспитателями» страны остаются журналисты — как правило, телевизионные. И нравственность целого народа во многом зависит от того, имеется ли у конкретного медиа-сапиенса душа и запланировано ли в бюджете его телеканала финансирование по статье «совесть». Или же нам просто расскажут, как бывшая супруга известного футболиста (в прошлом, разумеется, фотомодель) ведет смертный бой за дом на Рублевке. Футболист недвижимость не отдает. И оба пинают общего ребенка, словно мячик. При этом часть аудитории бьется в припадке классовой ненависти, а часть исходит слюной: живут ведь люди!.. О том, что эта мерзость — не жизнь, говорят крайне редко и совсем немногие. Вот отец Тихон сказал. А вы думали, это было про Византию?
По многочисленным просьбам телеканал «Россия» повторит «Гибель империи. Византийский урок» в субботу, 9 февраля, в 09:25. После чего в программе «Национальный интерес» состоится обсуждение фильма в прямом эфире. А на будущей неделе архимандрит Тихон станет гостем нашей редакции. Уже сейчас вы можете присылать свои вопросы по адресу vizantia@izvestia.ru