Восемь тысяч шагов

Алексий II умер в одном из самых своих любимых мест – загородной резиденции в Переделкине, про которую как-то с нежностью заметил: «в полной мере ощущаю ее своим домом».

Тогда, несколько лет назад, мы впервые брали интервью у Святейшего в его официальной резиденции в Чистом переулке и были почти изумлены, когда по истечении отведенного часа Патриарх по огорчению на наших лицах догадался: не успели задать все вопросы – и неожиданно предложил: «Хотите – договорим в Переделкине. Только время уточним позже. Запишите мой домашний телефон…»

Сотовым, объяснил, пользуется лишь за границей: «В России у меня нет в кармане мобильного. Надо чувствовать себя хоть отчасти свободным. Вот вы раньше уезжали из редакции – и попробуй найди вас в любую минуту. А сейчас все, кто при сотовом, словно на короткой привязи. Мобильный телефон лишает человека важного ощущения, что он в какой-то мере принадлежит сам себе. Да и лишняя суетность Патриарху ни к чему. Так что никого не смутит неорганичное зрелище: Его Святейшество, говорящий по сотовому». И засмеялся.

До знакомства с Алексием II он представлялся нам строгим, отчасти даже суровым человеком, во всяком случае, умеющим искусно «держать дистанцию». Но вблизи в Патриархе совсем не оказалось замораживающей важности. Он был дружелюбен, учтив и – чего уж точно не ожидали – довольно смешлив. Религиозный деятель, на чью долю выпали серьезные испытания и печали, сохранил удивительное чувство юмора и жизнелюбие. Было ли это врожденной харизматичностью, без которой немыслим духовный лидер, или шло от понимания, что «вовремя и к месту сказанная шутка способна внести лепту в борьбу с грехом», факт остается фактом: при первой встрече в Переделкине мы с удовольствием обнаружили – Алексий II охотно переходит с серьезного тона на мягко-ироничный. Когда мы пошутили: «Получается, у вас, Ваше Святейшество, не столичная, а областная «прописка»?» – он с нарочитой гордостью «срезал»: «Вот и нет. Чтоб вы знали: граница области проходит не у железнодорожного переезда, как многие думают, а чуть ниже – у церкви. Соответственно, резиденция относится к Москве».

Мы немного погуляли. Медленно дошли до кладбища, но не до дальнего, «писательского», а ближнего – вокруг храма Преображения Господня. Алексий II погрустнел, заметив, что тут покоятся многие церковные деятели: митрополиты Нестор, Питирим, настоятель Богоявленского кафедрального собора протопресвитер Николай… Вздохнул: «Увы, и мой возраст, как говорится, не к Петрову?, а к Покрову?». Стояла хмурая ранняя весна. Слякоть, промозглый неуют в природе, и Патриарх, собиравшийся показать нам небольшое хозяйство, где монахини держат коров, кур, коз, заторопился домой. Извинился: «Давайте в следующий раз. Летом. Когда будет тепло. Я люблю там бывать, особенно, если на душе пасмурно. Пообщаешься с братьями меньшими, покормишь их – помогает. Да и козье молоко – вещь полезная, советую».

Похоже, и у патриархов случается плохое настроение. Мы не преминули спросить. Однако Алексий II подтвердил это лишь косвенно: «Унывать никогда нельзя. Утро надо встречать в бодром состоянии духа. Чему немало способствует келейная молитва». – «Надо? Или встречаете?» Усмехнулся: «Надо». Посетовал, что страдает бессонницей. Но снотворным предпочитает травы – мелиссу с хмелем. Впрочем, на здоровье не стал жаловаться. Если бы не недавняя простуда, не забросил бы велотренажер, беговую дорожку, бассейн. И свои восемь тысяч шагов в день, которые рекомендовали врачи, непременно бы делал. Для контроля на поясе всегда закреплен шагомер.

О проблемах с сердцем Патриарх не обмолвился. Однако было ясно: они существуют. Не случайно на второй этаж резиденции Святейший поднимался на лифте… По тому, как подробно, с любовью он показывал нам дом, изящный камин, бильярдную, коллекцию пасхальных яиц, милые сердцу намоленные иконы, становилось очевидно: хозяину здесь хорошо. Да он и не скрывал, что ему тут уютно. «Все устроено по моему вкусу. Ну а мне что нужно? Удобный кабинет. Библиотека под рукой. И келья с выходом на территорию. Чистый воздух, тишина». – «Тишина? Но дом стоит прямо у железнодорожного переезда. Шум, вибрация разве не мешают?» – «Напротив, даже успокаивают. Привык. Иногда, когда поездов долго нет, словно чего-то не хватает. Поверите, за все годы своего патриаршества я лишь раз переночевал в Москве, в Чистом переулке».

Представилось, как долгими зимними вечерами Алексий II удобно устраивается у камина с книгой. Но Патриарх быстро развеял пасторальную картинку, объяснив, что, во-первых, не домосед, а во-вторых, с книгами и бумагами предпочитает работать за столом. Как тонкий, проницательный собеседник Святейший прекрасно понимал наш интерес к деталям его жизни, разным бытийным подробностям и, не возражая против такого поворота беседы, несколько раз вежливо осведомлялся: насколько он со своими частыми религиозными отступлениями «соответствует» светскому характеру разговора. Снова шутил…

Ему была абсолютно не свойственна ригористичность. Принимая мысль, что помимо высшего религиозного служения, сложных философских раздумий у него, как у всякого человека, есть частная жизнь, Алексий II согласился отчасти нам ее приоткрыть. Спокойно рассказывал, что ест на завтрак (геркулесовую кашу, яичницу, чай, чаще – кофе); как, отдыхая в Швейцарии, собирает любимые рыжики (в Европе их неуважительно не признают за грибы, а в резиденции привезенные издалека припасы на зиму засаливают); предложил на обед галльский луковый суп, рецепт которого не поленился вырезать из журнала. На просьбу разрешить фотографу поснимать в резиденции с улыбкой ответил: «No problem».

Наверное, не бывает человек широк в чем-то одном. Чем масштабнее личность, тем меньше в ней филистерской осторожности, заурядной предсказуемости. Безусловно, мы много говорили со Святейшим о религии. И в этот раз, и позднее, когда брали другие интервью. Главное, что отличало эти беседы, была готовность Алексия II отвечать на острые вопросы, отсутствие по их поводу какого-либо раздражения, малейшего намека на неудовольствие, хотя, как он сам признался: «Не могу сказать о себе, что не вспыльчив». Много разъезжающий по России, он смотрел на нее любящими, но трезвыми глазами, видел то, что от него пытались скрыть, зорко различал фальшь. Однажды мы упомянули о сонмище начальников, кои в начале девяностых стали выстраиваться в храмах со свечками. Патриарх язвительно прокомментировал: «Не зря люди зло, но метко назвали их «подсвечниками». Знал откуда-то это остроумное словечко. Сошлись во мнении, что бить поклоны, не веря в Бога, фарисейски поститься – больший грех, нежели не верить, но и не комедианствовать.

Кстати, о вере. По признанию Патриарха, он никогда не делил людей на верующих и неверующих: «Процесс прихода к вере сокровенен, он идет исподволь, внутри и не враз вырывается на поверхность. Когда-то один крупный государственный деятель мне жаловался: «Ну не могу я перекреститься. Рука не поднимается». Я успокоил: «И не надо. Не насилуйте себя. Придет время – и вам самому захочется перекреститься». Я оказался прав». Кто сказал, что это к вопросу только о вере? О толерантности Святейшего – тоже.

Порой Алексий II удивлял нас нетривиальностью реакции. В отличие от некоторых священнослужителей он часто, вынося суждения, руководствовался не размытыми, отвлеченными категориями, а житейской мудростью, здравым смыслом. Рассказали ему, что в нескольких километрах от переделкинской резиденции есть относительно новая церковь. На колоколе надпись: «От солнцевской братвы». Как к этому относиться? Мы ждали возмущения, гнева. Но Патриарх задумчиво ответил: «Если бы меня спросили о надписи, я бы возражал. Это вызывает явное отторжение. Хотя бы написали: «От жителей Солнцева». А то – «от братвы»!» И, помолчав, добавил: «Вместе с тем то, что разные богатые люди помогают в восстановлении храмов, неплохо. Хочет человек способствовать святому делу – мы ему не препятствуем. Насчет «первоначального накопления капитала» нам с вами давно известно. Что ж… Лучше деньги останутся на родной земле, чем уплывут в офшорные зоны, осядут на зарубежных счетах».

…Когда уходит большой человек, на многое сказанное им начинаешь смотреть по-иному. В последнем интервью, сославшись на Папу Римского Бенедикта XVI, который, посетив Освенцим, воскликнул: «Где был Господь, когда в этом месте уничтожали полтора миллиона человек?», – мы задали Алексию II свой «крамольный» вопрос: «Почему на долю порядочных, светлых людей часто выпадают ужасные страдания, а злобные, низкие грешники тем временем живут безмятежно и счастливо? Бытует мнение, что Господь испытывает тех, кого любит. Но зачем? Еще говорят: «Бог правду видит, да не скоро скажет». А это чем объяснить? В любом случае, кто-то следит за справедливостью? Или на земле так задача не ставится?»

Признаться, ответ Святейшего, по сути, сводившийся к мысли, что счастье и безмятежность грешника – обман, а лишения и скорби праведных ни в какое сравнение не идут с муками богооставленности, тогда нас не совсем вдохновил. А в воскресенье, перечитывая то интервью Патриарха «Известиям», натолкнулись на поведанную им притчу, о которой как-то забыли. Речь шла об откровении, данном одному человеку. Он увидел свой жизненный путь, почти на всем протяжении которого отпечатались две пары следов – будто кто-то все время шел рядом. Однако в самые тяжелые периоды жизни вторые следы исчезали.

– Кто же это, кто шел рядом со мной? – вопросил путник.

– Это Господь, Он всегда был рядом! – такой был ответ.

– Но почему же, когда мне было особенно невыносимо, я оставался один?

– Ты был не один, просто Я нес тебя на руках.

Приводя эту притчу, Святейший, очевидно, имел в виду и себя. Ведь он не раз повторял, что Господь помогает ему в несении патриаршего креста. И все-таки нестерпимо знать, что даже для таких столпов, как Алексий II, есть мера отпущенных Богом сил.