Встреча на краю

Спокойно дожив до 27 лет, я и не думал ни о каком воцерковлении. Зачем? Жизнь складывалась успешно: я был на хорошем счету в крупной компании, получая немалые деньги, жена ждала второго ребёнка, мы только что купили хорошую квартиру в центре города, сделали дорогой ремонт... На работе у меня подобрался достаточно дружный коллектив. Мы – успешные и гордые собой менеджеры – каждую пятницу после работы шли в ближайший бар «расслабиться», выпить немного пива, чтобы, так сказать, переключиться с рабочей волны. Почти всегда дело этим не ограничивалось: алкоголь бурлил в крови, и мы начинали разъезжать по разным ночным клубам. Постепенно сложилась устойчивая пятничная традиция: мы всей компанией (и не всегда сугубо мужской) весело проводили время в стриптиз-клубах города. Домой я возвращался под утро субботы в абсолютно скотском состоянии. Такая вот развесёлая жизнь преуспевающего «яппи». Но...

Но жить в новой квартире мне было как-то неуютно – точно ходил в рубашке с крошкой за воротником. Я не мог выспаться на новом месте, постоянно нервничал, чего-то боялся, с тревогой ждал каких-то неприятностей. Квартира казалась мне настолько «недружелюбной», что я решил обязательно что-нибудь сделать с этим. Но что? Надумали позвать батюшку освятить квартиру. После этого существенных и явных перемен, как мне казалось, не произошло. Но с этого момента начался мой долгий и очень трудный путь в Церковь. Я не хочу описывать этот путь в подробностях, расскажу лишь об одном удивительном случае, которому и посвящён этот рассказ.

Жена купила в ближайшей церковной лавке Библию, я начал её читать и опять, как в детстве перед крещением, испытывал стыд. Мне снова казалось, что каждой притчей Спаситель обличает именно меня, говорит именно о моих грехах. Я начал ходить в церковь на воскресную службу. Не понимая ни строя службы, ни языка, я стремился попасть на исповедь, чтоб избавиться от кучи грехов, из-за которых мне было стыдно читать Евангелие. После исповеди сразу уходил, не оставаясь до конца службы.

И вместе со всем этим я не мог вот так, в один момент кардинально изменить свою жизнь. Оставались те же друзья, те же привычки. Я курил и не мог бросить. Каялся и снова курил. Самое главное, я не мог отказаться от моего «формата» жизни, от лихих пятничных загулов. Пару раз пробовал прекратить, но друзья не понимали: мол, ты чего? Поехали, ведь всю неделю работали! Да и сам я не хотел отказываться: вера – верою, но один-то разок можно отдохнуть. Всякий раз я находил всё новые оправдания и веселился по полной программе. Утром приходил в себя, злился, что опять провёл ночь непонятно где. И как же я так? Ведь зарекался! В воскресенье снова шёл в храм каяться. Так и тянулось. Очень трудные месяцы были.

Как-то в очередной раз, после возлияний и танцовщиц, я отправился в церковь. Всю дорогу думал о том, что, наверное, зря я туда иду, не стать мне истинным христианином, что нечестно каяться, а потом опять разъезжать по стриптизам и ночным клубам и снова каяться. Конечно, надо прекращать со своей развесёлой жизнью. Я дождался исповеди, произнёс уже в который раз: «Напивался, ходил в стриптиз-клуб...»

Вышел из храма я после исповеди в ужасном настроении. Стыд, злость на себя. Ругал себя за то, что всё у меня ненастоящее – и вера, и исповедь. Подумал: что толку ходить по церквям, если не поменял свою жизнь кардинально и нет воли отказаться даже от самого вопиюще-греховного? Так только, одна формальность, сдаю отчёты о проделанных грехах. Иду, голову склонил, в прямом смысле света белого не вижу. Одна только мысль гложет: простил меня Бог в этот раз или нет? Хотя мне, конечно, понятно, что нет, не простил. Я бы таких хитрых и безвольных, как я, на порог храма не пускал, а не то что на исповедь!

Иду – словно убегаю из церкви. Вокруг никого. Утро воскресенья. Осень и холодный мелкий дождь. И тут кто-то останавливает меня за рукав пальто. Я поднял голову и увидел – как вам его описать? – такого хрестоматийного бомжеватого пьяницу. Неопределённого возраста, с испитым лицом, растрёпанными жидкими рыжими волосами; прищуренный взгляд, один зуб выбит, два – «золотые». Мужичок был худощав – такой нездоровой худобой, какая бывает только у отсидевших приличный срок. Но он улыбнулся мне во весь рот и спросил сиплым, почти киношным голосом:

– Почему вы такой грустный?

Я подумал, что сейчас попросит на бутылку... Но он продолжил:

– Не надо так сильно грустить. Зачем? Идёт такой хороший человек и головы не поднимает... О чём вы грустите? Не надо, не думайте об этом, всё это пустое!.. Не надо так грустить. Идите спокойно и не ковыряйте себя... Не думайте ни о чём худом.

Он ещё что-то говорил в таком духе, но это было неважно. Я почувствовал, что от этого человека исходит просто колоссальный заряд какой-то светлой доброты. Накатившая тёплая волна смыла все мои треволнения, терзания, сомнения. Депрессия растаяла, как темнота расступается перед лицом огня. Во время его тирады я просто лишился дара речи. Я только почему-то слегка кланялся ему и говорил: «Спасибо, спасибо». Напоследок он улыбнулся мне ещё раз и пошёл дальше.

Я уже не помню, сразу я очнулся или постоял ещё немного, но всё изменилось – абсолютно! Я не шёл, я на крыльях летел домой! И все прохожие вокруг казались мне лучшими людьми на земле! Такой светлой радости, такого лёгкого и тихого спокойствия я не испытывал никогда в жизни.

После этого мои пятничные походы к танцовщицам как-то сами собой закончились. Я даже бросил курить. Но это отдельная история.

Не знаю, кто был тот человек. Мне кажется порой, что, может, это и не человек был. Ведь от него исходила такая светлая и радостная сила, что не передать никакими словами. Может, это был ангел? Вот только его внешний вид до сих пор меня ставит в тупик. В нём не было ну ни капли «ангельского».

...Сейчас я понимаю, что если бы в тот день я не встретил его (или он меня?), то на следующую службу я бы уже, наверное, не пошёл никогда.