Три периода христианской жизни

Отец Софроний пытается дать ответ на этот непростой вопрос: «Господь страдал за всех нас. Его страдания воистину покрывают все болезни истории нашей по падении Адама. Чтобы познать как должно Христа, и нам самим необходимо включиться в Его страдания и переживать все, если возможно, как и Он Сам. Так, и только так познается Христос Истина; то есть бытийно, не отвлеченно, не чрез психологическую или умственную веру, не преложившуюся в жизненный акт»[ii].

Дары первоначальной призывающей благодати отнимаются у человека как «неправедное богатство», не принадлежащее ему, непричастное его греховной природе. Отец Софроний пишет, что «стяжать сию Любовь [Божию] есть конечная цель христианского подвига. Достижение сей цели связано с долгим и трудным путем. Но испытать посещение Божие в великой силе возможно по дару Свыше в какие-то моменты, когда душа в порыве раскаяния в грехах становится восприимчивою к сходящему на нее от Бога Свету. Однако эти первые посещения еще не суть навеки стяженное состояние спасенных. Это еще только “неправедное богатство”, которое может быть отнято за неверность. Сохранить же сию благодать, пребыть верным всему, чему она нас научила, невозможно без глубокого плача годами (см.: Лк. 16: 9–12)»[iii]. Опыт первой благодати «есть только некоторое предвкушение обетованного обожения, — снова пишет отец Софроний, — опыт, как вдохновляющий нас призыв на подвиг, а не уже завершенный акт обожения. Сей дар благодати обогащает нас познанием о том, что Бог приготовил любящим Его (ср.: 1 Кор. 2: 9), но он, дар, еще не является вполне стяжанием нашим и может быть отнят как “неправедное богатство”… Но познание остается как память в душе»[iv]. Эта память в период богооставленности будет давать христианину силы жить и вообще не отчаяться до конца.

В своей книге «Преподобный Силуан Афонский»[v] отец Софроний посвятил второму периоду — периоду богооставленности — целую главу, назвав ее «Духовные испытания». Познакомившись с этой главой, мы увидим, что учение отца Софрония о трехэтапном движении души к Богу неоригинально — по сути, это учение старца Силуана. Впрочем, сам отец Софроний всю жизнь просто и смиренно повторял: «Недоведом для меня Промысл Божий, давший мне задачу послужить великому подвижнику преподобному Силуану Афонскому. Сидя у его ног, мне дано было слышать духовные слова этого избранника Божия»[vi].

«Человеку с Богом не всегда легко…»[vii] — начинает отец Софроний вышеуказанную главу «Духовные испытания». Ввиду особой важности этой главы мы позволим себе довольно пространные цитаты оттуда.

«Путь христианина в общих чертах таков. Сначала человек привлекается к Богу даром благодати, и когда он уже привлечен, тогда наступает длительный период испытания. Испытывается свобода человека и его доверие к Богу, и испытывается подчас “жестоко”. В начале обращения к Богу и малые, и большие едва высказанные просьбы обычно скоро и чудесно исполняются Богом; но когда наступает период испытания, тогда все изменяется, и небо словно закрывается и становится глухим ко всем молениям. Ревностному христианину все в жизни становится трудным. Отношение к нему людей ухудшается; его перестают уважать; что прощается другим, ему не прощают; труд его почти всегда оплачивается ниже нормы; тело становится легко подверженным болезням; природа, обстоятельства, люди — все обращается против него. При всех естественных дарованиях, не меньших, чем у других, он не находит применения им. Ко всему этому он терпит многие нападения демонических сил. И последнее, самое тяжкое и несносимое страдание — Бог оставляет его. Тогда страдание достигает своей полноты, ибо им поражен весь человек во всех планах своего бытия»[viii].

«Чтобы мы познавали исходящие от Бога дары, Он после посещения оставляет нас на время. Странное впечатление производит богооставленность. В молодости я был живописцем… Этот естественный дар пребывал внутри меня. Я мог утомляться, не иметь сил на работу, не быть вдохновенным; но я знал, что дар сей есть моя натура. Когда же Бог покидает, тогда ощущается некий провал в самом бытии; и не знает душа — возвратится ли когда-нибудь Ушедший. Он — иной по природе Своей; Он скрылся, и я остался пуст; и пустоту эту страшную переживаю как смерть. С Его приходом мне было явлено нечто прекрасное, милое сердцу, превосходящее мое самое дерзновенное воображение. И вот я снова в том состоянии, которое раньше казалось мне нормальным, удовлетворительным, а теперь оно ужасает меня; представляется слишком животным, скотоподобным… Я был введен в дом великого Царя; я знал, что я родственник Ему, но вот опять я не больше, чем бездомный скиталец»[ix].

«Человеку с Богом не всегда легко. В период отнятия благодати, который обычно весьма продолжителен, Бог иногда может представляться душе беспощадным мучителем. Не достигая милости Божией, несмотря на предельно доступный для него подвиг и труд, человек страдает настолько тяжко, что, если бы было возможно, отказался бы вообще от всякого бытия.

В чем же его страдания? Ответить на этот вопрос — задача нелегкая.

Испытав Бога, познав жизнь во свете Лица Божия, душа уже ни в чем в мире не находит себе ни покоя, ни удовлетворения и ни на чем не может остановиться, и вместе все, кроме Бога, окружает ее. Все, что познала она как зло, как тьму, всякое демоническое действие обуревает ее, и мучительство страстей по временам доходит до последнего напряжения, а Бог словно отвратился от человека и не внимает никаким призывам его. Как самое беспомощное существо, повисает он над страшной бездной и кричит к Богу о помощи, но все крики остаются неуслышанными. Богу как бы безразличны все его страдания. Душа знает о своем отступлении от любви Божией и терзается сознанием своей неправды и измены Богу, но вместе она взывает к Нему о помиловании и не находит его. Лишь как обличитель в беззакониях предстает Бог душе, и она истаевает от этих обличений. Она сознает правду суда Божия, но страдания ее от этого не умаляются. Не воображением, но действительно погружаясь в сень смертную и не обретая с собою Бога, Которого зовет день и ночь, душа страдает невыносимо.

Встает вопрос: зачем же все это?

Во время самого испытания душа не может воспринять его как проявление милосердия Божия или доверия Бога к ней, как желание Его приобщить человека святости и полноте бытия в Себе. Душа знает только одно: что Бог оставил ее после того, как явил ей Свой Свет, и тем безмерно умножил ее страдания. И когда, обессиленная вконец, она не видит Бога, склоняющегося к ней Своим милосердием, тогда приходят такие мысли и чувства, о которых хранится молчание. Душа нисходит во ад, но не так, как нисходят не познавшие Бога, не имеющие в себе света истинного богопознания и потому слепые, нет, она нисходит туда способная к осознанию созерцаемого ею мрака.

Так бывает лишь с теми, кто познал Божественную благодать и затем потерял ее»[x].

Отец Софроний подчеркивал, что «не верующие в Бога не знают богооставленности. Сие горе переживают лишь те, кто уже познал благость Бога и всеми силами стремится пребывать в Нем и с Ним. Чем в большей мере вкусил человек радости единения с Богом, тем глубже страдает он при разлуке с Ним. Последний предел, известный нам из Евангелия, — есть Сам Господь: после молитвы с кровавым потом в Гефсимании, в которой Он отдал все Отцу Своему, на Кресте он возопил громким голосом: Боже Мой, Боже Мой! — для чего Ты Меня оставил?.. и опять возопив… испустил дух (ср.: Мф. 27: 46–50). При таком полном истощании человека Христа Иисуса (ср.: 1 Тим. 2: 5) — истощание сие преобразилось в столь же завершенное обожение воспринятого Им в акте воплощения нашего естества. И Ему, уже как “человеку”, дано Имя, превысшее… всякого имени, именуемого не только в сем веке, но и в будущем (ср.: Еф. 1: 21; см.: Флп. 2: 9)»[xi]. Таким образом, опыт богооставленности прошел Сам Господь Иисус Христос, свидетельством чему были Его последние минуты на Кресте.

В своих беседах отец Софроний часто возвращался к «образу Иисуса Христа, восходящего на Голгофу»[xii]. Каждый христианин должен последовать за Христом, подражая Его подвигу истощания, хотя, конечно же, «никто из земнородных не достигает полноты Христа в мире сем. Христос — изумляющее нас чудо: Бог всемогущий, Он умаляет Себя чрез воплощение во всех последующих за сим страданиях вплоть до смерти на Кресте и схождении во ад. Чудо в том, что в нашей рабской (см.: Флп. 2: 7–8) форме бывания Он явил совершенство истощания Божией любви: СОВЕРШИЛОСЬ! (Ин. 19: 30; см.: 17: 4). Никто не может сравниться с Ним, но аналогия должна быть дана, хотя бы некоторым, чтобы ПОЗНАТЬ БОГА ДУХОМ СВЯТЫМ»[xiii]. Такое ПОЗНАНИЕ отец Софроний называл «вдохновением свыше»[xiv] — этому вдохновению он учил своих монахов. Господь ожидает от нас «повторения Его жизни на Земле»[xv]; вся Его земная жизнь была истощанием и закончилась на Кресте.

В чем же основной смысл богооставленности? Человеку необходимо пройти ад богооставленности главным образом для того, чтобы смириться. Когда от нас отступает Божия благодать — «ощутимая», начинается жестокая брань со страстями. Христианин знает уже — из Евангелия, из святоотеческого предания, да и из собственного покаянного опыта — что есть грех; и благодаря именно этому знанию (см.: Рим. 7: 7–12) страдает от тирании живущего в нем греха (см.: Рим. 7: 13–24). «Заповеди ставят нас лицом к Лицу Абсолютного Существа. Все наши попытки соблюсти их, заповеди, неизбежно проваливаются. Мы обнаруживаем нашу полную непригодность для сего шествия. Мы видим в себе такие извороты духа-ума и такие страсти сердца, которые убивают нас. Страх отпадения от Бога, в Которого мы уверовали, велик. Мы непременно приходим в сердечную тугу от нас самих. Все, чем мы считали себя обогащенными в прошлом, мы отбрасываем и становимся обнаженными от всего: от наших земных привязанностей и знаний, и даже воли: так мы обнищеваем, “истощаемся”»[xvi].

Исходя из опыта первой благодати, человек жил уже в полной уверенности своего «богосыновства»; он считал себя во многом свободным от греха (по крайней мере, от своего греховного прошлого). И вот он видит, что ничего, оказывается, не изменилось в нем: грех владеет им с прежней силой, но страдания христианина от этого «закона греховного» (см.: Рим. 7: 23) значительно усиливаются, так как и в уме, и в сердце живет память о первой благодати.

Продолжение следует…

Часть первая

[i] Софроний (Сахаров), архимандрит. Видеть Бога как Он есть. — С. 61.

[ii] Там же. С. 113.

[iii] Там же. С. 61.

[iv] Там же. С. 242.

[v] Отец Софроний говорил, что «самая важная» его книга — «о святом Силуане» (Софроний (Сахаров), архимандрит. Духовные беседы. Т. 1. — С. 163).

[vi] Софроний (Сахаров), архимандрит. Духовные беседы. Т. 1. — С. 33.

«По воле Господа на меня выпал долг свидетельствовать о нашем духовном отце Силуане, которого Он показал мне в его подлинном величии. Преисполненный сознания моей малости, я произношу эти слова, исполненный великого страха. То, чему я научился у его ног при жизни его, я не хочу сохранить только для себя, но горю желанием сообщить всем вам в той полноте, в которой благоволил Господь открыть мне Своего избранника» (Софроний (Сахаров), архимандрит. Духовные беседы. Т. 1. — С. 326).    

[vii] Софроний (Сахаров), архимандрит. Преподобный Силуан Афонский. — С. 200.

[viii] Там же. С. 207–208.

[ix] Софроний (Сахаров), архимандрит. О молитве. — С. 34–35.

Об этом же отец Софроний пишет в другой своей книге: «Насладившись вожделенным Светом Неба, мы затем поставляемся в страшные положения: Дух Святой оставляет дом наш пустым, покинув нас. Нам уже казалось, что мы достигли Искомого, что мы созерцаем сокровенные от века Тайны в недрах Божества… и вдруг мы снова подобны обнаженным нищим» (Софроний (Сахаров), архимандрит. Видеть Бога как Он есть. — С. 72).

[x] Софроний (Сахаров), архимандрит. Преподобный Силуан Афонский. — С. 200–201.

[xi] Софроний (Сахаров), архимандрит. Видеть Бога как Он есть. — С. 155.

[xii] См., например: Софроний (Сахаров), архимандрит. Духовные беседы. Т. 1. — С. 26, 62, 67, 105, 107.

[xiii] Софроний (Сахаров), архимандрит. Видеть Бога как Он есть. — С. 161.

[xiv] Софроний (Сахаров), архимандрит. Духовные беседы. — С. 66.

[xv] Там же. С. 28.

[xvi] Софроний (Сахаров), архимандрит. Видеть Бога как Он есть. — С. 149.