Распечатать

Священник и офицер. Часть 2: «Воин идет не убивать, а умирать»

'); //'" width='+pic_width+' height='+pic_height } }

Мы продолжаем беседу со священником и майором, отцом Александром Бондаренко. Наш собеседник рассуждает о перспективах возрождения института военного духовенства и о том, как следует православному человеку относиться к службе в армии. Храм, настоятелем которого назначен отец Александр, не передан Церкви, и батюшка служит «в двух музеях». И лишь иногда Господь дает Своему офицеру увидеть плоды его трудов…

Загрузить увеличенное изображение. 375 x 500 px. Размер файла 62884 b.

– Отец Александр, вы служите с 2000 года. Чувствуется ли, как меняется восприятие вашего служения на флоте?

– В 2000 году, когда меня рукоположили, командование отнеслось к этому очень настороженно. Я был вызван к заместителю командующего по воспитательной работе, и я догадывался, что попросят определиться, кем же я все-таки хочу быть. Поначалу я не то что испугался, но холодок прошел. Я человек военный, я понимаю, что когда вызывают на таком уровне, то это не за наградами. Тем более вызвали не меня одного, а моего замполита части, зама командующего авиации, и я понимал, что будет что-то серьезное. Но потом подумал: Господи, что они могут сделать? Ну выгнать из армии. Но ведь из Церкви же не выгонят. Что могут сделать? Если Бог за нас, кто против нас? И пошел, естественно по военной форме. А в кабинете замкомандующего было собрано все управление по воспитательной работе – человек пятнадцать. Но все быстро разрешилось, когда замкомандующего обратился ко мне: «Отец Александр, заходите, садитесь сюда» (я уже был в сане). Эти слова разбили все. Он признал во мне священника, и если кто и был против, никто уже ничего не мог высказать.

Обсуждалась тогда в основном проблема вокруг Михайловского храма, потому что я просил о том, чтобы совершать там службы. Мне объяснили, что пока это невозможно. Задавали вопросы, зачем это все нужно, и я отвечал, что я не враг, что воспитательной работы без работы духовной недостаточно. Мы вынесли из разговора очень много полезного, мне разрешили печататься во флотской газете, ходить по кораблям не таясь, чтобы командиров не наказывали, если кто-то пойдет мне навстречу. Разрешили и служить в Михайловском единожды в год.

Так и получилось, что я служу в двух музеях: Владимирский собор тоже музей, только не Черноморского флота, а Обороны Севастополя. Здесь заключен долгосрочный договор, и храм фактически содержится за счет Церкви – и охрана, и ремонт. А в Михайловском храме получилась бы субаренда: Черноморский флот арендует это здание у Украины, и он же отдает в аренду Церкви. Субаренда же сейчас на территории Украины запрещена.

– А как проходят ежегодные службы в Михайловском? Много ли народа собирается, есть ли среди молящихся военные?

– Перед престольным праздником Архистратига Михаила мне приходится объявлять с амвона, чтобы люди, наоборот, не приходили. Потому что храм очень маленький. Одно время нам ставили ограничение – пятнадцать человек. Кстати, среди сотрудников музея и руководства очень много православных. Когда в музее увидели, что все происходит чинно, никто ничего не ломает и не бьет, то разрешили прийти группе из тридцати человек, и все опять прошло спокойно. Потом там помещались и пятьдесят, и семьдесят. Конечно, для этого ведется работа, потому что у нас есть такие православные бабушки, которые сразу хотят поснимать там все флаги с изображением Ленина. Приходится объяснять, что если так себя вести, то в следующий раз сюда вовсе не пустят.

Приходит немало офицеров, приходят матросы. Я уверен, что, если бы этот храм был действующим, большинством прихожан были бы военные. Потому что рядом стоят корабли Черноморского флота, и, когда проводишь беседы, спрашиваешь, кто хочет прийти на службу, исповедоваться, причаститься, – с каждого корабля находится несколько человек. И тогда решается вопрос с командованием, их отпускают на время службы, это бывает достаточно часто. Но пока мне не хватает помощников среди офицеров; одному тяжело. Если бы на каждом корабле был офицер, который занимался бы взаимодействием с Церковью, – не потому, что его назначат, а потому, что он сам этого захочет… В нашем храме сейчас есть алтарник – он лейтенант, служит на корабле и помогает в алтаре. Такие люди очень помогают и готовят матросов.

В последнем походе крейсера «Москва» по ряду обстоятельств не было священника; там был семинарист, который уже закончил семинарию, но пока не получил сана и пошел в армию. В праздник Крещения они были в море, и его благословили прочитать молитву на освящение воды. Ночью желающие собрались вместе, он прочитал молитвы, освятили воду, окунулись. Утром проснулись – Средиземное море, до земли более сотни километров – на артиллерийской установке сидит белый голубь. Откуда он там взялся?

Господь показывает, что это дело нужное. Один из священников, работавших с военными, отец Савва (Молчанов), говорил, что если хотя бы один из сотни приходит к вере, то уже ради этого стоит сеять доброе. Здесь все условия созданы: мне не надо ходить по молодежным «тусовкам», здесь само государство собрало их вместе, они оторваны от обычной жизни, от привычных дел. Когда приходит священник – это нечто новое, и поэтому эта встреча со священником для моряков – отдушина. Они с удовольствием слушают, это ложится на благодатную почву и приносит плоды.

– Эти плоды видны со стороны?

– Господь нечасто дает возможность эти плоды увидеть – и хорошо, чтобы не возгордиться. Еще крылья вырастут, а никого рядом не окажется, чтобы за ногу дернуть… Но был такой случай, когда я крестил – естественно, после подготовки – двоих матросов. А парня привел сначала замполит: вот, говорит, самый отъявленный разгильдяй, сделайте с ним что-нибудь. Что я могу сделать? Я просто поговорил с ним, причем не о дисциплине, а о том, как он к Богу относится. Смотрю – воспринимает он хорошо. А на корабле он был лидером среди так называемых «дедов» – тех, кто должен скоро мобилизоваться. Оказалось, что он некрещеный. «Будешь креститься?» – «Да». Он прошел подготовку, я провел с ним много бесед, он воспринял все очень серьезно, я объяснил, что надо приходить в храм, исповедоваться, причащаться. Договорились с командиром корабля, чтобы его отпускали. Он каждое воскресенье приходил – и приводил с собой еще человек пять. Командир потом спрашивал: «Что вы с ним сделали? Он изменился, и люди вокруг него стали меняться». Мне даже жалко было, что он демобилизовывался, я приглашал его остаться на контракт, да он не согласился. Но это был один такой яркий случай – Господь показал, что это приносит пользу, чтобы у меня не было уныния. А то иногда делаешь-делаешь, а результата нет. Посмотрел на плоды – и хватит, дальше плоды будут пожинать другие.

– Сейчас много говорят о возрождении института военного духовенства. С вашей точки зрения, это реальная перспектива? И насколько это будет полезно?

– Конечно, я могу сказать, что перспектива это полезная и нужная. Но я общался с одним офицером, который очень хорошо знает Библию, одно время из интереса посещал адвентистов, но сейчас он атеист. В Православии он видит более правильный путь, скорее всего, его атеизм более на словах. Но вот к институту военного духовенства он относится не то что негативно, но с недоверием – и я с ним во многом согласен. Ведь у нас могут сделать все «по-русски», вернее, «по-советски». Начнут загонять всех строем, а это приведет к чему-нибудь, подобному 1917 году. До 17 года 100 % приходили на причастие; в 1917-м, когда было отменено обязательное причащение, – 10 %, а потом – всего 3 %, как оно и сейчас.

На Западе есть военное духовенство, и оно востребовано, поскольку ребенок с детства растет в христианской системе. У нас ребята приходят чаще всего атеистами. Непродуманная и поспешная программа может привести к неправильным результатам. Главное – не отталкивать от Церкви. Мы не должны создать институт вместо замполитов. Священник – не вместо воспитателя. Во-первых, воспитывать взрослых офицеров уже поздно. А найти в каждом человеке струны религиозности – это священник может. Но это не воспитательный процесс, а именно процесс религиозный, духовный. Есть что-то похожее, но главное – духовная жизнь.

Например, в Академии РВСН существует факультет Православной культуры. Удивительно, как он еще держится при всех нападках. Изначально они просто проводили беседы со всеми курсантами, а потом – только с желающими. И результаты были поразительные. Кто по желанию приходил на беседы – потом также приходили в храм, исповедовались и причащались. Эти ребята все пять лет, пока там учились, были одной семьей – с первого курса по пятый все помогали друг другу. Они собираются после службы, общаются, к ним для бесед приглашают лучших священников Москвы.

И военное духовенство нужно вводить очень разумно. Строем водить нельзя. Мне кажется, что должны сначала проводиться краткие беседы со всеми военнослужащими – по двадцать минут, не больше, – разъясняющие основы православной культуры. В течение таких ежемесячных бесед выявляются люди, которые хотят узнать больше и участвовать в богослужениях. С ними работа ведется дальше, уже еженедельно. Тут нет ничего нового: апостол Павел приходил в Ареопаг и звал всех, пошли за ним немногие, но они стали церковью. Так и здесь: двое крестившихся могут изменить всю атмосферу на корабле.

И среди офицеров должны быть те, кто будет готовить к встрече со священником. Потому что это не царское время, не хватит на все корабли по священнику. Это должны быть чистые и авторитетные (в хорошем смысле) люди, которые могут за собой повести. Но для этого нужна длительная и серьезная работа. Она должна вестись целенаправленно; кроме того, она требует больших финансовых вложений. Любой священник, который работает с военными, в отличие от службы в храме, только отдает. Мне в этом плане хорошо: я офицер, меня государство содержит. А обычно священника богослужение кормит, и если он вместо богослужения идет в воинскую часть, то он лишается заработка и, наоборот, с собой что-то несет, те же крестики, иконочки… Это естественно и нормально, но гораздо легче будет, если эта программа будет финансироваться государством. Священник на государственной военной службе должен получать оклад, и необходим какой-то фонд, где он мог бы брать деньги на проведение мероприятий. Но все должно быть очень тонко и досконально продумано. Нужно по крупицам собрать весь опыт и составить четкую программу.

– Как православному человеку следует относиться к службе в армии – как к религиозному долгу? Ведь не секрет, что сейчас и во флот далеко не каждые родители с легким сердцем отпустят служить своего ребенка. Что может помочь православному в армии?

– Для верующего человека, который читал Библию, даже вопроса не может возникать. Еще в Ветхом Завете Господь сказал Моисею отобрать всех, способных носить оружие. То есть армия была установлена Богом: собирать всех, а не тех, кто хочет, и не нанимать за деньги. Это был призыв, как сейчас на срочную службу. Хочешь или не хочешь, ты должен защищать свою родину – это Божий призыв и Божие установление. Богом через Моисея установлены полки, начальники над ними, трубы и сигналы. Можно говорить о том, что Новый Завет многое изменил… Но когда к Иоанну Крестителю пришли воины и спросили: «Что нам делать?», он сказал: «Никого не обижайте и довольствуйтесь своим жалованьем», а не сказал: «Бросьте оружие и разойдитесь». Когда сотник пришел ко Христу и проявил такую веру, какой Господь не видел и в Израиле, и просил о своем слуге, Христос не сказал ему ничего против его военной службы. А ведь тогда военный – человек, который убивал. Слава Богу, сегодня военнослужащему, может быть, никогда и не придется применять оружие, и много таких родов войск.

Конечно, церковные правила гласят, что от трех до пяти лет воина, который пришел с фронта, где убивал, нельзя причащать. Но эти правила практически никогда не выполнялись, как известно из истории, потому что были написаны в конкретный исторический момент и для него имели силу. Больше всего среди мучеников у нас военных – в древней Церкви. Кого ни возьми – воины, даже тысячами страдавшие за Христа. Они искренне выполняли свои обязанности, защищали языческого императора, языческое государство. Но при этом они были христианами, и, как только вопрос касался их веры, от них требовали отречения, они выбирали мученический путь. Так что если кто-то спросит: «Зачем я должен защищать это государство, если оно мне ничего не дает?», ответ готов: мы защищаем Отечество, даже если понятия «Отечество» и «государство» не всегда совпадают. Было время, когда государство плевало на свою армию, гнало Церковь, но человек защищает Отечество, а это и своя земля, и своя семья, и дети, и близкие – это те, кто не может сам себя защитить. Воин, надевая форму и беря в руки оружие, идет не убивать. Он идет умирать. А умереть за ближних своих – это исполнить заповедь любви. «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». Отечество земное есть преддверие Отечества Небесного. Служа своему Отечеству здесь, на земле, мы готовимся к тому Отечеству.

– Не самый тактичный, но неизбежный вопрос: с точки зрения канонов совмещение служений офицера и священника должно как-то объясняться…

– Я не говорю, что мое положение – идеальное и соответствует канонам. Оно как раз в некотором смысле противоречит канонам и некоторым апостольским правилам. Я все это прекрасно понимаю, я не говорю, что такое совмещение служений должно быть. На сегодняшний день это, как кажется, переходная форма. Владыка благословил меня, потому что нет военного духовенства. Когда оно будет, священнику не нужно будет брать в руки оружие.

Я, конечно, в совершенстве владею любым оружием, в том числе стрелковым и холодным. Я задавал себе вопрос, что я буду делать в критическом случае. Мои военные обязанности предполагают, что я должен стоять на дежурстве, то есть я получаю штатный пистолет и 16 патронов, у меня в подчинении есть матросы, которым я должен приказать при необходимости применять оружие. Как я поступлю, если произойдет нападение? Здесь оружейная комната, я охраняю боеприпасы; что делать в случае нападения? Я думал об этом и решил – хотя это и бравада, наверное: если от меня будет зависеть жизнь других людей, я применю оружие. Да, потом я не смогу служить у Престола, священнодействовать; я буду лишен сана или окажусь в запрещении, это понятно, даже вопроса не возникает. Но если от этого будет зависеть жизнь других людей…

А если взять историю Православной Церкви, то могу привести два примера. Митрополит Даниил Черногорский, когда Османская Империя напала на Черногорию, а князь бросил свой народ и убежал, взял – митрополит! – в руки меч и возглавил свою армию. Со своей десятитысячной армией он наголову разбил стодесятитысячную армию турок. Это было Божье благословение: митрополит взял в руки оружие и сокрушил врага.

Наша история: во время Крымской войны, когда англичане нападали и на Петропавловск-Камчатский, и на Балтике, и на Северном море, два английских корабля подошли к Соловецкому монастырю и начали его обстреливать (а там был небольшой военный гарнизон и несколько пушек, но в основном – монахи). Игумен Александр до этого был корабельным священником и знал, как пользоваться пушкой. Он сам наводил, сам лично стрелял по кораблям, и каждый выстрел был настолько точен, что буквально после нескольких выстрелов один из кораблей стал недееспособным, ему пришлось уйти; второй также после непродолжительного боя ретировался. Соответственно священник стрелял, защищая свою обитель. Бывают ситуации, когда приходится это делать.

Это для меня некоторое объяснение, почему я сейчас в такой ситуации. Это не идеальный вариант, не образец. Надеюсь, скоро военным священникам не нужно будет надевать погоны.

– Бог в помощь, батюшка!

Беседовала Александра Сопова

Все фото предоставлены отцом Александром Бондаренко

Источник: Татьянин День

20 марта 2008 г.