Образ Наполеона-антихриста в русском общественном сознании первой трети XIX века. Часть 2 / Православие.Ru

В 1820–1830-е годы в Европе возникает новый вариант апологетического мифа о Наполеоне: в глазах молодых людей, тип которых представляет бальзаковский Растиньяк, Наполеон становится могучим и умелым покорителем судьбы. А.С. Пушкин с такой «героизацией» императора был решительно не согласен. Уже в романе «Евгений Онегин» в личности Наполеон а подчеркиваются черты индивидуалиста, презирающего людей и готового принести в жертву своему тщеславию сотни тысяч человеческих жизней:

Мы все глядим в Наполеоны;
Двуногих тварей миллионы
Для нас орудие одно;
Нам чувство дико и смешно.

За этими строками угадывается любимое выражение Наполеона – «la chair à canon» (пушечное мясо). Прозаическим комментарием к этим поэтическим строкам может стать высказывание Пушкина об огромных военных наборах императора: «Наполеоновская конскрипция производилась при громких рыданиях и проклятиях всей Франции». Заметим, что и Стендаля, большого почитателя гения Наполеона, тоже тревожила тема «пушечного мяса»; он называет точную цифру: «80 тысяч солдат в год достаточно, чтобы давать четыре больших сражения».

С обобщением «Мы все глядим в Наполеоны» связан образ современного Пушкину человека,

С его безнравственной душой
Себялюбивой и сухой,
Мечтанью преданной безмерно,
С его озлобленным умом,
Кипящим в действии пустом,

характеристика которого дана поэтом в 7-й главе романа «Евгений Онегин».

В этом образе угадываются черты Наполеона: его бессердечие, жестокость, цинизм и неразборчивость в средствах, мечта о мировом господстве, действительно значительный, но озлобленный ум, направленный на разрушение, и бешеная активность, кончившаяся ничем[1]. Однако описанный Пушкиным характер в значительной мере соответствует человеку последних времен из 2-го послания апостола Павла к Тимофею: «Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкие. Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы, имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся. Таковых удаляйся» (2 Тим. 3: 1–5). Соответствие созданного Пушкиным стихотворного портрета современного человека апостольскому пророчеству о нравах предантихристова времени вкупе с замечанием «мы все глядим в Наполеоны» дает основание считать, что именно человека наполеоновского типа Пушкин считал типичным для своей эпохи, при этом образ Наполеона-антихриста не утратил для Пушкина своей актуальности и во второй половине 1820-х годов и является одним из ведущих лейтмотивов наполеоновской темы в романе «Евгений Онегин».

Весьма характерно, что в 7-й главе романа Пушкина Наполеон предстает в виде «чугунной куклы». Этот образ можно трактовать как переходный от романтического мифа, реализованного в массовом сознании эпохи, к новому варианту бонапартистского мифа – об игроке, прагматичном и расчетливом авантюристе. В описании кабинета Онегина чугунная кукла поставлена в один ряд с портретом лорда Байрона; подчеркивается ее близость романтическому восприятию:

И лорда Байрона портрет,
И столбик с куклою чугунной
Под шляпой с пасмурным челом,
С руками, сжатыми крестом.

По наблюдению Ю.М. Лотмана, в интерьере кабинета Онегина запечатлены некоторые черты кабинета П.Я. Чаадаева. К этому можно добавить, что статуэтка Наполеона – реалия большинства кабинетов интеллигентных людей той эпохи. Вспомним красноречивое свидетельство П.А. 1042;яземского в статье «Новая поэма Э. Кине “Наполеон ”», помещенной в № 2 журнала «Современник». Критикуя поэму Кине за напыщенность и высокопарность, Вяземский пишет: «После “Ночного смотра” Зейдлица я не знаю ни одного поэтического изображения Наполеона, которое было бы разительнее простотою и верностью своей. Это не богатая картина великого художника, не Вандомский памятник; нет, это живая литография для всенародного употребления, чугунная настольная статуйка, в маленькой шляпе, в сюртуке, с руками, сложенными крестом на груди. Ее неминуемо встречаешь в каждом кабинете любопытного и мыслящего современника или на камине щеголя как вывеску умения его убрать свою комнату по требованиям новейшего вкуса»[2]. Характерно, что в описании Вяземского превалирует интонация восхищения, у Пушкина же – явный негативный оттенок. Примечательно и то, что первоначальный вариант стиха «И кукла медная герою» Пушкиным был заменен на окончательный – «И столбик с куклою чугунной». Слово «герой» исчезло, а медь – звонкий металл славы – заменена на тяжелый, неподвижный чугун[3]. Сама замена металла не случайна. Во-первых, она связана с артиллерийским прошлым Наполеона: с чугуном пушек и орудийных ядер и с одним из эпизодов возвышения Наполеона – расстрелом роялистского мятежа из пушек в 1795 году, когда он без всяких сомнений и угрызений совести[4] поставил батарею, которая выкосила несколько сотен человек. Во-вторых, чугун типологически связан с идеей «железного века». В 1824 году Пушкин напишет в стихотворении «Разговор книгопродавца с поэтом»:

Наш век – торгаш. В сей век железный
Без славы и свободы нет.

Образ «железного века» соотносится с образом железного царства в книге пророка Даниила, и как раз после него настанет то царствие, которому не будет конца, то есть царство Христово, которое, как известно, должно прийти после краткого правления антихриста. Ассоциации с книгой пророка Даниила тем более возможны и законны, что в церковных песнопениях тот золотой кумир, который поставил царь Навуходоносор (см.: Дан. 3: 1), называется «столп злобы богопротивныя»; соответственно, возможны связи: столп – столбик.

Теперь перейдем к образу «куклы». Образ «чугунной куклы» может быть рассмотрен в свете идей Р. Якобсона о важной роли статуи в поэтической мифологии Пушкина[5]. Между тем, на наш взгляд, кукла (образ из 7-й главы романа «Евгений Онегин», законченной 4 октября 1828 года) оказывается важным связующим звеном между двумя мифологемами – императора и статуи, между романтической и новой («буржуазной») стадиями развития бонапартистского мифа[6]. Важно и то, что кукла своей простотой, лаконизмом деталей соответствовала мифологизированному образу, создаваемому самим Наполеоном и столь широко используемому массовым романтическим сознанием. В то же время представление о Наполеоне как о буржуазном человеке, одновременно прагматике и авантюристе, начинает распространяться как в Европе, так и в России. Но если говорить о реалиях «железного, девятнадцатого века», то нельзя забывать, что, во-первых, это эпоха, склонная к системности и механичности; зачастую человек в ней не более, чем винтик в государственной или военной машине; во-вторых, «девятнадцатый век» все более стремится разъединить власть публичную и власть реальную, сделать короля или президента не более чем марионеткой в руках опытных кукловодов[7]. В связи с этим естественно возникает ассоциация с кукольным театром и марионетками – с куклой движущейся. Кроме того, кукла является как бы заниженным образом статуи. Кстати, говоря о занижении роста и малом размере, вспомним и то, что Наполеон был низкого роста, и то, что иногда Пушкин изображал тиранов в виде карликов и пигмеев: это и Черномор в поэме «Руслан и Людмила», и Робеспьер в стихотворении «Андрей Шенье» (1825), который на самом деле был нормального роста:

Пей нашу кровь, живи, губя:
Ты все пигмей, пигмей ничтожный.

Наконец, если кукла – образ тирана и образ движущийся, то здесь не миновать связей с живым образом зверя в апокалипсисе: «И увидел я другого зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон… И чудесами, которые дано было ему творить перед зверем, он обольщает живущих на земле, говоря живущим на земле, чтобы они сделали образ зверя, который имеет рану от меча и жив. И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя и говорил и действовал так, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя. И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его» (Откр. 13: 11, 14–17).

По нашему мнению, эта цитата из Апокалипсиса может служить одним из ключей к расшифровке образа «куклы чугунной», поскольку, помимо говорящего и действующего образа зверя, здесь присутствует тема торгового обмена, важная для понимания «века-торгаша», «века железного». После генетического анализа подведем герменевтический итог нашим наблюдениям. Строка «столбик с куклою чугунной» обладает несколькими уровнями смысла: она представляет образ артиллериста – военного деспота; властителя эпохи «железного века» – века-торгаша; императора – марионетки буржуазии; злобного тирана-пигмея; кумира императора-антихриста.

Тема императора-антихриста присутствует и в программном для Пушкина стихотворении «Клеветникам России» (1831), где она органично связана с цивилизационным противостоянием православной монархической России со все более дехристианизирующейся и языческой по своему духу Европой:

Бессмысленно прельщает вас
Борьбы отчаянной отвага –
И ненавидите вы нас.
За что ж? – ответствуйте: за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли,
Того, пред кем дрожали вы?
За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир?

В подтексте этого стихотворения присутствует тема Христа и антихриста. Эта тема обусловлена несколькими скрытыми библейскими аллюзиями. Прежде всего, следует назвать образ поваленного «тяготеющего над царствами кумира». Основой для этого образа является сон Навуходоносора из книги пророка Даниила: «Тебе, царь, было такое видение: вот, какой-то большой истукан; огромный был этот истукан, в чрезвычайном блеске стоял он пред тобою, и страшен был вид его. У этого истукана голова была из чистого золота, грудь его и руки его – из серебра, чрево его и бедра его медные, голени его железные, ноги его частью железные, частью глиняные. Ты видел его, доколе камень не оторвался от горы без содействия рук, ударил в истукана, в железные и глиняные ноги его, и разбил их. Тогда все вместе раздробилось: железо, глина, медь, серебро и золото сделались как прах на летних гумнах, и ветер унес их, и следа не осталось от них; а камень, разбивший истукана, сделался великою горою и наполнил всю землю. Вот сон!.. Ты, царь, царь царей, которому Бог небесный даровал царство, власть, силу и славу, и всех сынов человеческих… Он отдал в твои руки и поставил тебя владыкою над всеми ими. Ты – это золотая голова! После тебя восстанет другое царство, ниже твоего, и еще третье царство, медное, которое будет владычествовать над всею землею. А четвертое царство будет крепко, как железо… И во дни тех царств Бог небесный воздвигнет царство, которое вовеки не разрушится, и царство это не будет передано другому народу; оно сокрушит и разрушит все царства, а само будет стоять вечно, так как ты видел, что камень отторгнут был от горы не руками и раздробил железо, медь, глину, серебро и золото. Великий Бог дал знать царю, что будет после сего. И верен этот сон, и точно истолкование его!» (Дан. 2: 31–44).

Отметим, что пушкинский кумир «тяготеет над царствами», что можно истолковать как в пространственном смысле современной Пушкину реальности, так и во временном – библейского первообраза. В христианской традиции рано укоренилось истолкование камня, отсеченного без рук, как воплотившегося от Девы Христа, Который Своим пришествием основал неколебимое царство – Церковь и лишил сакрального смысла и абсолютного значения все прочие царства. Выше мы уже говорили о значении железа и «железного века» в характеристике Наполеона и его эпохи. Соответственно, можно предположить, что низвержение «тяготеющего над царствами кумира» Россией могло осмысляться как ниспровержение православным народом-богоносцем языческого кумира – Наполеона, претендовавшего на всемирное господство.

Однако соположение пылающей Москвы и кумира наводит на еще одну библейскую ассоциацию – с золотым кумиром («тело златое»), которому отказались поклониться три отрока – Анания, Азария и Мисаил, и за это они были брошены царем Навуходоносором в печь огненную, где, однако, они не сгорели, ибо к ним спустился ангел Господень, прообразовавший грядущего Христа (см.: Дан. 3). Навуходоносор в книге Даниила называется «царем лукавым и неправедным» и несет в себе некоторые черты антихриста.

Упоминание в пушкинском стихотворении о бездне, возможно, связано с Апокалипсисом: «И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей. Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет, и низверг его в бездну… А диавол, прельщавший их, ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, и будут мучиться день и ночь во веки веков» (Откр. 20: 1–3, 10). И, наконец, слова об искуплении кровью явно апеллируют к искупительному подвигу Христа, совершенному на Голгофе[8].

После генетического анализа проведем герменевтическую интерпретацию данного фрагмента стихотворения. Русский народ-христоносец, подобно трем отрокам, не признает наглую волю всемирного тирана, подобного царю Навуходоносору, входит в огненное испытание и побеждает императора-антихриста; подобно камню, отсеченному без рук (прообраз Христа), низвергает в бездну его «всемирное» царство, символизируемое «тяготеющим над царствами кумиром», и своей кровью совершает искупление Европы и ее основных, коренящихся в христианском мировоззрении ценностей – свободы, чести и мира.

В стихотворении «Клеветникам России» прослеживается еще одна важная христологическая тема – неблагодарности. Согласно представлению, глубоко укоренившемуся как в православном богословии, так и в Предании, некогда Сын Божий спас Израиль от египетского рабства, за это потомки спасенных возненавидели и распяли Его. Вспомним, к примеру, антифоны Великой Пятницы: «Людие мои, что сотворих вам? Или что мне воздасте? За манну желчь, за воду оцет, за еже любити Мя, ко Кресту Мя пригвоздисте»[9].

И косвенно Пушкин уподобляет современную ему Европу иудеям, участвовавшим в распятии Христа: за искупительный подвиг освобождения от Наполеона европейские народы воздали России неблагодарностью и ненавистью. Примечательно, что Пушкин не отделяет Европы от Наполеона при походе на Россию и не снимает с Европы вины за преступления, совершенные Великой армией: для него это – единое целое, «нашествие двунадесяти языков». И, соответственно, агитация за войну Европы против России в связи с польским восстанием 1830–1831 годов для него – «третья польская война», продолжение наполеонова дела, антихристова и кровопийственного своей сути. В стихотворении «Бородинская годовщина», написанном в то же самое время, что и стихотворение «Клеветникам России», поэт говорит:

Великий день Бородина
Мы братской тризной поминая,
Твердили: “Шли же племена,
Бедой России угрожая;
Не вся ль Европа тут была?
А чья звезда ее вела!..
Знакомый пир их манит вновь –
Хмельна для них славянов кровь;
Но тяжко будет им похмелье.

В завершение поставим вопрос: чем все-таки являлся образ Наполеона-антихриста: только ли правительственной агиткой, одним из орудий информационной войны, или он все же обладает определенной объективностью и отражает известного рода историческую реальность? Внимательное изучение источников наполеоновской эпохи принуждает нас склоняться ко второму ответу – естественно, не в том плане, что в Наполеоне «было два естества – человеческое и демонское», но в том, что способ действия Наполеона действительно являлся антихристианским и антицерковным, в особенности в православной России. Сожженные и разграбленные церкви в Москве, пляски наполеоновских солдат на антиминсах, стрельба по иконам[10] и попытки при оставлении Москвы взорвать Кремль[11] говорят сами за себя; они являются последовательным продолжением революционных кощунств, разрушений и мерзостей в католической Франции 1792–1794 годов. В этом Наполеон был достойным наследником «мятежной вольности».

И надлежит со всей серьезностью поставить вопрос: кто был более цивилизованным: наполеоновский ли солдат, который осквернял в Московском Кремле гробницы царей и святителей, или русский солдат и офицер, который с непокрытой головой стоял в соборе Парижской Богоматери на мессе памяти казненного Людовика XVI?

В традиционный образ антихриста вписывается и неутолимая жажда всемирного господства, которая двигала Наполеоном. Все или ничего – таков был его девиз[12], являвшийся пружиной его военного деспотизма. Отчасти он объясняется интересами буржуазии[13], отчасти – волей армии и нелегитимностью власти Наполеона[14]. Но в этой воле к мировому могуществу есть необъяснимый иррациональный компонент.

Наконец, не будем забывать, что антихрист Предания – это еще и убийца. Убийцей открыто называет Наполеона Пушкин: «Мятежной вольности наследник и убийца / Сей хладный кровопийца» («Недвижный страж дремал…», 1824). Последнее определение как нельзя лучше передает характер Наполеона, этого «убийцы-миллионера»[15]. Общие потери от наполеоновских войн, по далеко не полным подсчетам, определяются в 4 миллиона человек только на французской стороне[16]; противники Наполеона потеряли гораздо больше, вероятно не менее 5–6 миллионов; общее число жертв – 9–10 миллионов человек – соответствует потерям Первой мировой войны. При этом судьба неоднократно давала Наполеону шанс остановиться: после Амьенского мира, после Тильзита и, наконец, в 1813–1814 году, когда союзники неоднократно предлагали ему мир. Но мир ему нужен не был: он противоречил всей его натуре военного диктатора и системе созданной им власти. Соответственно, все эти 10 миллиона убитых – на совести Наполеона, которая, судя по всему, совершенно не мучила его[17].

Почти все походы Наполеона в той или иной степени отмечены вопиющими нарушениями международного права, попранием законов божеских и человеческих, массовой гибелью мирного населения (особенно в Испании и в России), расправами над ранеными и пленными (особенно во время русского похода)[18]. С точки зрения международного права (как XIX века, так и современного), Наполеон, несомненно, являлся крупнейшим военным преступником. То, что ему вначале даровали остров Эльбу, а затем держали в очень хороших условиях на острове святой Елены, показывает достаточную либеральность союзников – в наше время Наполеон попал бы на скамью подсудимых в Гаагском трибунале.

Популярность культа Бонапарта в европейской мысли XIX века и даже попытки создать образ Наполеона-Христа связаны с определенным «каиническим комплексом»: те же поэты, что воспевали Наполеона, были певцами Каина и Люцифера. К чему привела «каиническая традиция» в новоевропейской литературе и мысли, известно: к двум мировым войнам, кровавой революции и террору в России. В нашу эпоху, отмеченную попыткой пойти по стопам Наполеона и построить новую глобальную империю – и не только силой денег и действием политических информационных технологий, но и силою оружия, как никогда актуальны слова Л.Н. Толстого, сказанные о Бонапарте: «Для нас, с данной нам Христом мерою хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды».

[1] «Пустым» действие может пониматься не только по процессу, но и по результату: по итогам Наполеоновских войн Франция вернулась к границам 1792 года. С точки зрения территориальной, итог нулевой, с иных позиций – отрицательный, с учетом миллиона (если не более) убитых французов и немалой контрибуции.

[2] Вяземский П.А. Новая поэма Э. Кине «Наполеон» // Современник. 1836. № 2. С. 234.

[3] О символическом значении эпитета «медный» у Пушкина см.: Хаев Е.С. Эпитет «медный» в поэме «Медный всадник» // Временник Пушкинской комиссии. 1981. Л., 1985.

[4] А.З. Манфред абсолютно прав, отзываясь о словах Анри д`Эстра о «внутренней борьбе между чувством и долгом в Бонапарте» и о «капитуляции его совести» как об абсолютном домысле. См.: Манфред А.З. Наполеон Бонапарт. М., 2007. С. 109. Действительно, было бы чему капитулировать!

[5] Якобсон Р.О. Статуя в поэтической мифологии Пушкина // Якобсон Р.О. Работы по поэтике. М., 1987. С. 153.

[6] Вольперт Л.И. Пушкинская Франция. СПб., 2007. С. 181.

[7] В связи с этим понятна та ненависть, которую европейские газеты испытывали к русскому самодержавию не только в силу цивилизационного противостояния, но и в силу соединения в лице русского императора власти публичной и власти реальной.

[8] Сравним, например, с тропарем Великой пятницы: «Искупил ны еси от клятвы законныя честною Твоею кровию, на Кресте пригвоздився и копием прободься, безсмертие источил еси человеком, Спасе наш, слава Тебе» (Триодь постная. М., 1992. С. 340).

[9] Там же. С. 332.

[10] Чимаров С.Ю. Русская Православная Церковь в войне 1812 года. СПб., 2004. С. 180–183.

[11] Кремль не имел никакого военного значения. Взрыв был предпринят из мести и носил исключительно идеологический характер. В первую очередь должны были быть уничтожены кремлевские соборы и Иван Великий, которые уцелели лишь чудом, хотя и пострадали от пожара. См.: Тарле Е.Н. 1812 год. М., 1994. С. 269–271.

[12] Манфред А.З. Наполеон Бонапарт. С. 631–632.

[13] Это объяснение, классическое для марксистской историографии, в ряде случаев весьма убедительно; тем не менее, оно явно недостаточно применительно к событиям 1813–1815 годов; и даже вторжение в Россию не давало французской буржуазии особенных дивидендов. См. Тарле Е.Н. Наполеон. С. 353–354.

[14] В беседе с князем К. Меттернихом в 1813 году Наполеон довольно откровенно высказался о причинах ведомой им перманентной войны: «Ваши государи, рожденные на троне, не могут понять чувств, которые меня воодушевляют. Они возвращаются побежденными в свои столицы, и для них это все равно. А я солдат, мне нужна честь, слава, я не могу показаться униженным перед моим народом» (Тарле Е.Н. Наполеон. С. 336). Этой точке зрения Наполеон остался верен до конца. «Если я бы был не собою, а собственным внуком, я мог бы возвратиться побежденным и царствовать после потерь», – говорил он на острове Святой Елены (Там же. С. 334).

[15] Выражение А.И. Солженицына, правда, примененное к Генриху Ягоде.

[16] Тарле Е.Н. Наполеон. С. 372–373.

[17] Достаточно вспомнить, что потеря Великой армии не вызвала в нем ничего, кроме знаменитой остроты: «От великого до смешного один шаг». В разговоре с Меттернихом в припадке гнева (может быть, театрального) он высказывался еще более цинично: «Что для меня значит жизнь 200 тысяч солдат?» (Там же. С. 337).

[18] После выхода из Москвы русских пленных, которых французы вели с собой, почти перестали кормить. Слабосильных и отстающих велено было пристреливать. В одной только партии было пристрелено 611 человек (из них четыре офицера). Русских пленных погибло много тысяч человек. Трупы расстрелянных русских пленных постоянно встречались на всем пути отступления наполеоновской армии. См.: Тарле Е.Н. 1812 год. С. 290.

Комментарии

arkarnarr19 ноября 2013, 08:48

"Может быть, Сталин и был в чем-то "красным бонапартом", но лишь в одном ключе - "мятежной вольности наследник и убийца". То, что он разделался с ленинской гвардией, убил "интернационал" и идею мировой революции и, худо-бедно, исходя, конечно в первую очередь из своих прагматических властных интересов попытался повернуть Россию на исконные почвеннические рельсы - его заслуга".
Странно слышать в данном контексте о "заслуге". То, что сотворил этот человек с Россией, исключительно продолжение большевистского глумления и издевательства. Более тонкого и лицемерного, чем у его предшественников, Ленина и Троцкого, и этим еще более отвратительного.

танюша22 июня 2013, 09:23

Крайне неприятно, когда люди, призванные служить исключительно Богу служат чьи-то политическим интересам и объявляют соперников хозяев чуть-ли не антихристами.

Владимир18 мая 2011, 18:48

Эхмалотосу.
Замечательно! Не видите разницы между Сталиным и Наполеоном.
Может, тогда и между Сталиным и Гитлером не видите?
И вообще не видите смысла в русской истории?
Какую, по слову Пушкина, "нам Бог дал"

Эхмалотос24 марта 2010, 00:38

Владимиру: Мир Вам!

Не вижу принципиальной разницы между Наполеоном и Сталиным- оба суть антихристы, вопрос только кто из них большой, а кто малый шайтан, но по степени ожесточённости истребления христиан понятно кто. Мифы об обоих как о "спасителях" Франции и России от якобинства и большевизма, притягательность военных и прочих успехов обоих, к сожалению, маскирует как для русских, так и для французов их истинное лицо. Это и есть главная опасность, когда вместо христианской оценки, единой на потребу, предлагают историко-социологическую успешность и "величие". Это и уготовляет путь человеку погибели, когда будет полностью разрушена система распознования "свой-чужой". Поэтому Апостол Иоанн говорит о неизменном и единственном критерии:

"Кто лжец, если не тот, кто отвергает, что Иисус есть Христос? Это антихрист, отвергающий Отца и Сына."
"Возлюбленные! не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мире. Духа Божия (и духа заблуждения) узнавайте так: всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога; а всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста, о котором вы слышали, что он придет и теперь есть уже в мире." (1-е Иоанна, глава 4)
"Ибо многие обольстители вошли в мир, не исповедующие Иисуса Христа, пришедшего во плоти: такой человек есть обольститель и антихрист." (2-е Иоанна)

Владимир23 марта 2010, 00:55

Эхмалотосу.
Не имею честь знать Вашего подлинного имени, но вторая часть - знаковая. В девятой песни Одиссеи Гомера были такие лотофаги.
Если кто вкусил от их лотоса - забывал о своей родине. Так и Вы - не знаю, наелись ли Вы лотосов от Митрофанова, Резуна-Суворова, Зубова, Гавриила Попова или Подрабинека, но о подлинной России ХХ в. Вы по каким-то причинам забыли. Может быть, Сталин и был в чем-то "красным бонапартом", но лишь в одном ключе - "мятежной вольности наследник и убийца". То, что он разделался с ленинской гвардией, убил "интернационал" и идею мировой революции и, худо-бедно, исходя, конечно в первую очередь из своих прагматических властных интересов попытался повернуть Россию на исконные почвеннические рельсы - его заслуга.
А сравнивать Россию Сталина с якобинской Францией - по меньшей мере - неисторично, а по большому счету - кощунственно. В 1941 мы явились жертвой, а не агрессорами,
"и нашей кровью искупили
Европы вольность честь и мир".
Забывать об этом - преступно.

Эхмалотос19 марта 2010, 22:08

Помня о вреде "наполеоновской" легенды, нужно беречься "сталинского" и коммунистического мифов, которые оба движимы антихристовым духом. Так как же можно обвинять Наполеона, но не хотеть осудить товарища Сталина и признать что оба - суть предтечи антихристовы? Ведь товарищ Сталин и товарищ Наполеон, по Оруэллу, один и тот же зверь на мировом "Скотном дворе". Россия же коммунистическая, суть воплощение на русской почке якобинской Франции, закончившаяся "красным бонапартом" Сталиным. Мнимое величие созданной им одной из самых бесчеловечных систем также развалилось в итоге как и карточной домик наполеоновской империи. Однако многое сохранилось и по сей день в памяти "благодарных" потомков, которым не на что больше опереться. Оба деятеля - такие любимые персонажи и для русских и для французов. Потому что слава и сила века сего может цениться больше правды Христа Бога. Забывается самое страшное, что при коммунизме (якобинском или советском) произошло - массовое поклонение вместо Христа антихристу, идолу врага Христа, персонифицированному в "Вожде народов" или в фигуре "любимого императора", "сотера" Наполеона. У наполеоновской и у сталинской (коммунистической) легенды один источник - слава мира сего падшего поставлена впереди Славы Божьей. Я надеюсь, что понимание замечательных слов Л.Н. Толстого о Наполеоне позволят нам снова не начать пить из этого грязного и горького источника воду, которая не живая, а мёртвая.

Николай16 марта 2010, 16:10

По нему не Гаагский , а Нюрнбергский трибунал плачет. Вот вам пример двойных стандартов в Европе: Наполеон Бонапарт признается великим полководцем и государственным деятелем, несмотря на миллионы убитых, а Адольф Гитлер признан военным преступником, хотя результаты правления этих деятелей вполне сопоставимы в исторической ретроспективе.

филипп10 марта 2010, 17:43

Замечательная статья.
К сожалению, во всех сносках неверно указаны инициалы академика Е.В. Тарле. Не Е.Н. должно быть, а Е.В.

Elena10 марта 2010, 09:32

Ох, "не зря" французы Пушкина убили, он мог еще столько написать! Поистине - поэт в России больше, чем поэт.
А вот насчет участи Наполеона попасть на скамью Гаагского суда в наши дни, сильно сомневаюсь. Сегодня там судят тех, кто сопротивляется наполеонам, отстаивая свое право на жизнь - тому пример Сербия.

Образ Наполеона-антихриста в русском общественном сознании первой трети XIX века. Часть 2

Подпишитесь на рассылку Православие.Ru