Церковь любви и Церковь влияния

После окончания Отечественной войны 1812 года и кампании 1813–1815 годов на долю советника императора Александра I Александра Скарлатовича Стурдзы помимо участия в разработке концепции Священного Союза выпала и еще одна задача – защита чести Русской Православной Церкви в обстоятельствах, когда в высшем свете прокатилась «волна» тайных обращений в католицизм. Усилиями отцов-иезуитов среди «обращенных» оказались супруга столичного военного губернатора С. Свечина, княгиня А. Голицына, графиня В. Головина, Е.П. Ростопчина и др. Одним из самых «громких» стал случай племянника министра духовных дел и народного просвещения молодого князя Александра Михайловича Голицына, позднее вернувшегося к Православию под влиянием бесед с митрополитом Филаретом (Дроздовым). Тогда в полной мере обнаружилась недостаточная осведомленность в области церковной истории и догматики не только в кругу петербургской знати, но и в других слоях общества. И если на плечи святителя Филарета легла ответственность за подготовку и выпуск катехизаторской литературы, то на долю светских авторов, знавших и любивших Православие, – задача рассказать о нем так, чтобы передать это чувство широкой публике, пробудить интерес к чтению, изучению традиции, поездкам по святым местам. Имело значение и умение вести разговор со светской аудиторией на ее языке, навык философского рассуждения, поскольку в «диалогах» иезуитов философские аргументы играли существенную роль. Вот когда разносторонняя подготовка А.С. Стурдзы оказалась как нельзя кстати.

Старые знакомые

А.С. Стурдза

Де Местр был дружен с иезуитами и последовательно защищал интересы ордена в России перед лицом высшей власти. Значительна была и его роль в подготовке переходов в католичество. Полемика с ним была делом непростым.

А.С. Стурдза знал де Местра с детского возраста. Дом его родителей был открыт для людей самых разных общественно-политических взглядов и исповеданий; так здесь оказались не только греки, но и католики из числа эмигрантов. Господин благородной внешности, с белыми, как лунь, волосами, проницательным взглядом голубых глаз, с его законченной элегантностью платья и изысканными манерами произвел на Александра глубокое впечатление. Годы спустя Стурдза отметит в своих воспоминаниях, что месье де Местр был «самым выдающимся персонажем в Петербурге во времена правления Александра I».

Итак, дискутанты были хорошо знакомы, но их симпатия друг к другу не сгладила, а лишь оттенила расхождения по религиозным вопросам. Предметом же обсуждения стали преимущества той Церкви, к которой принадлежал каждый из них. При этом ни тот, ни другой не были «уполномочены» вести дискуссию, и их взгляды служили выражением личной позиции. Полемика по религиозным вопросам развернулась на страницах произведений «Рассуждения о духе и доктрине Православной Церкви» (1816) Стурдзы и «О папе» (1819) де Местра.

Подготовка того и другого в области истории христианства была примерно одинаковой, но в отношении известности Стурдзе повезло меньше, и исход «поединка», казалось, был предрешен заранее. На это, по-видимому, и рассчитывал де Местр. Готовя ответ на сочинение Стурдзы, он рекомендовал русского автора западным издателям как талантливого «юношу» («ему всего 26 или 27 лет»), чье сочинение заслуживает поддержки главным образом потому, что оно «вполне раскрывает ошибки Православия», забавное и не более.

Стурдза же не пытался извлечь выгод из своего положения – например, воспользоваться преимуществом «русского автора, пишущего для русских», и вообще как-то обыграть и тем более форсировать патриотическую тему. Он обращался к христианам, оставляя читателю возможность судить, где истина, исключительно по содержанию высказанных суждений. Более того, он даже не упомянул о де Местре и говорил об усилении пропаганды представителей других Церквей в общем – не называя имен.

Шансов на успех было как будто немного, однако работа Стурдзы «Рассуждения о духе и доктрине Православной Церкви» произвела впечатление на А.И. Тургенева, рекомендовавшего ее брату как произведение, в котором есть «прекрасные страницы», на В.А. Жуковского и К.Н. Батюшкова. Автор сумел обратить внимание света к Православию, о котором у многих представителей высшего общества до тех пор было весьма отдаленное и смутное представление.

Работа Стурдзы была, по существу, первым примером критики христианского основания философской системы де Местра. Она напомнила о том, что христианство предполагает несколько иной взгляд на человека, чем это подразумевал месье де Местр.

«Кто есть человек, что Ты помнишь его?»

Отправной точкой рассуждений Стурдзы о духе Православия является взгляд на человека как на «посредника между Творцом и сотворенной природой» и одновременно – любимейшее из всех божественных творений, «образ высшего совершенства в границах времени и пространства». Подобного рода суждения характерны, скорее, для представителей западной либерально-просветительской традиции, поскольку консервативная мысль обычно делает акцент на человеческом несовершенстве. Жозеф де Местр в этом случае подтверждает общее правило. Тот, кто, по мнению Стурдзы, является, прежде всего, объектом любви («Бог оказывает действие на все сотворенные существа, но беседует Он только с человеком»), в глазах де Местра нуждается, прежде всего, в том, чтобы быть «хорошо управляемым».

Такое различие в расстановке акцентов определялось отношением того и другого к первородному греху. Де Местр рассматривал его как «пожизненную метку испорченности», что само по себе предполагает существенное ограничение личной свободы извне, со стороны общественных институтов и государства. А по убеждению Стурдзы, несовершенство человеческой природы не исключает возможности приближения человека к свободе. Хотя грехопадение и отдалило его от возможности свободно-ответственного поведения, по мере духовного возрастания он, тем не менее, может стать достойным свободы, которая относится к числу высших духовных дарований и проявляется настолько, насколько человек совершенен в любви к Богу и к ближним. Стурдза провозглашает: «Любовь – это истинный принцип свободы». На этом тезисе построена его критика католицизма.

Единство в Духе, или Свободная федерация любви

По убеждению Стурдзы, неоценимым преимуществом Православия и свидетельством преемственности с апостольской Церковью первых веков является то, что оно сохранило дух братства и «непринуждения», что исключает установление отношений господства по отношению к пастве со стороны пастырей. Залогом этого является заповедь Христа, обращенная к ученикам:

«…почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом» (Мк. 10: 42–44).

Обязанности пастырей, епископское достоинство, внутренняя иерархия не меняют самого важного: православный мир признает главой Церкви лишь Христа, и по характеру Православная Церковь из века в век продолжает оставаться «свободной федерацией христиан», не привязанной к какому-либо месту и не обязанной своим существованием какому-либо лицу. Вера и дух любви, общие для всех православных христиан основы вероучения, обряды, церковные обычаи объединяют Церкви в Палестине, на Синае, в Сербии, на Афоне и в России. Это и есть единство в Духе, залогом которого является истинная свобода.

Подобное единство, по убеждению А.С. Стурдзы, не может быть признано чисто номинальным. Из века в век в Православии остаются неизменны догматические основания и способы богообщения.

А в притязаниях католицизма на супрематию, то есть главенство в христианском мире, Стурдза усматривает проявление политических отношений власти. Доктрина папской супрематии основана на ошибочном истолковании обращения Христа к апостолу Петру («Аз тебе глаголю, яко ты еси Петр (Petrus), и на сем камени (petra) созижду Церковь мою». – Мф. 16: 18). Господь говорит о «камне» веры, о том, что на твердом исповедании будет основано здание Церкви. Католицизм усматривает в этом утверждение правопреемства власти: от Христа – к апостолу Петру и от него – к современным римским епископам. Но, по мнению Стурдзы, это исключило бы заповедь Спасителя: «…почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так…»

Основной упрек автора книги в отношении Католической Церкви заключался в том, что она не понесла назначения быть в полном смысле Церковью Духа, не укоренной в порядке привычных земных отношений. Казалось бы, можно ли избежать политизации Церкви, и не дают ли развитая административная структура и ресурсы власти определенных преимуществ? Здесь Стурдза обращает внимание на то, что высокая организация и эффективная система защиты все же не уберегла Римскую Церковь от внутренних проблем. Многочисленные расколы и ереси были отчасти вызваны сопротивлением супрематии папы. Выражением духа разделения и соревновательности стало и появление многочисленных орденов, как бы повторяющих корпоративную структуру средневекового общества. В глазах русского публициста дух разделения таит в себе угрозу основополагающему для Церкви принципу единства.

Небольшой экскурс в историю Православия, как считает Стурдза, напротив, показывает, что это почти непрекращающееся исповедничество, и оно превосходит необходимость закрепления авторитета Церкви политическими средствами. «Восточная Церковь <…> была преследуема, она прошла сквозь огонь и воду, она оказала сопротивление исламу, она обратила к христианству север; справедливо, что она освободилась от прежних богатых одежд и пышности, однако ничто не могло вырвать у нее сокровище веры и традицию, которую она сохраняла нетронутой. Церкви Грузии, Сирии, даже Абиссинии, долгое время остававшиеся изолированными, засвидетельствовали свою верность». Пройдя через испытания, Православная Церковь окрепла духовно. Благодаря этому на всем пространстве от Палестины до России она остается Церковью, соединенная внутренней связью более значительной, нежели какая бы то ни было могущественная структура. Отсутствие «суверена» только способствовало укоренению сознания кафолического (то есть вселенского) единства Церкви. Во всем православном мире «нет другого знамени, чем Крест, другого названия, чем христиане, другого достояния, чем алтарь».

Сравнивая характер двух Церквей, Стурдза отмечает: возможно, в силу того, что Римская Церковь долгое время занимала позицию обороны в ходе внутренних конфликтов и при этом репрессия возрастала пропорционально сопротивлению, католицизму присуща большая жесткость, тогда как в православной традиции терпимость относится к числу наиболее ценных христианских добродетелей. Это качество не имеет ничего общего со «слабостью», «безразличием» или «боязливостью»; напротив, это «мужество, не желающее ничего разрушать». Напоминая об евангельских эпизодах (например, о беседе Христа с самарянкой), Стурдза подчеркивает, что вся земная жизнь Спасителя была примером совершенной терпимости. Автор книги уверен, что эта добродетель вообще определяет зрелость христианского характера: «Истинный христианин терпим по сути, поскольку он смирен и потому, что ум его сформирован божественным предписанием Евангелия, сознающего всю хрупкость человека и все его достоинство». Благодаря отсутствию стремления к политическому господству, – заключает автор книги, – Православие отличает дух милости и мира, дух прощения. Если любовь и свобода являются ведущими христианскими качествами, то терпимость – их проявлением и мерой.

Такой ценностный ряд для Стурдзы определяет и отношение к внешним аспектам жизни Церкви: если «Церковь должна бороться со злоупотреблениями, которые вызывает свобода совести, – исправлять ошибки в образе мысли современников», – то делать это так, чтобы «не возбуждать при этом чувства ненависти». Подобного же образа действий писатель ожидает и со стороны государства. Дух терпимости в политике он оценивает как свидетельство христианской зрелости общества; по его убеждению, правительство даже обязано проявлять терпимость «из уважения к духовной сути религии».

Однако в свое время работа Стурдзы хоть и получила достаточно высокую оценку у читателей, не оказала заметного влияния на политическую обстановку в России. Современникам Стурдза казался то «идеалистичным», то, напротив, «слишком смелым», а в период следующего правления вполне мог бы попасть и в категорию «политических вольнодумцев». Его произведение опередило свое время на два царствования.

Ответный ход

Ж. де Местр

Критика де Местра в адрес Стурдзы строится вокруг тезиса: «без Римского папы нет истинного христианства». При этом де Местр переместил акценты. В его произведении речь шла не о том, насколько католицизм соответствует духу апостольской Церкви, а о силе его влияния на формирование европейской цивилизации и о преимуществах европейской системы.

Во главе европейского единства де Местр, как и в более ранних произведениях, ставит Францию. Католическая же Церковь представлена в книге как «эллипс», соединяющий апостола Петра и Карла Великого. Первый объявляется «символом католицизма», второй – Франции, и их соединение, по утверждению де Местра, образует совершенное воплощение католицизма – Галликанскую Церковь.

Впрочем, «идеал» де Местра оставлял пространство для критики. Не кто иной, как Карл Великий, желая подчеркнуть независимость Западной Римской империи от Константинополя, впервые попытался оказать давление на Римского папу Льва III и добиться кодификации изменений в апостольском Символе веры, получивших распространение в Испании и во Франции. В то же время похвалы в отношении Галликанской Церкви заметно контрастировали с упреками автора в адрес все тех же французских докторов богословия, «вообразивших, что они могут судить о справедливости папских ордонансов». (При этом сам же де Местр говорил о том, что совещательность и правило одобрения римских эдиктов докторами французских соборов как раз и были отличительной чертой галликанства.) По-видимому, автору книги «О папе» не удалось добиться согласования двух планов произведения, и критика в отношении того, что могло бы поставить под сомнение «непогрешимость» Римского епископа, соседствует с апологией галликанской Франции как носительницы духа «прекрасного прошлого». В результате совершенным воплощением католицизма оказывается «пример для неподражания» – Французская Церковь, «допустившая обсуждение вместо послушания Риму».

Упрекая Православие в схизме (то есть «в расколе»), Местр в противовес тому подчеркивает широту влияния Католической Церкви, что, по его мнению, и является свидетельством ее подлинно «вселенского характера». Но при этом заметна одна особенность: его католицизм исключительно европоцентричен; само это слово используется, по существу, как синоним «европейского единства», и если говорится о распространении католического вероучения на пространстве от Пиренеев до Индии, по-настоящему его интересует лишь Европа, на карте которой Французское королевство получает значение политического и религиозного центра. А берега Ганга… так и остаются «берегами Ганга».

Основной же удар де Местр решил сосредоточить на Греции, поскольку Стурдза подчеркивал, что Греция была источником Православия для России, язык, святоотеческая литература, монастырские уставы которой были восприняты и адаптированы Русской Православной Церковью. Греция воспитала и первых русских монахов. Де Местр последовательно отрицает достоинство греков во всех сферах: военной, политической, научной, философской и даже в искусстве. По его мнению, греки не способны и к национальному бытию: «Греки никогда не имели чести быть народом».

Отличительным качеством греков со времен античности, по мнению де Местра, был дух разделения, который проявлялся в большом количестве диалектов и политической раздробленности. Древнюю Грецию де Местр противопоставляет древнему Риму – воплощению идеи единства и империи. Таким образом, с позиции «исторической перспективы» на Элладу возлагалась «ответственность» за религиозное сектантство Византии, а Римская империя получала одобрение как прообраз католического единства и духовной супрематии. Подобное обоснование явлений духовных в порядке земных отношений характерно для де Местра, и посвященный Греции раздел книги «О папе» не является в этом случае исключением.

Наивысшей точкой дискуссии стал вопрос о языке. Поскольку для Александра Стурдзы греческий был источником религиозного просвещения России, де Местр противопоставил ему латынь как язык «цивилизованного мира», чьи границы совпадают с границами Европы: «знак европеизма – это латинский язык». Латинизация была представлена как условие «цивилизационного вхождения» в Европу. А культурная и языковая близость России и Греции в глазах автора книги могла оказаться полезной лишь в случае, если «латинизированная Россия» со временем будет содействовать возвращению Греции «в лоно Латинской Церкви».

Возможно, потому, что книга де Местра предназначалась в первую очередь вниманию Рима, он не придал значения тому, что сам тон его работы ставит под сомнение искренность его попечения о греках: «Может статься, она и победит (пишет де Местр о Греции), но она всегда будет находиться под чьим-нибудь владычеством». Поэтому и перспектива «католического просвещения России» производит впечатление, противоположное цели: «азиатская раса, оказавшаяся в Европе» (определение из более ранней работы де Местра «Четыре статьи о России»), интересует де Местра прагматически – с точки зрения расширения влияния католицизма.

Обычно де Местр до деталей рассчитывал эффект работ на политические темы. Книга «О папе» была написана в надежде получить место папского нунция. Однако в этот раз усилия не принесли ожидаемых результатов. Жесткая политическая форма лишила произведение де Местра привлекательности, которой отмечены его работы на философские темы. А сочинение Стурдзы выигрывало благодаря напоминанию о христианских ценностях: любви, свободе и терпимости. Для «либералов» необычность этой вещи заключалась в соединении свободы с духом веры, а для консерваторов – в напоминании о том, что «устои» должны приближать к свободе во Христе, а консервативная политика – добровольно подчинять себя этике евангельского терпения.

В целом книга «О папе» подчеркнула противоположность двух взглядов на церковное единство. Де Местр отстаивал преимущества «хорошо управляемого здания», могущественного и распростертого по разным частям света; Стурдза – традицию Церкви как духовного союза христиан.