О помяннике моего дедушки – священномученика Илии

Ольга Сергеевна Четверухина – внучка протоиерея Илии Четверухина, трагически погибшего за веру в советском лагере в Вишере, в ста километрах от Соликамска. Она является автором книги «Слава Богу за все!», посвященной детальному исследованию биографии не только отца Илии, но и всех, с кем он дружески общался и кто был ему духовно близок. А круг этих лиц весьма широк и необыкновенно значителен: это практически самые выдающиеся священнослужители, впоследствии многие из них – известные новомученики и исповедники Русской Православной Церкви XX столетия.

Искус благополучия

Портрет сщмч. Илии Четверухина – Ольга Сергеевна, давайте поговорим о тех людях, чьими трудами, молитвами и подвигами созидалась Русская Православная Церковь во время безбожных гонений XX века. Но, наверное, если смотреть на это с духовной точки зрения, Церковь в какой-то степени испытывает гонения и сегодня, как вы думаете?

– Конечно, гонения существуют и сегодня. И я свято верю, что у нас и сегодня есть истинные батюшки, есть и истинные архиереи, которые во главу угла своей жизни и своего служения ставят именно веру во Христа, именно желание служить Богу, желание служить людям, желание спасения души. Они есть и сейчас, конечно. Собственно, ими и жива сегодня Церковь, ими она, веруем, и будет жить.

– Но мы так говорим, будто бы перед кем-то оправдываемся: да, есть у нас еще люди, которые «к тому же и молятся». И даже среди батюшек (я перефразирую одного автора) «еще встречаются верующие люди». Есть и верующие архиереи, добавим от себя... Мы как будто пытаемся перед кем-то оправдаться! Потому что вновь живем в такое время, когда Церковь подвергается немыслимому осмеянию, оклеветанию, злоречию, даже порой презрению. Я имею в виду, конечно, прежде всего, так называемые «либеральные СМИ». Как часто с большим удовольствием ведущие той или иной программы сегодня «проходятся» по Церкви, будто и не было страшной эпохи гонений, жертв, страданий новомучеников! Как будто бы не было расстрела святых Царственных Страстотерпцев!..

Как же так получается, что наше государство (вроде бы светское, а отчасти – и православное, и проповедующее какие-то «духовные ценности») допускает подобные вещи?

– Государство у нас светское, и эти «либеральные СМИ» на этом очень даже спекулируют. Они всячески повторяют: «Какое право вы имеете нам что-то запрещать, у нас же светское государство!»

Но дело даже не в этом. Знаете, такое впечатление создается, что Церковь наша, может быть, не совсем выдержала «искус благополучия». Потому что когда были гонения, когда были мучения, тогда, собственно говоря, тело Церкви составляли самые верные, самые преданные, самые верующие, самые истинные христиане. А сейчас, когда эти гонения прекратились, то в какой-то степени церковное служение превратилось просто в работу. Более или менее выгодную.

Мне страшно говорить эти слова, но мне кажется, что это правда. Некоторые люди выбирают церковное служение не потому, что они веруют в Бога и хотят Ему служить, хотят спасения себе и своим близким, а потому, что им надо жить, обеспечивать свою семью и свои материальные запросы.

Некоторые люди сейчас идут служить в Церковь не за идею, а просто как на службу

И вот этот искус благополучия, искус того, что Церковь перестали гнать, перестали преследовать людей за приверженность Церкви, – это и обусловило то, что некоторые люди сейчас идут служить в Церковь не всегда за идею, а очень часто – просто как на службу.

– «Не ради Иисуса, а ради хлеба куса»?

– Да, вот именно: «ради хлеба куса». И вот это – действительно большое искушение.

Вы знаете, когда я сейчас читаю о первых христианах первых веков, когда я пытаюсь себе представить, что они переносили – какие гонения, какие муки, какие страшные казни, какие мучения, – я не могу себе представить, что человек может это перенести! Причем – просто за идею, за веру. Он ничего ведь за это не имел, кроме обещания вечной жизни!

Это же просто немыслимо! Я даже иной раз и читать просто не могу, мне просто больно даже читать это, я оставляю и закрываю книгу. Потому что просто душа рвется на части!..

В начале XX века, конечно, верующих осуждали не на такие физические муки, которые придумывали древние язычники, но все равно – муки эти были страшные! И были тяжелейшие испытания, чисто физические, которые люди все равно переносили мужественно, они закаляли их. Но силы переносить все это им давала искренняя вера: если бы не было такой веры, они бы не шли на это.

На самом деле, конечно, были у нас и отступники, которые примыкали или к «Живой церкви», или к другим каким-то расколам, для того чтобы уцелеть, чтобы спасти свою бытовую, так сказать, сторону жизни.

И, мне кажется, именно благополучие очень трудно пережить , чтобы сохранить чистоту тех людей, которые причастны к Церкви. Это очень сложно.

Целая эпоха гонений

Священномученик Илия в лагере Летом у меня было время, и я, наконец, добралась до «Помянника» своего дедушки, священномученика Илии Четверухина. Этот «Помянник» потряс меня совершенно! Когда я его обрабатывала, у меня был просто необычайный подъем духа (на самом деле, это не пафос какой-нибудь).

Во-первых, общее количество поминаемых в нем лиц приближается к тысяче. Это чисто количественно. И второе, самое, наверное, существенное, – это то, как люди, которые сначала были записаны «о здравии», потом почти все (ну, во всяком случае, очень многие из них) были переписаны в раздел «об упокоении».

Потом из числа этих людей, которые были поименованы «о здравии», вычеркивались дедушкой имена тех, кто стал отступником. И вот, я расшифровывала все эти записи и все эти имена, анализировала все эти зачеркивания – и старалась понять: что и почему стоит за каждой чертой рукописного текста. И, вы знаете, открылась такая богатая картина жизни наших христиан в коммунистическую эпоху гонений! Целая эпоха гонений... Наверное, ее нельзя приравнивать к эпохе гонений первых христиан, но это все-таки тоже очень важная и очень трагическая страница в истории Церкви в России.

– Ольга Сергеевна, мы с вами – люди отчасти советские. Ваш дедушка пострадал от советской власти, но многие его современники не почувствовали страшных тисков советской власти. И когда сейчас предлагаешь им осмыслить, какой ценой построено это мнимое, кажущееся счастье, – большинство из них не хотят слышать о ГУЛАГе, о лагерях, о расстрелянных, об умученных. О тех, кто нес тяжелейший крест на бесконечных советских стройках...

– Я даже не знаю, что сказать, потому что жертвы, которые были принесены в период советской власти, – я не знаю, – вряд ли можно их сосчитать!

Вот недавно я нашла очень интересный материал о Вишерском лагере, где погиб мой дедушка. Там есть музей, и там проводят экскурсии. И кто-то там задал вопрос сотруднику: «А сколько, собственно говоря, в этом лагере погибло людей?»

Понимаете, в чем дело: говорят, например, сколько было расстрельных приговоров, потому что это точно установленная величина (по-моему, около двух миллионов...).

– Но это же колоссальная величина!..

- Цифра сама по себе чудовищная, да! Но ведь на самом деле погибших было в десятки раз больше! Потому что даже в Вишерском лагере люди, проводившие экскурсию, уточнили, сколько тут было больных и сколько погибших. Они там работают, они знакомы со всеми архивами Вишерского лагеря (уж они никак не могут ошибаться!), и они дали такую информацию: 30 процентов. 30 процентов – это процент гибели заключенных!

То есть расстрельные списки – это одно, а гибель в лагере – это другое. И что же: мы не считаем этих людей погибшими?! Мы не считаем их пострадавшими?!

Это ведь такие же герои – такие же подвиги эти люди совершали. Они не предавали, они продолжали стоять на своем, верить, не совершали никакого предательства. Они продолжали свою линию, за это они страдали и погибали.

Совершенно неважно было, что человек погибал: тут же на его место присылался следующий

– Как и ваш дедушка?

– В том числе и дедушка! Он же не был расстрелян, на него нет расстрельного приказа, как, например, на митрополита Петра (Полянского). На митрополита Петра просто есть приказ: «расстрелять», и все... А на дедушку нет такого приказа. Он погиб в числе этих «тридцати процентов».

Поэтому говорить о том, сколько действительно погибло в ГУЛАГе, в лагерях, – очень трудно. И конечно, эта величина неизмеримо больше, чем та величина, которая соответствует приказу «расстрелять».

Поэтому говорить о том, что был какой-то «гуманизм» или что-то подобное в советское время, – это настолько цинично!

Дедушка писал, что они строили какой-то завод и построили в итоге химический комбинат «Вещхим». Огромный завод они построили за 18 месяцев! И когда журналисты задавали вопрос, как можно такой огромный завод построить за 18 месяцев (тем более учитывая условия Севера, отсутствие транспорта и т.д.), руководство лагеря честно ответило: «Ну, у нас же был неисчерпаемый ресурс рабочих рук!» Совершенно неважно было, что человек погибал: тут же, моментально, на его место присылался следующий. Это такой цинизм, который просто потрясает!

Мне приходилось работать дознавателем

– Cейчас, как отмечают некоторые историки, мы несколько начинам забывать о подвиге новомучеников. А ведь это были необыкновенные люди!

– Да, вы знаете, то, что я занималась изучением Синодика моего дедушки, имело очень большое значение лично для меня. Потому что я познакомилась с людьми совершенно необыкновенными, стоящими настолько выше нас всех, что я могу перед ними только преклоняться! Только преклоняться и падать ниц, потому что люди эти буквально всем жертвовали ради Бога, ради спасения своей души, ради своих ближних! И люди эти были, помимо всего остального, очень доброжелательными к окружающим. Все-таки самое главное в Православии (а я всегда была и буду православной) – это любовь. Если есть любовь, то все хорошо, а если этой любви нет, получается подмена...

– Ведь ее, эту любовь, не подделаешь, правда?

– Нет! Любовь – это лакмусовая бумажка. Если ты с любовью – у тебя все получится так, а если без любви – будет все наоборот. Вот, я считаю, что это главное, это основное.

И я думаю, что люди, поименованные в Синодике моего дедушки, именно этим и отличаются: они любили людей, они любили Бога, думали о вечности. Они старались совершать высокие поступки и высокие деяния, они не разменивались на мелочи и презирали всякую мишуру.

Священномученик Илья Четверухин с семьей. 1926 г Это все было у них на такой «высокой ноте», что постараться понять их мы сегодня можем, но подражать им очень трудно, потому что мы совершенно по-другому живем: живем преимущественно материальным, завязаны на все материальное, к сожалению. И, к еще большему сожалению, на такое же материальное ориентированы и некоторые члены Церкви, священнослужители, архиереи... Вот это очень печально. Потому что, мне кажется, что если человек верит в Бога по-настоящему, то он не будет уже так заботиться о своем материальном благополучии.

Что, собственно, человеку нужно: чтобы он был сыт, в тепле, имел крышу над головой. А вот эти все излишества, умопомрачительная роскошь – все это отвращает окружающих, вызывает в них нехорошие чувства, вызывает зависть, раздражение... Не нужно этого! Ни у преподобного Сергия Радонежского, ни у Серафима Саровского, ни у Игнатия (Брянчанинова), ни у Феофана Затворника не было никаких особых материальных благ. Да и вообще они жили самым скромным образом. Однако они являются такими светильниками нашей Церкви, на которые мы до сих пор ориентируемся в своей духовной жизни и бесконечно их уважаем и почитаем...

– Расскажите, как вы нашли этот Помянник, что это вообще такое, чтобы читатели имели представление, какую грандиозную работу вы проделали.

– Помянник я не нашла, его мне отдал мой дядя, Серафим Ильич, младший брат моего папы, который был ближе всех по духу из сыновей отца Илии – и к дедушке, и к бабушке. Он хранил свидетельства об их духовной жизни и старался ее как-то увековечить. Так получилось, что почему-то он все это решил отдать мне...

Не знаю, тогда я была еще совершенно не готова к этому, но что-то он, наверное, во мне заметил и выбрал, что называется, «меньшее зло»...

В один мой приезд к дяде Симе в Петербург (он и раньше мне много чего дарил и передавал, так получилось, что у меня образовался довольно хороший архив) он передал мне в том числе вот и этот Помянник.

Я смотрела на него сначала со страхом: во-первых, он рукописный, надписи и зачеркнуты местами, и перечеркнуты. Мне казалось, что я никогда в нем не разберусь.

Все откладывала и откладывала, но потом все-таки решила взяться за дело. Знаете, первое, что бросается в глаза, когда открываешь раздел «О здравии», – это огромное количество вычеркиваний. И я сразу, конечно, решила проанализировать, в чем тут дело. Ну, и поскольку я довольно хорошо знаю судьбы его близких, знакомых, друзей (пришлось мне все это изучать, когда я книжку писала), очень многие персоналии я просто угадывала (там, где нет фамилий, одни имена).

Некоторые имена были вычеркнуты черными чернилами просто потому, что люди эти ушли из жизни. Некоторые ушли из жизни в связи с какими-то естественными причинами, некоторые были погублены в лагерях, расстреляны.

Там есть, например, такой очень интересный момент. Раздел «О здравии» начинается с имени Патриарха Тихона. Так и написано: «Патриарх Тихон», потом: «митрополит Петр» (понятно, что это Полянский). Потом: «митрополит Сергий». Митрополит Петр потом зачеркнут: это понятно, он погиб. А митрополит Сергий зачеркнут синим карандашом.

Я стала соображать: ведь когда писался этот Помянник, митрополит Сергий-то был жив! Значит, имя Сергия (Страгородского) дедушка вычеркнул именно по принципиальным соображениям. Он просто перестал его поминать!

И у него был один друг, который впоследствии стал «сергианцем», и его имя тоже было вычеркнуто синим карандашом из раздела «О здравии».

– То есть аналогия очевидна?..

Это очень интересный памятник, по нему просто читается история Русской Православной Церкви начала XX века

– Да-да, я сразу как-то это поняла... Поэтому выделено синим карандашом, а не черными чернилами. Но вообще-то, это очень интересный памятник, этот Помянник, потому что по нему просто читается история Русской Православной Церкви начала XX века: очень много там интересных людей, интересных моментов. Мне приходилось работать буквально каким-то исследователем, дознавателем.

Встречаются, например, такие имена: «протоиерей Иоанн», «протоиерей Алексий». И невольно думаешь, кто же это? Такие вроде бы распространенные имена...

К счастью, составитель был очень внимательным и ставил дату кончины. И тут я стала соображать: кто же это у нас, например, «протоиерей Иоанн». Посмотрела – стоит дата кончины Иоанна Кронштадтского! То есть этого выдающегося святого пастыря дедушка знал просто как «протоиерея Иоанна». Это сегодня мы знаем его как святого праведного Иоанна Кронштадтского, тогда же он таковым не был. Конечно, дедушка не был с ним лично знаком, но все-таки он служил какое-то время при жизни Иоанна Кронштадтского!.. А с отцом Алексием (Мечевым) был не просто знаком, а дружен. Они ходили друг к другу чай пить, отец Алексий очень уважал матушку Евгению, общался с ней от души.

Понимаете, оказалось, что в Помяннике представлен целый сонм людей, которые сейчас очень у нас известны и многими почитаются (некоторые имеют даже всенародное почитание), а тогда, читая Помянник, за них просто молились как за друзей, как за близких людей...

– Меня, например, чрезвычайно впечатлило перечисление людей ближнего круга отца Илии (в вашей книге «Слава Богу за все»). Это истинные подвижники благочестия, все почти – новомученики. Например, митрополит Серафим (Звездинский), которого я глубоко почитаю, а также множество других лиц, которые ныне прославлены в лике святых.

В круге его друзей оказались самые верные православные христиане, которые потом отдали свои жизни за веру

– Там было всего 9 человек, из них только один не стал впоследствии священномучеником. Да, в том числе там был и Серафим (Звездинский): он был не просто другом, он был шафером на свадьбе отца Илии. То есть так получилось, что в круге его друзей оказались самые интересные, самые верные православные христиане, которые потом, не задумываясь, отдали свои жизни за веру.

Знаете, об этих великих людях, которые там упоминаются – и о Патриархе Тихоне, и о митрополите Петре (Полянском), – нужно говорить подробно. Митрополита Петра я тоже очень почитаю, судьба просто необыкновенная у этого человека: он стал митрополитом тогда, когда это уже был заведомо смертельный риск. Уже все знали, что становиться священнослужителем – это просто смертельный риск, а он им становится! Это дорогого стоит!..

Митрополит Петр (Полянский) – это, конечно, совершенно уникальная личность, героическая личность...

Но мне хочется поговорить сначала не об этих великих людях, а о простых прихожанах отца Илии – таких, как мы с вами. Которые ничего особенно не делали, а могли только ходить в храм, верить в Бога, воспитывать своих детей.

– Давайте поговорим об этом в следующей части нашей беседы.

(Окончание следует.)