Охотник слова. Часть 5

Части 1, 2, 3, 4

Лев Алексеевич Перовский

Постепенно налаживается и личная жизнь. Второй женой Владимира Даля стала заботливая и кроткая Екатерина Львовна. Обстоятельства их знакомства впечатляют. Желая не терять навыки прежней профессии, Даль часто возвращался к хирургическому ремеслу. Как-то раз ему пришлось ампутировать руку отставному майору Льву Васильевичу Соколову… – своему будущему тестю. Три замечательных дочки, тихий и счастливый семейный быт – как следствие.

Составить перечень того, чем не занималось Министерство внутренних дел Российской империи гораздо легче, нежели очертить сферу его ответственности. Оно ведало полицией, делами о государственных преступлениях, попечением об исправном поступлении податей, народным продовольствием, общественным призрением, духовными делами иноверцев. В компетенцию министерства также входили сбор и анализ государственной статистики, организация дворянских выборов, утверждение уставов обществ и клубов, разрешение публичных лекций, выставок и съездов, сооружение памятников и, как ни странно, здравоохранение.

«Правая рука» министра, Владимир Иванович, казалось, имел дело до всего. Неполный перечень МВД-шных заслуг Даля приводит его биограф, беллетрист-этнограф Павел Мельников-Печерский: Даль «составил действующий доныне устав губернских правлений, принимал деятельное участие в делах по устройству бедных дворян и об улучшении быта помещичьих крестьян, составлял карантинные правила… Под редакцией Даля составлялись ежегодные всеподданнейшие отчеты по министерству, всеподданнейшие доклады и все записки, предназначаемые для внесения в Государственный совет и Комитет министров».

Работа над «Толковым словарем» приняла соответствующий новому месту службы и занимаемой должности размах.

«Пользуясь своим положением, он рассылал циркуляры ко всем должностным лицам внутри России, поручая им собирать и доставлять ему местные черты нравов, песни и проч.», – вспоминает писатель Д.В. Григорович.

Литератор, переводчик и сослуживец Владимира Ивановича В.М. Лазаревский лексикографическую «кухню» при имперском МВД описывает в деталях: «…он (Даль) получал большие посылки местных слов, образчиков местного говора и т.п.… Всё это списывалось в канцелярии в азбучном порядке, на лентах, ленты нанизывались на нитки, укладывались в картонки по губерниям, по говорам. Были полосы, что все писцы занимались этим исключительно, да еще перепискою сказок, пословиц, поверий и т. п., которые доставлялись Далю во множестве отовсюду».

Не удивительно, что «…записки эти выросли до такого объема, что при бродячей жизни стали угрожать требованием особой для себя подводы…» – констатирует Владимир Иванович.

Центр кристаллизации

Филологические успехи Даля ценили не только «собратья по перу». Ими восхищались и коллеги из уголовного розыска. По двум-трем мимолетно брошенным фразам Даль мог определить местожительство собеседника, чуть ли не с точностью уезда. Следующая история тому подтверждение.

Два монаха, собиравшие пожертвования на строящийся храм, навестили Владимира Ивановича. «Я их посадил, начал расспрашивать и удивился с первого слова, когда молодой сказал, что он вологжанин. Я еще раз спросил: “А вы давно в том краю?” – “Давно, я всё там”. – “Да откуда же вы родом?” – “Я тамодий”, – пробормотал он едва внятно, кланяясь. Только что успел он произнести слово это – тамодий – вместо тамошний, как я поглядел на него с улыбкой и сказал: “А не ярославские вы, батюшка?” Он побагровел, потом побледнел, взглянулся, забывшись, с товарищем: “Не, родимый!” – “О, да еще и ростовский!” – сказал я, захохотав, узнав в этом “не, родимый” необлыжного ростовца. Не успел я произнести этих слов, как вологжанин мне бух в ноги: “Не погуби!..” Под монашескими рясами скрывались двое бродяг с фальшивыми видами…»

Возможно, бродяги попали на «прием» к Далю в один из четвергов, когда двери петербургской квартиры Владимира Ивановича были открыты. Правда, входили в них люди преимущественно более «продвинутые».

19 сентября 1845 года на квартире Даля произошло создание Русского Географического Общества

«Не помню, писал ли я тебе о наших четвергах, – сообщал Даль своей сестре Павле еще из Оренбурга. – Нас сошлось теперь десять человек. Мы собираемся по четвергам поочередно у двух, у меня и генерала Ганса, и каждый по очереди занимает остальным вечер своим предметом. Тут один говорит об истории, другой о кайсаках и башкирах, третий о сравнительной анатомии, четвертый о Бородинском сражении, пятый о расколах и пр. и пр. Затея очень хороша…»

Петербургские четверги по сути своей явились продолжением оренбургских. Разве что состав участников усилился. На медицинские темы здесь выступал Николай Пирогов, о морском деле рассказывал Иван Крузенштерн, астрономию и геодезию вел Василий Струве, лекции по географии и геологии читал Петр Чихачев. Владимир Иванович служил центром интеллектуальной кристаллизации, со временем получившей неожиданно ценную огранку.

19 сентября 1845 года в гостях у Даля восемь великих русских ученых и мореплавателей объявят: первое заседание Русского географического общества считать открытым. На втором заседании Даля изберут в Совет общества и присвоят почетное звание члена-учредителя.

Третий вариант

«Точный, исполнительный, неумолимо-строгий» чиновник – черство отзываются о Дале некоторые его современники. Дисциплинированный человек, действительно, часто производит впечатление строгого. Тем более если он требует соблюдения подобных профессиональных качеств от своих подчиненных. Даль требовал, невзирая на лица.

Иван Сергеевич Тургенев

А вообще-то «я терпеть не могу ссориться или расходиться с кем бы то ни было, а еще более не терплю делать это без всякого повода или не зная его», – откровенничал Даль. Интересно, что позже Тургенев признал: он «служил очень плохо и неисправно», а про «неумолимого» начальника отзывался исключительно с уважением: «Русского человека он знает как свой карман, как свои пять пальцев».

«Несносно честный и правдивый» – а эта характеристика была дана Далю за принципиальное отношение к взяткам, кумовству и всевозможных родов протежированию. Плюс могучая привычка дорожить каждой минутой драгоценного времени – и почти очевидно: госслужба давалась нашему герою весьма нелегко.

«Боже мой, что за толщи исписанной бумаги сваливаются ежегодно в архивах и пишутся, по-видимому, только для архивов; куда это всё пойдет и чем кончится это гибельное направление бесполезного тунеядного письмоводства, где все дела делаются только на бумаге, где со дня на день письмо растет… а на деле всё идет наоборот и гладко только на гладкой бумаге», – сокрушается Даль в письме к другу о заедающей его бюрократии.

«Жизнь моя однообразная, томительная и скучная. Я бы желал жить подальше отсюда – на Волге, на Украйне или хотя бы в Москве. Вы живете для себя; у вас есть день, есть ночь, есть, наконец, счет дням и времени года; у нас нет ничего этого. У нас есть только часы: время идти на службу, время обеда, время сна. Белка в колесе – герб наш… Писать бумаги мы называем дело делать; а оно-то промеж бумаги и проскакивает, и мы его не видим в глаза…» – жалуется Владимир Иванович в другом письме.

Взгляд со стороны представляет один из сослуживцев Даля: «Служба его при Перовском была самая изнурительная: с 8-го часа утра до поздней ночи он постоянно был призываем по звонку, нередко с 4-го этажа, где была его квартира, во 2-й, где жил министр, так что наконец, несмотря на всю необыкновенную выносливость его натуры, он не мог долее продолжать эту поистине каторжную жизнь и просил о назначении его управляющим удельною конторою в Нижний Новгород».

Есть и другая причина отъезда из Петербурга. На протяжении всей службы в Министерстве внутренних дел (1841–1849) Владимир Иванович продолжал печататься в литературных журналах.

«Гоголь и Даль пишут повести… в которых нападают на современные гадости», – из дневника известного цензора А.В. Никитенко.

Начальство нападений стерпеть не могло. «Служить – не писать. Писать – не служить», – был поставлен перед выбором Владимир Иванович. И герой наш выбирает… третий вариант: и служить, и писать.

Беспокойный человек

«У столичных чиновников даже нет и понятия о той грязи, с которою мы возимся. Но унывать нельзя, а надо бороться день и ночь до последнего вздоха», – поймет он очень скоро.

Поход на «современные гадости» для Даля только начинается. По прибытии в Нижний Новгород он обнаруживает: «Что делает в Нижегородской губернии полиция с крестьянами, этого не только правительство не знает, но и не поверит, если услышит о том, в уверенности, что в наш век и время в самой середине России, в Нижнем, не может быть речи об ужасах, известных по преданию давно минувших лет… Исправник, подобрав себе из подчиненных шайку, разъезжает по уезду и грабит, грабит буквально, другого слова помягче нет на это; он вламывается в избы, разузнав наперед, у кого есть деньги и где они лежат, срывает с пояса ключ и ищет запрещенных раскольничьих книг в сумках и бумажниках, а беглых попов в сундуках и, нашедши деньги, делит их тут же с шайкою своею и уезжает».

Не менее круто Даль высказывается о губернаторе, который, творя произвол, не испытывает «ни страха, ни боязни, потому что нет никакого взыскания»; о его ближнем окружении и помощниках: «в любимцы вдруг попали самые выжиги, буквально какие-то опричники, Ноздревы с компаниею… Целая цепь непотребного заступничества образовалась и заступила дорогу порядочным людям…» Десятки жалоб за подписью Владимира Ивановича полетели в Петербург.

«Трудно было жить и служить… – вспомнит потом старик Даль. – Всякая несправедливость казалась мне дневным разбоем, и я выступал против нее с такою же решительностью и отчаянием, как противу человека, который душил бы подле вас кого-нибудь, ухватив его за горло: где кричат караул, туда я бросался со всех ног. Но я большей частью оставался в дураках, заслужив прозвание беспокойного человека, а горю помогал очень редко».

Управляющий удельной конторой, «беспокойный человек» заботится о 37 тысячах удельных крестьян, расселенных по уездам Нижегородской губернии. Строит больницу и училище для крестьянских девочек. На совесть рассматривает бесконечные прошения, тяжбы и жалобы от своих многочисленных подопечных. За что и получает в народе благодарное прозвище: «Честный Даль».

Во время Крымской войны «беспокойный человек» формирует из крестьян три батальона для Стрелкового полка императорской фамилии, куда просит зачислить офицером своего единственного сына, особенно подчеркивая в своем прошении, что сыну его надлежит быть «действующим (не запасным) защитником правого дела».

О неприязненном, глумливом отношении к своей персоне со стороны губернской власти, а вслед за ней и нижегородского «высшего общества» «беспокойный человек» не беспокоится совершенно. Ему хватает общества Екатерины Львовны и дочек. Хватает четвергов, когда в дом его стекается научный цвет губернии, предпочитающий шахматы играм в карты, а ученый разговор по-латыни перекладыванию отечественных сплетен на французский манер.

По-настоящему беспокоится «беспокойный человек» только в летний период – особенно с 15 июля по 15 августа: во время знаменитой Нижегородской ярмарки 30-тысячное население города увеличивается в четыре раза! Бесчисленное количество диалектов, говоров, наречий, за которыми прежде Владимиру Ивановичу приходилось гоняться по огромной стране, концентрируется всего на 700 квадратных саженях. Целый месяц ярмарка гудит, жужжит, торгует – и всё с помощью острого дюжего русского слова. «В провинции только успевай – записывай!» – любил повторять Владимир Иванович. На Нижегородской ярмарке он едва поспевает.

Был готов

Владимир Иванович Даль. Портрет кисти Василия Перова

Пунктуальный Даль давным-давно всё распланировал. «Всегда мечтал посвятить себя с 60 лет одному этому делу (составлению Толкового словаря. – Д.И.)… Я откладывал ежегодно все остатки и заработки и теперь этим могу жить».

В 1859 году семейство Далей переезжает в Москву и занимает большой старинный дом на Пресне.

«Если случится пожар, первым делом тащите в сад мои коробки!» – предупреждает Даль своих домашних. В коробках – итог почти полувекового труда: строительный материал для «Толкового словаря».

Оставалось всего-то ничего: откорректировать содержимое коробок. Четырнадцать раз подряд Даль тщательнейшим образом вычитывает и исправляет 2485 больших страниц убористого текста.

– Сидит, зарылся в букву «Т», – отвечали нечастым, но желанным и известным гостям Владимира Ивановича, встречая их в прихожей.

«Я живу, как вы знаете, одиноко; человек я весьма не публичный, в людях не бываю, люблю общество тесное, близкое, родное», – объяснял свое затворничество в письмах Даль.

Многогранная и деятельная натура иногда брала верх и требовала выйти из-за стола. Тогда Даль расправлял плечи и брался… например, за изобретение оригинальной конструкции печной вытяжки. «В 1863 году я проложил ряд гончарных труб под полом, выведя их в печную трубу, и этим достиг такой тяги и очистки воздуха, какой желать можно».

Дело всей жизни подходило к концу. В 1861–1862 годах увидели свет «Пословицы русского народа». В 1863–1866 годах был наконец-то издан «Толковый словарь живого великорусского языка».

Эффект оказался похожим на бомбу замедленного действия. Первые несколько лет после издания «Словаря» общественность настороженно выжидала, словно прислушиваясь к тиканью часового механизма. Нашлись даже те, кто пытались «бомбу» обезвредить. Безрезультатно. Она рванула!

Владимир Иванович Даль. Рисунок: Ольга Громова, журнал «Фома»

«Оказать обществу высокую честь – принять звание почетного его члена» призвало Даля Общество любителей российской словесности. Почетным членом Российской академии наук Владимира Ивановича изберут в 1868 году.

Любой словарь – воплощение эпохи. Сменяются эпохи – пылятся на полках словари. Четырехтомник Даля переиздается до сих пор. До сих пор это настольная книга поэтов, писателей, журналистов… – всех мастеров русского слова. В чем секрет «долгожительства»? «При объяснении и толковании вообще избегались сухие и бесплодные определения, порождения школярства, потеха зазнавшейся учености, не придающие делу никакого смысла, а, напротив, отрешающие от него высокопарною отвлеченностью», – объясняет сам автор. Смысл около 200 000 русских слов, взбрызнутых, как живой водой, 30 000 пословиц, поговорок, загадок и присловий – непреходящ. Попробуйте почувствовать это! Ведь «Токовый словарь живого великорусского языка» нужно именно… переживать.

…Внуки часто устраивали кавардак, и старик Даль любил смотреть на их веселую возню. Но чаще бывало, что внуки садились вкруг деда и, затаив дыхание, слушали сказки. В эти моменты Владимир Иванович был неподражаем.

В.И.Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. Обложка I тома второго издания (1880)

«Книжечка эта русская – по духу, по отношениям к быту, к жизни народа…» – напишет он в «Напутном» слове к сборнику.

С тех пор в России вряд ли найдется человек, которого дедушка Даль хотя бы чуть-чуть не приурочил сызмальства к родной почве. Знаменитая сказка «Курочка Ряба» была отыскана и опубликована нашим героем.

Владимир Иванович привык доводить дело до конца. Всю свою жизнь извлекая «золотую руду» русского слова из сокровищницы народного духа, он наконец-то упирается в фундамент. За год до своей смерти лютеранин Даль принимает Православие.

По словам святого Амвросия Оптинского, «…Господь долготерпит. Он тогда только прекращает жизнь человека, когда видит его готовым к переходу в вечность или же когда не видит никакой надежды на его исправление».

По легенде, перед смертью Даль подозвал дочь и попросил: «Запиши словечко…»

Он был готов. 22 сентября 1872 года Владимира Ивановича не стало.

Рядом на столе лежал свежеотпечатанный экземпляр «Толкового словаря». Между страницами были заботливо вплетены листы чистой бумаги. Для новых слов, правок, дополнений.