Русский импульс Натальи Нарочницкой (+ВИДЕО)

Что значит любить Россию? И что есть национальное чувство? Какова разница между понятиями Отечества и государства? О русской национальной идее (какой она должна быть) – и историческом задании для государствообразующего народа. Стоит ли защищать плохое государство и о гордости за победу в 1945-м… О многих назревших для русских людей вопросах рассуждает Наталья Нарочницкая в интервью, которая она дала тележурналисту и блогеру Елене Козенковой.

​

Отечество как дар от Бога

– Наталья Алексеевна, вы человек, который получил очень много даров. Ну, во-первых, вы доктор исторических наук, во-вторых, вы владеете несколькими иностранными языками, в-третьих, вы автор многочисленных книг, публикаций и выступлений, в-четвертых, вы просто мама и бабушка. Когда в одной женщине соединяется столько, то, наверно, это от родителей, это от Господа Бога; скажите, пожалуйста, а вот это чувство, эту искру патриотизма кто в вас заронил? Потому что вы как стойкий оловянный солдатик: что бы ни происходило, оно в вас пылает, вы об этом всегда говорите, и если бы вы знали, как это нужно сегодня очень-очень многим людям.

– Приведу небольшой эпизод из своего детства. Помню, как-то папа вел меня по Гоголевскому бульвару, где мы жили в коммунальной квартире, в доме 29. Сейчас это – роскошный дом, фасад восстановили, каким он был когда-то, и там квартиры стоят миллионы долларов, а тогда это была квартира, где сразу шесть семей жили.

Был юбилей, 10-летие Победы, и были развешаны плакаты времен Великой Отечественной войны. Среди них – известный плакат «Защитим социалистическое Отечество!» Я очень рано научилась читать, прочитала эту надпись и спросила папу: «Папа, почему написано, что защитим именно социалистическое отечество? Какая разница, какое оно? Если б немцы на нас до революции напали, разве б мы точно так же не защищались?» Отец меня поднял на руки и поцеловал.

В нем, в моём папе, воплотилась живая преемственность той России, в которой он еще родился. У нас большая разница между поколениями. Папе было 10 лет, когда произошла революция, а его отец был директором народного училища. И мой папа несколько лет проучился в гимназии. Он бесконечно любил Россию во всех ее обличиях, переживая страшно за грехи, нестроения, драмы, с радостью замечая в советское время естественное восстановление элементов традиционной государственности, сокрушался по поводу губительных для наций проявлений марксистской идеологии…

Когда я стала общественным деятелем, у меня родилась такая формулировка, она у меня выросла внутри: есть понятие государства, а есть понятие Отечества. Государство – это политический институт, творение рук человеческих в каждый период истории, оно воплощает в себе все наши же грехи и нестроения, и именно поэтому оно никогда не свободно. А есть Отечество – это дар, данный нам для постоянного продолжения себя в истории, и никто, кто верен своему Отечеству, не отречется и от государства, даже если ему на сегодняшний день всё в нем не нравится.

Соборная площадь Московского кремля

Никто, кто верен своему Отечеству, не отречется и от государства, даже если ему на сегодняшний день всё в нем не нравится

Вот пример русской эмиграции, которая потеряла Родину из-за свершившейся в России большевистской революции. Многие пережили драматические судьбы, связанные с гибелью родных, уничтожением родственников победившей стороной. И как же они отнеслись к нападению Гитлера на Россию? Да, была определенная часть эмиграции, которая радовалась, что наконец-то погибнет этот ненавистный большевистский режим, и некоторые даже готовы были помогать этому на каком-то этапе.

Покойный Никита Ильич Толстой, внук нашего великого писателя, академик, славист, которого я застала еще при жизни, и это были счастливейшие годы нашего общения, рассказывал мне лично вот что: он вырос в Белграде, в эмигрантской среде, и когда случилось это несчастье, когда на нашу страну обрушилась под гитлеровскими знаменами совокупная мощь всей Европы, которая была Гитлером порабощена и работала на его победу, та русская эмиграция разделилась. Он сказал мне (и повторил потом это на телевидении), что «пораженцев», которые хотели поражения советской армии из-за ненависти к режиму (вполне понятной ненависти), было 15–20 процентов, но остальные, ненавидя советский строй, так переживали, что у них случилось что-то похожее на раздвоение личности. В эмигрантской среде начался раскол, дискуссии. Один говорил: «Это самый счастливый день моей жизни». Другие говорили: «Это самый несчастный день моей жизни».

Вот вам судьба двух людей в эмиграции: белый генерал Деникин и композитор Рахманинов. Известно, что к Деникину власовские структуры подсылали своих представителей, чтобы он своим авторитетом «благословил» власовскую армию. В одной из бесед с ними он отверг все предложения и воскликнул: «Я воевал с большевиками, но не с Россией! Эх, если мне бы сейчас должность генерала, я бы немцам показал!»

Изначально Рахманинов не принял революцию, так как он принадлежал к немногочисленной когорте интеллигенции, верующей и консервативной. В годы войны Рахманинов до изнеможения давал концерты, ездил по всем Соединенным Штатам и отправлял деньги… кому? Сталину! Он что, не знал про Сталина, который, прямо скажем, был одним из демонов революции? Хотя, оговорюсь, это имя настолько сложно, что не надо примитивно рассуждать о нем. И произведения Рахманинова, кстати, после этого стали вновь исполнять в стране. На часть присланных средств танк был сделан. О чём это говорит?

В годы войны Рахманинов до изнеможения давал концерты, ездил по Соединенным Штатам и отправлял деньги… кому? Сталину!

Они любили Россию больше, чем ненавидели большевиков! И соображения сохранить Отечество – ради будущей жизни и продолжения в истории – для них были важнее, чем индивидуальное желание увидеть при своей жизни крах ненавистного режима. Это ли не высота национального самосознания? Знаете, это как мать в притче о Соломоновом суде, когда ей предлагают разрубить ребенка пополам… Они предпочли на время ещё отдать Россию большевикам – для того, чтобы иноземец не разграбил бы ее, не превратил нас в свинопасов и горничных, без культуры и возможности продолжать свою историю.

На меня это очень большое впечатление производит! И это основа моего отношения к историческим событиям. Когда я слышу эти бесконечные и периодически выходящие на первый план дискуссии, спровоцированные вновь и вновь, о том, плохим или хорошим было наше государство во время Великой Отечественной войны, мне думается одно: насколько неуместны споры о том, плохим или хорошим оно было! Беда-то то случилась с Отечеством! И надо было на время перестать спорить об устроении государства, чтобы защитить Отечество. Пусть была продлена жизнь советского строя, во время которого было много надежд, что он преодолеет некоторые антирусские элементы марксизма. Не всё, конечно, произошло и могло произойти, но тем не менее мы сохранили себя в истории, мы остались в ней, мы можем выбирать, мы можем продолжать этот спор о государстве, его совершенствовании, всегда будем недовольны, но мы сохранились как нация. Потому что война с чужеземцем – это не место и не время развязывать войну гражданскую, это неправильно, на мой взгляд.

Наталья Нарочницкая Меня поэтому очень удивляют некоторые представители духовенства, которые говорят, что, может, и не надо было защищаться, потому что государство было грешным. И даже одному из них, отцу Георгию Митрофанову, в одном из диспутов на Санкт-Петербургском телевидении я сказала: «Скажите, батюшка, а вот если вы видите тонущего человека, вы, прежде чем подать ему руку, начнете оценивать его? А может, он великий грешник, убийца вчерашний, или насильник и вор, неверный муж и так далее…   Разве в этот момент мы вправе судить? Это Господь рассудит. Наша задача – помочь ближнему. Или вы в ссоре со своей матерью, которая, допустим, оказалась самой никудышной женщиной. Но на нее вдруг напал разбойник, чтобы убить, растерзать, обокрасть, – вы что, будете потирать руки?»

– Обычно эти люди оправдывают власовцев…

– Трудно защитить власовцев! Я помню, как я в 1992-м году впервые участвовала в конференции, прилетев в Новосибирск, где собралось много представителей «белых» кругов, потомков ссыльных (Сибирь ведь). И мне один молодой человек, который где-то пошил себе белогвардейскую форму и в ней ходил, подарил книжку покойного отца Александра Киселёва, который благословлял власовцев. «Вы ее прочтёте, она вас просто перепашет полностью», – сказал он мне. И помню несколько часов полета назад домой, когда я боялась открыть эту книжку, боялась того краха, который должен во мне произойти, краха всех моих устоев. И что же? Я читаю эту книжку – и ничего не нахожу там в качестве оправдания власовского предательства, кроме того, что, обращаясь к какой-то части уже набранных в войско, он говорит, что большевики не оправдали тех чаяний, которые на них возлагались. Он же был вообще-то советский генерал.

В то время большевистская идеология проявляла наиболее агрессивный и жестокий антагонизм ко всему, что составляло красоту и правду русской жизни. Это была воинствующая антирелигиозная, антирусская система, именно у тех пламенных большевиков. Она потом, в советское время, ушла, была нейтрализована, и Советский Союз моего времени был уже совершенно другим. Об этих нюансах тоже не надо забывать, и я в своей книге «Россия и русские в мировой истории» пытаюсь эти нюансы разобрать.

Господь умеет даже грешные дела поворачивать на правильное дело

И это все «оправдание»? И вот тут у меня, в качестве ответа на эту книгу, началась внутренняя работа, где рождались формулировки, о которых я говорю: об Отечестве и государстве, и какова правильная позиция, когда внешний враг напал. И так родилась моя трактовка Великой Отечественной войны как величайшей нашей победы и гордости. И совершенно неважно, что во главе стояла власть, которая рождена была революцией. В этот момент Господь умеет даже грешные дела поворачивать на правильное дело.

От автора: Наталья Нарочницкая, историк, политолог, общественный деятель, в 2003-м году была избрана от блока «Родина» депутатом Государственной Думы четвертого созыва. В 2007-м году Наталья Нарочницкая создала «Фонд изучения исторической перспективы». В 2008-м году возглавила парижское отделение Института демократии и сотрудничества.

Почему надо ездить в Париж…

– В 2008-м году вы возглавили Европейский институт демократии и сотрудничества, созданный российской стороной, и переехали работать в Париж. Я так понимаю, для того, чтобы «наводить мосты» в Европе. Обычно европейцы привыкли нас учить жизни. А тут приезжает Наталья Нарочницкая и говорит: «Будущее Европы – это Россия!» Какова реакция на подобные заявления?

– Я в первом же интервью сказала: «Никого не буду учить демократии». Я хочу отвоевать место в дискуссионном поле, в информационном европейском пространстве, в том числе экспертно-интеллектуальном, для того, чтобы ставить вопросы, которые там уже давно не ставят.

Мы обсуждаем права человека. Мы инициируем разговор о ценностях в категории, «что есть человек вообще». Есть такое определение? Функционирование демократических институтов: мы пытаемся ставить вопросы эволюции – связана ли она с каким-то культурным и историческим контекстом? Есть международное право: мы устраиваем круглые столы и необычайные интересные и яркие конференции по современным драматическим событиям, по Ливии, по Сирии, с привлечением разных экспертов из разных стран и так далее. То есть делаем то, что мало кто там делает.

У меня брали интервью, помню, как только я начала там работать, и жалею, что я не включала диктофон. Просто бы выложила рядом запись с тем текстом, который был опубликован. А еще говорят, что у нас пресса под контролем… Им больше всего нужно было выудить какой-нибудь компромат, оговорку, что меня Кремль финансирует. Хотя это не так. Значит, раз ничего нет, в публикации вижу четыре антипутинских абзаца, и дальше – такая смесь яда с уважением: «Вот какого полемиста русские прислали: ‟Не буду учить вас демократии, – говорит она. – Франция же – родина демократии! Впрочем, и революционного террора тоже”,– добавляет она при случае». А это так.

Франция – родина революционного террора, и большевики были только эпигонами

Франция – родина революционного террора, и большевики были только эпигонами. Я проехала всю французскую глубинку. Она очаровательна, и всюду следы такой былой веры! Какая-нибудь деревушка, а там такое аббатство и такой храм, такая церковь! Думаешь: сколько людей это строило, с какой любовью вырезаны все эти статуи святых, сколько людей молилось там! Остатки Авиньона: папский дворец разграблен якобинцами, изнутри даже фрески содраны, все было предано огню. Еще они смеют нам указывать, что у нас в XX веке были грехи! Только не им указывать. Французская революция на душу населения имела жертв больше, чем все режимы XX столетия! Они этого не хотят признать, и антихристианский, богоборческий аспект Французской революции был скрыт в советских учебниках, а он – самый главный. Там до сих пор сбиты кресты с могильных камней, как и у нас. Потом обнаружила: возьмите любой старый замок, а в нем была когда-то домовая церковь, но она была уничтожена и разграблена. И только в конце XIX века восстановили уничтоженное, и то в виде музея.

– Что вы имели в виду, когда заявляли, что «Россия – будущее Европы»?

– Я имела в виду то, что находит отклик в сердцах думающих экспертов в той же Франции и в целом в Европе. Будущее нам уже готовят. И на наших глазах мы видим совершенно новую конфигурацию сил в мире. Китай не сойдет с пути превращения в великую державу XXI века, семимильными шагами может идти к этой цели. Сколько бы ни старались фрагментировать исламский потенциал, то есть арабский мир, – он растет демографически, представлен нефтяными гигантами Ближнего Востока, его не остановить. Америка свой пик прошла. Она еще надолго может сохранять свое могущество, но пик пройден. Чем больше Европа поворачивается спиной к России, тем меньше она значит для мировых отношений, и даже как союзник для Вашингтона становится просто обеспеченным тылом для той евразийской стратегии, к которой призывал Бжезинский.

Чем больше Европа поворачивается спиной к России, тем меньше она значит для мировых отношений. Только вместе с Россией Европа может функционировать

Россия выжила, она опровергла преждевременные слухи о своей смерти как великой державы. Она доказала, что умеет возрождаться после таких испытаний, кровопусканий, которые не каждой нации по плечу. Запущенный было проект однополярного мира трещит по всем швам: это как неверно рассчитанная траектория снаряда. В это время другие светила разошлись уже совершенно по другим орбитам, и только вместе с Россией Европа может функционировать, быть той стороной в этой новой системе равновесия между Соединенными Штатами и этими восточными гигантами, которые будут все выше и выше в мире – Китаем, Индией. Итак, Европа. Поэтому я совершенно искренне всё время говорю, убеждаю их на разных конференциях, лекциях в Сорбонне, которые я читала в 2009-м году: «Не в Российской великой державе угроза положению Европы, а в ее отсутствии. Напрасно вы аплодировали утратам России. Они не перешли к вам. Вас разве сделала сильнее Прибалтика, Польша и Румыния в НАТО и ЕЭС? Ничем. Наоборот – хваленый экономический каркас Евросоюза едва выдерживает обретенное бремя. Абсолютно. Американские попытки установить ПРО обесценивают полностью тот же ядерный статус Франции». Поэтому думать надо!

Мы должны (я вижу роль нашего института именно в этом) взламывать стереотипы. Мы не изменим навигационную политику французской газеты «Экспресс», конечно, но разворошить гнездо лицемерия иногда получается. Чем выше уровень наших мероприятий, тем чаще такие ехидные статейки появляются.

Мы русские, с нами Бог!

– Оттуда, из Парижа, вам не стало виднее: какой должна быть национальная идея России? Очень сложно существовать государству, у которого нет национальной идеи...

– Нас столько раз об этом спрашивали! Русские идеи написаны Бердяевым и другими умами. Никогда не была эта идея прописана программой из пунктов в столбик. Это невозможно совершенно.

– Какой вы её видите?

– Надо спокойно и уверенно продолжать быть русскими, не бить кулаком в грудь, но и жить без всякого комплекса неполноценности. Нам есть чем гордиться. Мы построили города и промышленность в широтах, где никто этого не делал, где глубина промерзания (даже в московском регионе) – метр семьдесят. Мы прошли от Буга до Тихого океана, через мерзлоту и снег. Мы не уничтожили ни одного народа, который вовлекли в свою империю, мы не отняли ни одного квадратного метра земли, ни одного родника или арыка у какого-нибудь узбекского дехканина и не отдали этот арык ни русскому крестьянину, ни русскому аристократу. Мы отражали внешние агрессии вопреки тому, что про нас говорят. Посмотрите на западные границы державы, они едва удерживались в течение восьми веков с переменным успехом. Это Запад на нас давил.

В конце концов, именно мы победили Гитлера. Это невиданное испытание, национальное сверхусилие, в котором есть «что-то космическое»: здесь мне хочется применить выражение Проханова. Да, мы русские, с нами Бог!

Что касается потребительской цивилизации, мне кажется, надо оставить иллюзии. В наших широтах её невозможно построить. Слишком велика социальная цена на каждого живущего роскошно. У нас она выше в 10 раз, чем на Западе. Но построить сытую, достойную жизнь для всех, конечно, мы должны и обязаны. Позор, что так медленно это происходит, но социальная цена «куршевельского румянца» выше в наших широтах – хотя бы потому, что единица часа комфортабельной жизни в нашем климате намного дороже. Мы еще на той стадии экономики, когда природные условия играют огромную роль.

От автора: В 1990-е годы Наталья Нарочницкая сыграла большую роль в создании и деятельности общественно-политических движений: Всемирного Русского Собора, Императорского православного палестинского общества, Фонда единства православных народов, Фонда «Русский мир». Имеет награды Русской Православной Церкви.

Я с огромной болью наблюдаю сейчас, что происходит на Украине. На мой взгляд, принадлежность к одной большой Церкви нивелирует разницу, в большом государстве ты живешь или малом. Быть носителем огромного духовного исторического задания – это одно: ты – великий игрок человеческой истории. А вот когда ударяешься в местечковость, всё теряешь.

– Какая среди церковных наград для вас самая дорогая?

– Награда Равноапостольной Великой княгини Ольги: её мне буквально за три недели до своей кончины вручил Патриарх Алексий. Я помню, какой он был пастырь: и мудрый, и добрый, в глазах – такое теплое снисхождение, как у отца по отношению к своим детям. У меня тогда был юбилей, и в том наградном листе так было четко написано, сколько мне лет должно исполниться. А он, как человек воспитанный, спокойно читает, а когда доходит до места «в связи с днем рождения», не называет, как благовоспитанный человек, возраст дамы, особенно когда это 60, а наоборот, обходит стороной, понимаете? Это так трогательно было. Такой штрих к портрету. Вообще, наши Патриархи – исповедники.

Сколько бы ни критиковали наших лидеров, духовных и политических, нельзя, чтобы критика переходила в глумление. Когда занимаешься политикой по-настоящему и бываешь всё время на международных конференциях, встречаешься с представителями экспертного сообщества в Англии, Франции, слышишь выступления президентов, всех их деятелей, – видишь, что они просто пигмеи, не побоюсь этого слова.

Потрясение детства, или что такое уйти от отца

– Сейчас многие захотят услышать ответ на вопрос, как сегодня противостоять ювенальным технологиям, пришедшим к нам с Запада, которые разрушают ту самую семью, о который мы говорили.

– Я знакома с одним американским профессором, христианином, который приходил к нам, предлагал сотрудничество. Он исследовал технологии отнятия детей у американских пар и считает, что ювенальная юстиция связана с тем, что гомосексуальным парам нужно одно – чтобы был «парк» свободных детей. Ювенальная юстиция полностью противоречит христианским отношениям между детьми и родителями. Законодательная база для защиты детей от убийств и побоев, от порочных родителей была достаточной у нас и без этих ювенальных идей.

Ювенальная юстиция полностью противоречит христианским отношениям между детьми и родителями

– Комиссии по делам несовершеннолетних неплохо справлялись с этой задачей…

– Ювенальная юстиция – это еще и доктрина, которая не считает семью великой ценностью, доктрина, которая ставит выше всего ценности материального достатка. Например, можно забрать детей у бедных и отдать их в детский дом. Там же есть велосипедик, есть компьютер, а у бедных этого нет.

– У нас общество организовалось, дает отпор, где возможно…

– Я сама подписывала письмо против ювенальной юстиции. Думаю, на этом поприще мы еще поборемся, и есть шанс не допускать самых крайних законодательных инициатив.

– На Западе это происходит, по-моему, очень легко и просто.

– Предлагают доносить, а сотрудники этих систем и служб получают зарплату, они должны оправдать свое существование, свою деятельность. Они видят синяк у ребенка на детской площадке, шлепнул кто-то своего малыша: «Тебя не папочка побил? Ты нам позвони, пожалуйся, пожалуйся на папу. Мы его призовём к порядку». Можете представить, что это вообще для ребенка?

У меня, кстати, был в детстве случай. Папочка меня наказал за дело, и довольно серьёзно, я с рёвом побежала во двор, хлюпая носом, и какая-то тетя проходит и говорит: «Девочка, что ты плачешь? А ты от папы уйди!» Вы не представляете, что со мной было! Я на неё чуть не с кулаками: «Тётька, противная, пусть меня папочка каждый день бьёт, я от него никуда не уйду!» Я бежала на наш третий этаж без лифта. Помню, как мое сердечко колотилось, я с ревом влетела в квартиру, бросилась на папу, уткнулась в него. Он был тоже очень счастлив, потому что также переживал, но должен был соблюсти лицо и проявить, так сказать, строгость ко мне за мои поступки. Боже мой, как можно это нарушать?! На этом фоне Троцкий просто отдыхает, с его идеей отнимать детей после годовалого возраста, чтобы воспитывать новых. Нет, нет, только семья!!!

Иваны между Западом и Востоком

– Очень долго раскачивали наше национальное самосознание до предела, чтобы мы стали «Иванами, не помнящими родства». Мы не стали. Этот нравственный барометр в нас еще живет. Борьба между Западом, который проповедует, что нет уже границ между добром и злом, и нами, – это не новый ли виток борьбы западников и славянофилов?

– Для того чтобы называться славянофилами или западниками, нужно иметь то великое образование, которым отличались представители двух течений в русской мысли. Они, кстати, тогда не были антиподами, а были богатыми гранями, двумя сторонами русского сознания.

Константин Дмитриевич Кавелин, русский историк, признанный западник, говорил, что ни один думающий и благородный человек не может не чувствовать себя наполовину славянофилом и наполовину западником. Беда в том, что ни то, ни другое не разрешило проблемы русской жизни. Славянофил Иван Киреевский сказал, что, как бы кто-нибудь из нас ни желал искоренения либо всего русского, либо всего западного, не будет ни того, ни другого, поэтому нам поневоле надо ожидать чего-то третьего, вытекающего из взаимодействия этих двух начал. Нынешний спор между нашими доморощенными славянофилами и нашими воинствующими либертаристами-западниками, прежде всего, отличается страшным упрощением понятий.

Наши западники знают только, как банки функционируют на Западе. Но знают ли они (да и читали ли?) Пролог Фауста, и что это пересказ в художественной форме Книги Иова Многострадального? Думаю, ни за что не догадаются и не знают этого. Тема утраты границ между добром и злом, правдой и ложью, красотой и уродством, гармонией и какофонией, грехом и добродетелью, эта главная тема волнует весь христианский мир. И Россия здесь – удерживающая, безусловно. Более того, великая европейская культура вся пронизана христианским духом. Она романтична, конечно, и прелестна в каком-то смысле, экзальтированна. Это герой Шиллера говорит, что «честь дороже жизни». То же самое говорит Иван – крестьянский сын в нашей сказке: «Двум смертям не бывать, одной не миновать». То есть нравственный выбор – это нерв культуры, и пока человек ощущал эту грань невидимую, но ощутимую, между грехом и добродетелью, добром и злом, – развивалась человеческая культура, и человечество шло вперед.

Нравственный выбор – это нерв культуры. Импотенция культуры наступает тогда, когда этот нравственный выбор перестает быть нервом творчества

Да, нам дана свобода воли – это великий дар Святого Духа. Можно человека заковать в цепи, но невозможно заставить его любить своего мучителя. Дух его всегда свободен, но есть еще и плоть. Сейчас свободу превратили в свободу плоти и гордыни. Плоть-то рождается как раз несвободной, но полностью зависит от узких параметров физической среды: от кислорода в воздухе, от температуры между таким-то и таким-то градусом, от необходимости кушать, а потом избавляться от продуктов диссимиляции или ассимиляции. Если быть влекомым позывами своей плоти, то превращаешься в животное. Недаром еще Платон говорил (это великое суждение из дохристианского мира): человек – смесь животного и Божественного. Но есть свобода воли, человек сам отчитается перед Богом за свои поступки. И эта свобода дана ему вместе с умением различать добро и зло, правду и ложь. Вот в этом треугольнике – свобода воли человека, соблазн зла и идеал добра – метался человеческий дух, родив великую европейскую культуру, великую русскую культуру.

Импотенция культуры наступает тогда, когда этот нравственный выбор перестает быть нервом творчества. «Гений и злодейство – две вещи несовместные», – слова Пушкина, вложенные им в уста Моцарта. Импотенция культуры лишь подтверждает богословское утверждение, что зло не имеет потенциала ни к творению, ни к творчеству. Если мы не защитим эти границы, то человечество просто очень быстро падет в эту бездну.

Как нам быть

– Вы сейчас возглавляете еще и Фонд исторической перспективы. Само название Фонда располагает к разговору о том, что же там у нас на горизонте? Какой должна быть Россия, какой ей предназначено быть в ближайшем будущем?

– Такое название придумали, постоянно оглядываясь назад. Чтобы как-то охватить перспективу, надо знать ретроспективу, постоянно панорамно охватывать взглядом всю нашу историю, не выбрасывая из нее ни одной страницы, переворачивать эти страницы, не глумясь над жизнью отцов, не совершая грех библейского Хама. Без идей нет будущего. Русскому человеку мало просто так прожить – ему нужен смысл жизни за пределами личной жизни. Поэтому так важно сберечь свою нацию, сохранить этот русский импульс истории.

«Россия и русские в мировой истории» – так называется моя 600-страничная книга. Вот это – моя боль, моя задача. Я хочу, чтобы мы из поколения в поколение продолжали свою историю, воспроизводили цели и ценности своего национального бытия, чтобы мы осваивали наши холодные, часто неприветливые территории, чтобы наша внешняя политика служила не каким-то абстракциям, как при Козыреве, в начале 1990-х, а созданию тех самых благоприятных условий, при которых мы можем из поколения в поколения воспроизводить цели и ценности своего бытия.

Нам, безусловно, нужны идеалы свободы, а не тоталитарного подавления личности, но мы должны прекрасно понимать, что «я» и «мы» – это категории, которые живут неслиянными, но и нераздельными одновременно, и «мы» – это не просто сумма «я». Как член «мы», «я» обретает такие личные качества, которых не было бы у него на необитаемом острове. Понятия совести, чести и милосердия рождаются только на основе, данной нам свыше, заложены в каждом сердце человека, даже если он думает, что он неверующий.

«Я» и «мы» – это категории, которые живут неслиянными, но и нераздельными одновременно, и «мы» – это не просто сумма «я»

Поэтому я верю в эту перспективу, думаю, что Россия еще не все слова сказала миру. «Не хороните русский народ преждевременно, – как писал Иван Ильин, – он восстанет из мнимого гроба и потребует назад свои права». Мы сами у себя отнимаем права и энергию – своим нигилизмом, иррациональным всеобщим обличительством. Это еще перестроечный синдром. У нас без резкого суждения о политике уже нет адреналина. У нас нет традиции спокойно обсудить, у нас либо дремлет политическое чувство (считаем, что все равно ничего не меняется), либо мысль начинает бить фонтаном. Везде спокойнее, везде с каким-то здоровым скепсисом относятся, у нас же слишком пламенно. У нас поэтому очень трудно прививаются, если вообще привьются когда-нибудь, традиции спокойного политического соперничества, которые позволяют соперникам из разных партий бывать на одних приемах, жениться друг на друге и т.д. А у нас посмотришь, какие лозунги несут: ненависть, злоба, мат, грубость... Мы этим себя унижаем. Удержитесь от оскорблений, потому что этим вы оскорбляете Россию, а не того конкретного человека, которого вы хотите оскорбить.

И не надо ждать, что «заграница нам поможет». Мы в этом, надеюсь, уже убедились. Это тоже одна из причин антизападнических настроений, которые заняли место настроений прозападных, царивших после Перестройки. На Западе на нас смотрят как на предмет, который может или не может послужить их интересам. Есть, конечно, в любой европейской нации искренне симпатизирующие нам люди, интересующиеся, любящие русскую культуру, спокойно и лояльно относящиеся к России, хотя они, конечно, не доминируют. Тем не менее никто нам не поможет. Поэтому надо уповать только на свои силы и, с кем бы мы ни имели дело, надо измерять их поступки, распознавать истинные намерения. Иван Ильин писал, что нельзя ждать от клеветника правды, от поработителя освобождения, от религиозного совратителя какого-то сочувствия – это неверно.

– И как нам быть?

– Надо быть открытым миру (это свойство русской души), но при этом сохранять свою особость (а это уже есть свойство любой личности и нации) – стремление сохранить индивидуальное и всеобщее. Мы – одновременно и часть всеобщего, и индивидуальные. И на каждом этапе нам кажется: либо то, либо другое подвергается какой-либо опасности. И поэтому мы то изолируемся, чтобы набрать силу, как бы прижавшись к матери сырой земле, как в сказках написано, то опять открываемся миру.

Изоляция для России губительна – как и для любого народа, но и растворение губительно тоже. Где эта грань, как ее найти? Мы всегда будем дискутировать на эту тему. Всегда.