С семи утра до двенадцати — у меня дружба

Что мы чувствуем, когда видим объявление о том, что требуется помощь волонтеров? Посидеть с малышами-отказниками в больнице, помочь по хозяйству пожилой женщине, устроить праздник для маленьких пациентов гематологии… Сострадание — нормальная реакция, только оно быстро улетучивается, когда вспоминаешь, сколько у тебя дел по работе и дома. Но есть люди, которые, увидев такое объявление, откладывают личные дела и идут туда, где они очень нужны. Одна из них — прихожанка Петропавловского храма Саратова. Мы попросили ее рассказать о том, как она стала волонтером и что ей дает эта деятельность.

Миша

Однажды, когда я гостила у друзей в Москве, я узнала, что поблизости открылся частный детский дом для детей с тяжелыми, множественными нарушениями развития. Он был такой маленький и уютный, что прозвали его просто «домик». Администрация приглашала всех желающих в гости, чтобы поиграть с детьми. И тут я ощутила, что у меня, как у барона Мюнхгаузена, подошло время подвига: захотелось добрых дел, и я отправилась к деткам.

В группе уже готовились к прогулке. Войдя в помещение и увидев обитателей «домика», я больше всего испугалась, что дети заметят мою реакцию на них. Совладать с эмоциями было невероятно трудно, я пыталась улыбаться и казаться спокойной, остатками воли перебарывая панику.

Для прогулки мне доверили Мишу, предупредив, что с ним вообще-то легко, только укусить может. Оказалось, что Мише целых 15 лет, хотя выглядел он от силы на пять. Миша родился с синдромом Дауна. За годы в прежнем детском доме, где он просидел практически не выходя из комнаты и питаясь исключительно перетертой пищей, у него чудовищно деформировался прикус. Но самое страшное — отчего он не вырос — это то, что ему просто не до кого было расти. Дело в том, что для гармоничного развития любому ребенку необходим постоянно находящийся рядом взрослый, физический контакт с этим взрослым, дружба с ним. А такого взрослого рядом с Мишей не было.

Мишка не мог говорить, но у него были умные глаза, и мне хотелось верить, что он меня понимает. Я разговаривала с ним, и за него, озвучивая то, что он мог бы мне ответить. Мишу я сначала очень боялась и одновременно стыдилась этого, заливаясь краской всякий раз, когда отскакивала от него как от зверька, чтобы избежать укуса.

Я провела в «домике» несколько часов, когда освободилась, уже стемнело. Я бодро вышла за ограду, сделала пару шагов и, прислонившись к изгороди, разрыдалась — подвиг оказался не из легких. Я была ошеломлена встречей с такими детьми. И в слезах молилась Богу, спрашивая Его: «Зачем так?». Я еще не знала, что эта дружба нужна нам обоим.

На следующий день мне захотелось вернуться — уже без всяких мыслей о подвигах.

Это было что-то новое. Не похожее на то чувство выполненного долга, которое я испытывала школьницей, когда ходила в детский дом. Тогда я всякий раз выходила из здания со вздохом облегчения: «Слава Богу — всё... Им это не надо, я ничем, в сущности, им не помогаю». Да и как я могла помочь, если ощущала себя дающей и мучила себя требованиями «давать»? Чтобы действительно принести пользу, человека не надо пытаться облагодетельствовать, с ним нужно просто дружить — на равных.

* * *

Когда на глаза попало объявление саратовского общества «Милосердие» о том, что в больницу требуются добровольцы для ухода за детьми-сиротами, я подумала: почему бы не пойти?

В течение шести-восьми часов нужно было делать все то, что делала бы для ребенка его мама. Но что меня страшно мучило, что не давало ощутить себя мамой вполне, это то, что волонтерам нельзя брать детей на руки. Ведь малыши быстро к этому привыкнут, а потом в Доме малютки по-прежнему будет одна нянечка на десяток плачущих грудничков. И представьте — лежит младенец в кроватке, ревет, а взять его на руки не можешь! Соблюдать это правило оказалось труднее, чем выполнять обязанности сиделки. С этими детьми собственные переживания, тревоги, обиды становились незначительными, отходили.

* * *

С Валентиной Александровной мы познакомились около года назад, до этого о ней рассказывала жена моего брата, и заочно я ее знала как человека светлого, верующего, умного. Случилось, что и меня стали звать к ней в дом на дежурства.

Каждые два часа Валентине Александровне приходится пить лекарства, которые помогают ее организму справляться с медленным параличом — синдромом Паркинсона. Но таблетки — это еще не все, нужен кто-то, кто с помощью специальных упражнений поможет Валентине Александровне двигаться. Словно заведет заводную куклу. Иногда «завод» срабатывает, и тогда мы идем на кухню, готовим завтрак, кормим попугая и вообще успеваем переделать массу домашних дел, а бывает — не срабатывает, и тогда долго приходится делать специальную гимнастику, без которой женщина не может сама пошевелить даже пальцем. То, что я привыкла воспринимать как нечто само собой разумеющееся, все, что происходит между делом — привычные, простые действия, если их удается сделать с Валентиной Александровной, это воспринимается как чудо.

Чудо и то, что нет у Валентины Александровны озлобленности, обиды, а есть любовь и радость. Радуется она синичкам, которые облепляют зимой ее окно в ожидании очередной порции семечек, радуется гостям, хотя не часто может побыть с ними, но всегда просит, чтобы те не уходили с пустыми руками, обязательно угощает лакомствами к чаю.

Несмотря на то что я выступаю в роли помощницы, рядом с Валентиной Александровной я ощущаю себя маленькой девочкой, внучкой. Валентина Александровна через свои муки старается меня приободрить, улыбаясь своей светлой улыбкой, и, как кажется, с удовольствием и очень серьезно слушает рассказы о моей, в сущности, беззаботной жизни.

Да, у меня бывают срывы, порой я плачу от усталости: если приходится дежурить два дня подряд, когда не получается выспаться, когда отказываюсь от личных дел, и физически бывает очень тяжело. Но когда я вспоминаю, через что ежедневно проходит эта женщина, силы откуда-то появляются.

В доме у них много икон, часто приходит батюшка исповедовать, причастить. Еще летом, когда Валентина Александровна чувствовала себя лучше, она в сопровождении няни иногда добиралась до храма и даже умудрялась сорняки на храмовых клумбах подергать. Не знаю, удастся ли нам отвоевать у болезни эти радости следующим летом.

Помогаю Валентине Александровне, конечно, не только я, помощников достаточно много, и мы сменяем друг друга. Как говорит Валентина Александровна, не дай Бог кому-то так мучиться, но зато сколько добрых людей открылось ей за годы болезни. И многие замечают, что, несмотря на физическую усталость, когда выходишь от Валентины Александровны, испытываешь такую легкость, будто побывал в храме или понянчил грудного ребенка.

«Мы в ответе за тех, кого приручили» — эти слова Лиса, друга Маленького принца, мы прочитали с Валентиной Александровной вместе. Не знаю, кто из нас кого приручил. Но мне нравится быть прирученной.

«Петропавловский листок» № 11, февраль 2016 г.