Женился – значит помер?

Сегодня много говорят о семье и рождаемости, о том, что для выживания страны современные родители должны рожать больше. И вместе с тем темпы роста населения страны таковы, что всем ясно: без нечеловеческих усилий родителей (и без значительной миграции из других стран) добиться даже сохранения населения страны на сегодняшнем уровне практически невозможно — для этого каждая семья должна рожать по три-четыре ребенка и более.

В Свято-Тихоновском университете мы проводили исследование того, что сами люди думают по поводу рождения детей: что, по их мнению, способствует рождению детей, а что препятствует. Люди просто рассказывали о своей жизни, им не задавалось прямых вопросов вроде «что Вам нужно, чтобы родить ребенка». На такие вопросы ответить разумно очень сложно, но сказать, что ты чувствовал(а) или переживал(а) в период беременности или когда в семье появился первый, второй или третий ребенок, — можно. Кроме того, мы разговаривали не с одним, а с несколькими членами семьи, например, с матерью и с ее совершеннолетней дочерью, чтобы понять, есть ли какая-то преемственность в их взглядах на рождение детей.

По итогам этого исследования можно предположить, что желание рожать детей (без которого большая семья невозможна) зависит от двух вещей: от того, нравилось ли человеку в той семье, в которой он рос, и от того, есть ли в семье отец.

Все остальные факторы обусловливают желание не рожать вообще или хотя бы отложить рождение ребенка. Таких факторов много: отсутствие квартиры, отсутствие стабильности в семье, в стране и где-то еще, боязнь рождения нездорового ребенка и т. д. Мешает рождению многое, а того, что помогает — мало. И то, что помогает, формируется как раз внутри семьи. Скажу про это чуть конкретнее.

Человек хочет иметь детей в том случае, если например, в семье, где он рос, было трое детей, и устройство жизни в такой семье человеку нравилось. Или наоборот, человек был в семье единственным ребенком, и ему это не нравилось по тем или иным причинам. В этой связи детский опыт общения с братьями и сестрами очень важен — именно он позволяет человеку не бояться ребенка. Это простая, но очень важная вещь.

Дело в том, что ребенок — это принципиально иное существо, очень сильно отличающееся от взрослого человека. И современный мир устроен так, что, с одной стороны, это существо считается очень ценным; а с другой стороны — среда, в которой оно появляется, изобилует всякими опасностями: машины ездят, сковородки обжигают, бактерии разносят болезни, плохие люди воруют детей и т. д. Все это порождает у человека ощущение, будто вырастить ребенка сегодня невозможно, очень сложно. Опыт общения с братьями, сестрами, вообще маленькими детьми снимает это ощущение еще в детстве. Такой опыт — не абстракция, а результат простых и многочисленных физических действий — на горшок сажал, ловил, кормил, за руку держал.

Частично этими же вещами обусловливается и важность наличия отца. Нужно сказать, что сегодня вторые и третьи дети рождаются практически только в полных семьях — там, где есть и мать, и отец. В противном случае, рожают, как правило, одного ребенка. Во-первых, одной маме уследить даже за двумя детьми уже сложно. Двое уже висят на разных занавесках, и поймать обоих не всегда успеваешь. А на третьего рук уже не хватает. Нужны дополнительные, как правило, или мужа, или старшего ребенка. То же — с кружками, детским садом, школой — одна мать физически не успевает везде, не говоря уже о том, что еще и деньги нужно зарабатывать, чтобы всех кормить.

Но есть еще один важный момент, сформулируем его так: «вторых и третьих детей заказывает отец». Дело в том, что ребенок — это физически очень тяжело, хотя и компенсируется эмоционально, об этом говорят многие респонденты, женщина сама на это решиться практически не может (и уж тем более — если еще и кто-то против, например, муж). И нужен другой человек, у которого нет ощущения этой бесконечной тяжести. Таким человеком оказывается отец, который имеет возможность переключиться на работе на другой режим.

Попытаемся на основе этого исследования предположить, что же нужно делать, чтобы создавались семьи и рождались дети? И может ли тут чем-то помочь Церковь?

Где рождаются дети?

В этом вопросе есть два момента, которые сегодня кажутся обманчиво очевидными. Первое — это неявное предположение, что дети рождаются в семье. И в частности в семье нуклеарной, то есть состоящей из родителей и детей, той семье, которая в недавнем прошлом была самой распространенной. Однако, на мой взгляд, исторически появление и распространение нуклеарной семьи совпало по времени со снижением количества детей, рождающихся в семье.

Например, известно, что дети растут очень быстро, а одежда на них стоит очень дорого. И сегодня люди, находящиеся в дружеских отношениях, передают друг другу вещи, из которых их ребенок вырос. Это дает приличную экономию. К таким рудиментарным общинным формам можно отнести и детские сады, и вообще организацию детского времяпрепровождения. Причем, похоже, оптимально это происходит именно на уровне локальных общин, а не всего государства. Кроме того, именно в общине довольно легко обмениваться тем семейным опытом, о котором говорилось выше, — опытом общения с ребенком.

И воцерковленные люди знают, что в крепких церковных общинах жизнь устроена именно таким образом: дети из разных семей помогают в уходе за маленькими детьми в многодетных семьях. Мне кажется, что Церковь могла бы стимулировать организацию подобного рода сильных общин и подключение к ним людей невоцерковленных. Сегодня мы сталкиваемся с интересным процессом: невоцерковленные и неверующие люди начинают отдавать своих детей в православные учебные заведения, как в обычные, так и в воскресные школы. Делают они это не потому, что верят во Христа. Просто хотят таким образом защитить своего ребенка от того, что происходит, как они говорят, «на улице», — от наркотиков, алкоголя, от превращения ребенка в «сироту при живых родителях». Иными словами, в стране есть неудовлетворенный запрос на подключение к церковным формам жизни.

А как это — семья?

И вторая вещь, которая кажется очевидной. Сегодня всем ясно, что такое семья. Очевидно, что семьи существуют. Факт, казалось бы, очевидный и на уровне законодательства, и на бытовом уровне и т. д. Однако в различных социальных исследованиях сегодня термин «семья» заменяется другими — «гражданский брак», «партнерство», домохозяйство и т. д. Дело в том, что в последнем случае легко указать, что имеется в виду. По отношению же к семье такого сказать нельзя. Или вернее, можно назвать двух разнополых взрослых с детьми семьей, но это мало чему помогает.

Когда вообще начинают сегодня говорить о семье? Как правило, в двух ситуациях: когда возникают вопросы — как увеличить рождаемость, как вырастить нормальных детей, особенно в ситуации, когда общественные и государственные институты фактически разрушены. То есть когда ни школа, ни армия, ни кто другой не воспитывают нормальных людей. Если вернуться к тому, о чем мы говорили выше, — об опыте общения с детьми и его оценке (рожать хотят те, кому нравилось жить «многодетно» и не нравилось в одиночку) — нужно признать: сегодня очень мало понимания — что такое семья, позволяющая рожать и воспитывать детей. Практически — очень мало.

То есть все примерно что-то знают, но — на практике — никто не умеет. Традиция практически утеряна. Мало кто жил в многодетной семье, а те, кто жили в одиночку и кому такая жизнь не нравилась, не имеют опыта, который бы помог преодолеть боязнь ввязаться в семейное дело, боязнь рожать и жить вместе. И здесь, хотелось бы верить, Церковь что-то сохранила или имеет решимость возродить. Но что и в каком направлении? Как можно определить, что такое хорошая семья? Даже если в Церкви что-то сохранилось, как это транслировать тем будущим родителям, которые с Церковью никак не связаны? Как сделать так, чтобы люди невоцерковленные хотя бы обратили внимание на Церковь?

Снова выскажу предположение. Давайте представим, что семья, это не «что», а «как». То есть семья — это специфический способ действия, который отличается от действия, например, экономического. И этот способ действия может проявляться в разных сферах. Какой он? Что для него характерно?

Хороший пример семейного способа действия — притча о блудном сыне. Что бы там ни было — он наш. Когда бы ни вернулся — он наш. Что бы ни сделал — он наш. Это не означает, что его ругать нельзя. Но — это не важно. Это не значит, что вся семья должна горбатиться на младшего ребенка. Это значит, что вся семья должна горбатиться на то, чтобы предъявить младшему (и любому другому ребенку) реальность семьи, чтобы он получил к этой реальности доступ, чтобы сам мог поступать также (а лучше всего это, похоже, воспринимается в детстве).

Сделать так, чтобы ребенок почувствовал, что такие отношения реальны, что это никуда никогда не пропадет, это не иллюзия, не показуха. Что почему-то его родители так устроены и по-другому не будет. Передача этого способа действия происходит, по-видимому, по принципу согревания, а не по принципу обмена. Согреть может только согретый, но если человека не согреть, он греть тоже не сможет. Про этот способ действия нельзя сказать «родитель сделал это для того чтобы», нет — он сделал это только потому, что когда-то с ним тоже так сделал кто-то.

Это сложный способ действия, но как ни странно, он существует. Он возможен, примеры такого способа действия каждый найдет в своей жизни. Они многократно описаны в самой разной литературе.

Так, один странный епископ сказал, что, конечно, он отдал эти серебряные подсвечники Жану Вальжану, и очень удивлялся, почему тот не взял еще ложки. Подсвечники Вальжан украл, и это знали все: и епископ, и поймавшие Вальжана жандармы, и сам Вальжан. Но епископ сказал то, что сказал, и на старости лет от Вальжана ему ничего нужно не было. И мы помним: этими подсвечниками он поменял жизнь бывшего каторжника.

В этом смысле семейный способ действия — это даже не «дар», ибо дар всегда или часто предполагает ответный дар. Семейный способ действия умирает, когда появляется ожидание ответного дара. И, стало быть, осуществлять его очень тяжело. Но… в противном случае, дети в семьях попросту перестают рождаться. Рано или поздно. Как же передать этот способ действия? И что может здесь сделать Церковь?

Посильнее йоги

Если Церковь в самом деле владеет таким способом действия, нужно предъявлять его в самых разных ситуациях, в разных сферах. Реальность этого способа задается только действующим. Если кто-то так себя ведет, значит, так себя вести можно — и по отношению к детям и, если хватит сил, по отношению к кому-то еще. Так, наверное, можно вести себя и в частной сфере, и в публичной. И такое действие, осуществленное в публичной сфере, может показать людям, что вот эти, странные, с бородами — почему-то живут вот так. А вдруг они живут так везде? Во всех сферах? Вдруг у них там хорошо?

Можно предположить, что дети (сегодня, когда естественной, производственной необходимости в них нет) появляются от специфического отношения к ним и к миру вообще. И если показать это отношение в одних сферах, то можно попробовать распространить его и на другие.

Для Церкви, конечно, публичное проявление такого действия сложно, но вовсе не потому, что оно ей не присуще. Дело в том, что Русская Церковь традиционно избегала публичности; но мир периодически требует от нее и публичного действия. И Церковь может вести себя «по-семейному».

Ели же вернуться к мнимой очевидности семьи, то стоит добавить, что сегодня именно семья практически нигде не демонстрируется и еще реже где-то демонстрируется убедительно и так, чтобы ее можно было захотеть. Основной «образователь» современной жизни — телевизор — молчит про это и в кино, и в рекламе.

Практически все фильмы «про любовь» заканчиваются тем, с чего семья начинается, — свадьбой. Именно после этого возникает ситуация, когда двое теперь должны хотя бы по отношению друг к другу, не побуждаемые ничем извне, вести себя по-семейному. Но кино говорит, что здесь все заканчивается. А в современном обществе, где все пытаются самореализоваться, это смертельно.

И получается, что семья — это некоторое статичное состояние, в котором нельзя развиваться, расти, открывать новые измерения жизни. Получается, что развитие отношений и культивирование этих специфических навыков заканчивается с женитьбой. Получается, женился — это то же самое, что помер.

Пропагандируется и обсуждается карьера финансиста, военного, чиновника, но не карьера матери или отца.

Люди, например, изучают многочисленные асаны йоги, осваивая различные стороны человеческого, но они не думают о том, что рождение третьего ребенка — это тоже иное раскрытие человечности, а появление четвертого — это еще одно измерение, в которое еще нужно прорваться.

И также, как сложно стоять на голове весь день, — точно так же провести весь день с четырьмя детьми — сложно и требует применения техник, которые еще надо освоить. И что если ты их освоил, то на тебя что-то нисходит такое, чего никогда ты не проживешь с одним ребенком. Никто почему-то не задумывается о том, что, если у человека 36 внуков, — это совершенно иной опыт, чем учеловека с одним внуком.

«Букетик цветов». Л. Ч. Моллер

Никто не ходит за такими людьми с просьбой поделиться опытом, зато «пять раз по пять лет» квалифицируется как разнообразие и движение, а не как немощь, например. А надо признать, что можно квалифицировать и так, и так.

И если Церковь сможет семейный тип действия хоть как-то объективировать и предъявлять, — она, конечно, сделает великую вещь. По большому счету не важно, сколько благодаря этому родится детей, гораздо важнее, что так можно открыть какую-то часть жизни, которая сегодня реально мало кому доступна, а ведь можно ее и вообще потерять. И, нужно признать, с точки зрения современного человека, стремящегося в наибольшей степени освоить многообразие мира, потеря доступа в сферу, связанную с детством и семейным типом действия, — это именно потеря.

Причем это будет очень существенная потеря, поскольку, если существуют сомнения, что родители (по крайней мере только родители) рождают ребенка, то для всех, кто хоть как-то наблюдает за собой, очевидно, что ребенок рождает родителей (в более мягкой формулировке — «родители сильно меняются с рождением ребенка»). В силу ряда вещей именно ребенок оказывается легитимным проводником в детство, в какое-то иное измерение человеческого бытия.