«Посылаю Вам листочки от иконы чудотворной Владимирской…»

Академик Алексей Ухтомский

Гораздо меньше известно имя Варвары Платоновой, с которой он состоял в переписке в течение более чем 30 лет – со времени их знакомства в 1905-м году до смерти Алексея Алексеевича в 1942-м году.

Их переписка раскрывает историю взаимоотношений двух любящих людей, которые в течение 10 лет считались женихом и невестой, но позже их любовь стала звучать уже в своем высшем – религиозном, христианском проявлении. Оба они так и не вступили в брак и до конца своих дней вели, по сути, монашеский образ жизни. Алексея брат многократно звал в монастырь и надеялся, что он оставит науку и тем более мысли о женитьбе, едва ли не с самого начала знакомства Алексея и Варвары. Науку он не оставил. С Варварой Александровной они навсегда остались в самых нежных, дружеских и максимально доверительных отношениях.

Их переписка раскрывает историю взаимоотношений двух любящих людей

Варвара Александровна Платонова (1884 – после 1942?) родилась в Санкт-Петербурге, ее отец-генерал был «личным» дворянином. До революционных событий 1917 года она жила с семьей в Санкт-Петербурге, потом перебралась в Саратов, а оттуда в 1920-м г. переехала в Москву.

Варвара Александровна, всем сердцем искавшая живого религиозного чувства, была удручена почти повсеместными в то время «церковными шаблонами и примелькавшейся формальностью богослужений»^[1]. Алексей Ухтомский, рожденный в единоверческой семье и остававшийся верным старому обряду всю жизнь, познакомил Варвару с единоверием. К единоверцам она приходила и позже, но, скорее, как к добрым друзьям, оставаясь прихожанкой обычных, не единоверческих приходов Русской Православной Церкви.

Достаточно подробно их переписка освещена в книге Игоря Кузьмичева «А.А. Ухтомский и В.А. Платонова. Эпистолярная хроника». Однако больше внимания в книге уделяется письмам Алексея Ухтомского, письма же Варвары Платоновой, хранящиеся в Санкт-Петербургском филиале Российской академии наук, цитируются отрывочно.

Архиеп. Варфоломей (Ремов). Фотография 1930-х гг. Архив ПСТБИ

Приведу несколько отрывков из этой переписки, один из которых особенно трогает сегодня, ибо рассказывает о встрече Платоновой с Владимирской иконой Пресвятой Богородицы в 1920-м году.

Но начну с более раннего – отрывка из письма Алексея Ухтомского, написанного еще в 1914-м году, в начале Первой мировой войны, но которое звучит пророчески и дает очень точную оценку причин совершившейся в 1917-м году трагедии, удивительно созвучную сегодняшней оценке произошедших событий.

«Враг наш германец, – пишет Ухтомский, – так ужасно пал нравственно не оттого, что национальные черты его отрицательны и злы… Дело, очевидно… вот в чем: немцы – жертвы того господствующего понимания “цивилизации”, “культу­ры”, “культурности”, “прогресса” и пр., по которому все эти вещи сводятся на удобства и различные материальные блага городской комфортабельной жизни, не говоря ни слова о нравственной культуре христианской личности. Это культура… исключительно материального человеческого быта, при очень последовательном, систематическом игнорировании христианского понимания культуры и прогресса как великого нравственного труда личности над собою. <…> Всякий человек, как бы прекрасно и “культурно” ни был он обставлен в материальном отношении, неизбежно духовно одичает, снова и снова возвратится в свой первобытно-дикий образ, насколько не будет с ним Xриста и Христом основанной общественности, т.е. церковности, опирающейся на внутреннюю культуру, внутренний труд над собою христианской личности. <…> Надлежит горько подумать: уж если с немцами, при вековой и огромной культуре их, возможно было такое поразительное одичание, то и тем паче со мною случится оно, и тем скорее одичаю духовно я, если заболею тою же болезнью “материальной цивилизации” без Христа! А признаки такой болезни в русском обществе ведь уже есть! Храни от них нас Господь!»^[2]

Письма к Варваре Александровне были для Ухтомского вторым дневником

Письмо завершается словами: «Пожалуйста, не бросайте этого письма»^[3]. Действительно, письма к Варваре Александровне были для Ухтомского как бы вторым дневником. Он был откровенен до конца в изложении своих мыслей, переживаний, так же, как и она, когда писала ему о себе.

В феврале 1918 года Варвара Александровна писала Ухтомскому из Саратова, куда в связи с работой она переехала из Петрограда:

«Сегодня начинается неделя Страшного Суда, Второго Пришествия Г[оспода] И[исуса] Хр[иста] <…> Покаянные молитвы, церковные службы текущих седмиц приобретают в настоящее время особенно острое, громадное значение, как близкие нам чрезвычайно… Помните, я говорила Вам летом перед Вашим отъездом, что однажды у меня вырвалась душевная, если можно так сказать, молитва… [у] час[овни] Святителя и Чудотворца Николая, выразившаяся приблизительно в таких словах: Господи, если нужно, чтобы через страдания и муки наши засвидетельствовалось ярко Имя Твое Святое, то пошли нам еще больше, чем мы терпим. Только не оставь нас Своею помощью!.. Видя же, как люди через страдания свои, исключительно через них почти, идут к Богу, верю все больше и больше, что, по молитвам Заступницы Царицы Небесной и Святителей, Преподобных и всех молитвенников земли русской, спасет нас и возродит Господь»^[4].

«Это открытый враг и гонитель христианства!»

Вероятно, Варвара Александровна делилась в своих письмах какими-то мыслями о том, что большевики непоследовательны в своих действиях, на что Ухтомский отвечал уже 10 января 1918 года:

«Вы, очевидно, не отдаете себе отчета в том, что такое большевики! Они именно впол­не последовательны, уничтожая христианское богослужение; логичес­кая последовательность приведет их к прямым, принципиальным и, стало быть, жесточайшим гонениям на христианство и христиан! Вы это имейте в виду, дабы представить себе вещи, как они есть в действи­тельности! <…> Как же не быть принципиальному и жесточайшему гонению… Дело [у большевиков] должно идти не о притеснении, не о гонении в собственном смысле, а о принципиальном истреблении того, что объявлено ‟врагом пролетариата”, а следовательно, врагом человечества. Итак, Вы не заблуждайтесь касательно большевизма! Это открытый враг и гонитель христианства!»^[5]

В тяжелые годы Гражданской войны она писала ему:

«Сейчас больше, чем когда-либо, видишь и чувствуешь, что человек раб, но хорошо, если он раб Божий, ужасно, если раб Его противника. Как тонки нити, как неуловимы сети зла, опутывающие людей, и как велико, как несказанно огромно милосердие и милость Божья, не дающая возможности злу победы даже над отдельной личностью человека, если только в сердце его хоть чуть брезжит свет Христов! <…> сознание счастья быть в Церкви Христовой, чувствовать себя малюсенькой жилкой, но живой жилкой ее, дано мне это пережитым в последние годы <…> Никому, кто мне дорог, не желаю все же пережить всего того, что было переиспытано мною. Если бы не крест, не неугасаемо светящий свет Распятого на нем, было бы, пожалуй, и иное, было бы зло, а от него спаси Господи всякого. Теперь же… я рада, что живу, рада, что через жизнь узнала жизнь»^[6].

Когда в 1920-м году Платонова переехала в Москву, случились еще две важные встречи в ее жизни. О них мы также узнаем из ее писем. В июле 1920 г. она пишет:

«Очень я благодарна новому настоятелю церкви Дим[итрия] Солун[ского], устроившему пасх[альные] вечерни по воскресеньям, когда поет весь собравшийся народ с ним вместе пасхальн[ые] песнопения знаменным напевом, сам он, светлый и вдохновенный, увлекает всех за собою. Он архим[андрит] Сер[гия-] Троицы, профессор Духовной академии, молодой еще человек лет 30–35»^[7].

Так описаны ее первые встречи с человеком, который вскоре станет ее духовным отцом, – в то время архимандритом, настоятелем храма великомученика Димитрия Солунского, что у Тверских ворот в Москве, а с 1921 года епископом Сергиевским Варфоломеем (Ремовым).

«Сейчас она без ризы, поцарапана по краям, но ее несказанная красота еще сильнее, еще яснее для всех»

В письме от 4 сентября 1920 года Платонова пишет Ухтомскому о встрече с Владимирской иконой Богородицы в Сретенской обители и об аресте отца Варфоломея:

«Посылаю Вам листочки от иконы чудотворной Владимирской, что была сокровищем неоцененным Успенского большого собора, а ныне сохраняется в Строг. музее. Господь явил нам милость Свою не увидеть ее в музее, а поклониться ей, насладиться благодатью, источаемой ею, и приложиться к ней с молитвой и Елеопомазанием в церкви. Это было 25–26 августа, в Сретенском монастыре, куда ее на ее праздник привезли и где она сияла 2 дня… Сейчас она без ризы, несколько поцарапана по краям, но ее несказанная красота еще сильнее, еще яснее для всех, ненаглядная в полном смысле этого слова. Такая радость, такое счастье наполняли сердца всех за службой в эти два дня. Службу правил преосвященный Иларион, о котором я говорила Вам. Наш настоятель отец Варфоломей арестован, молимся друг за друга, веря, что Господь его словами и делом утешает тех, с которыми в настоящую минуту воля Божия его соединила. Очень он хороший! …Родной мой, Христос да будет с Вами. Любимый, будьте здоровы духом и телом»^[8].

Владимирская икона Божией Матери

«Его поместили в камеру 6-го коридора, носящего название околотка, потому что туда помещают слабых, больных… Там теплее, чем где-нибудь, кормят получше, а главное, есть церковная служба, так 26 декабря в[ладыка] А[ндрей] причащался Св. Тайн, отчего был безгранично счастлив. В записочке, которую он получил, я написала, что я видела Вас. О его освобождении хотя и очень хлопочут, но у меня складывается убеждение все больше и больше, что его могут задержать бесконечно долго, и как была вера, что только чудом (Царица Небесная выведет его из темницы) он может скоро оказаться среди нас, так и до сейчас она горит во мне. Завтра пошлю ему открыток, бумагу и просфорку…»^[10].

Именно из письма Платоновой мы узнаем о времени, не позднее которого владыка Варфоломей становится настоятелем Высоко-Петровского монастыря – письмо датировано 28 января 1922 года. И если владыку Андрея в письмах к Ухтомскому она называет «нашим» владыкой, то о владыке Варфоломее пишет – «мой»:

«Сегодня послала моему владыке письмо, где прошу его разрешить мне в одну из грядущих суббот пропустить службу в Сергиевской церкви, благословившись у него, пойти в Единоверческую на Кузнецкую улицу… Надеюсь, что владыка мой благословит меня послушать настоящую службу, по которой я уж очень стосковалась»^[11].

Высоко-Петровский монастырь

Впоследствии строгий уставной порядок богослужений в обители, где процветало старчество и богослужения строились по Уставу закрытой большевиками в 1923-м г. Зосимовой пустыни, некоторые насельники которой и составили костяк клира Высоко-Петровской обители, не вызывал у прихожан «тоски по настоящей службе». После даты указано место написания письма – Москва, Высоко-Петровский монастырь.

В своих письмах Платонова упоминает об изъятии церковных ценностей в Москве, об арестах московского духовенства и т.д. Так, 17/30 марта 1922 г. она пишет:

«Дорогой мой Алексеюшка, поздравляю Вас с днем Ангела, да будет он, Святой Хранитель, неотступно с Вами. Как Вы живете, спасаетесь, как здоровье физическое, духовное и душевное? <…> Владыка мой болен до сих пор, стал было поправляться, да новый припадок печени снова уложил его в кровать^[12]. Очень его взволновал арест на прошлой неделе 16-ти человек церковных деятелей, как Архиеписк. Никандр Крутицкий, еписк. Иларион и Серафим, секрет. Святейшего Полозов, свящ. Хотовицкий и другие. Алексеюшка, интересно мне было бы знать, как Вы лично и как вообще в Петрограде отнеслись к Декрету об отобрании церковных ценностей и к ответу на него Свят. Патриарха. Я вижу строгую последовательность в одних и мудрый выход другого»^[13].

В марте 1933 года Варвара Александровна была арестована вместе с другими клириками и прихожанами Высоко-Петровского монастыря и все время следствия содержалась в Бутырской тюрьме. Доноситель писал о ней: «Нелегальным сбором средств [в монастыре] руководила Платонова Варвара Алекс. – рассылая монашеский элемент по всей Москве с призывам к верующим для оказания помощи невинным страдальцам за веру Христову»^[14].

Для Варвары Александровны было неприемлемо общение с теми, кто шел по пути раскола

В ее показаниях на следствии есть интересное свидетельство, говорящее о ней как о верной духовной дочери владыки. Дело в том, что Петровская община никогда не уходила в оппозицию к митрополиту Сергию, в этом владыка Варфоломей следовал заветам своего старца, преподобного Алексия Зосимовского. Поэтому для Варвары Александровны было неприемлемо общение с теми, кто шел по пути раскола, даже если с ними ее связывало многолетнее знакомство. В ее показаниях есть такие строки:

«В 1932-м году приезжал в Москву сосланный епископ Ухтомский, с которым я имела свидание и, узнав, что он расходится с митрополитом Сергием, порвала с ним связь»^[15].

В предъявленном ей обвинении в участии в контрреволюционной организации виновной себя не признала.

27 апреля 1933 г. Варвара Александровна была приговорена к трем годам ссылки в Казахстан. Однако вскоре, а именно 8 мая того же года, вышла Инструкция ЦК ВКП (б) и СНК СССР «О прекращении массовых выселений крестьян, упорядочении производства арестов и разгрузке мест заключения», в которой, в частности, предписывалось «а) всем заключенным по суду до 3 лет заменить лишение свободы принудительными работами до 1 года, а остальной срок считать условным. б) Осужденных на срок от 3 до 5 лет включительно – направить в трудовые поселки ОГПУ…»^[16]. Сказалась ли эта инструкция на судьбе Варвары Александровны, мы не знаем. Писем ее после 1933 года не сохранилось, но из писем Ухтомского известно, что переписка продолжалась до 1942 года.

Известно, что в 1938-м и в 1939-м году она посещала его в Ленинграде, приезжая из Калуги, где жила в те годы. Письма Ухтомского 1940 года свидетельствуют, что Варвара Александровна не оставляла дел милосердия и в Калуге. Деньги и гостинцы, которые присылал ей Алексей Алексеевич, она передавала нуждающимся знакомым, «чтобы обогреть, обрадовать людей, а за то обогреться и обрадоваться от них», будучи «казначей для друзей»^[17], как писал Ухтомский, выражая ей за это признательность. В письме в начале 1941-го он, очевидно, отвечает на ее письмо, в котором она упоминает о своей болезни, утешает и укрепляет ее.

Последнее письмо Варвара Александровна отправила Ухтомскому в блокадный Ленинград из Калуги в июле 1942 года. Об этом Алексей Алексеевич упоминает в своем ответном прощальном письме. 31 августа того же года он скончался. О дальнейшей судьбе Варвары Александровны Платоновой нам неизвестно.

PS. К сожалению, фотографии Варвары Александровны Платоновой найти не удалось. Автор обращается к читателям сайта Православие.Ру с просьбой посодействовать в поиске сведений о дальнейшей судьбе Варвары Александровны или хотя бы ее фотографий.