Протоиерей Владимир Ринкевич: «Самое трудное – быть священником не по названию, а по сути»

Протоиерей Владимир Ринкевич, настоятель церкви Свв. апостолов Петра и Павла в Новой Вильне (район на востоке Вильнюса), председатель Социального отдела Виленско-Литовской епархии, – из семьи потомственных священнослужителей. У Престола Божия служили его отец, дед и прадед – вначале в Беларуси, потом, после переезда, в Литве. Сам отец Владимир родился уже на территории Литвы (ещё советской – в 1982-м году), здесь же получил образование и был рукоположен в священный сан. До назначения в Петропавловскую церковь служил в храме Свв. Константина и Михаила г. Вильнюса.

Путь к священству и служение

Протоиерей Владимир Ринкевич – Мой прадедушка, отец Захарий, стал священником в Беларуси во времена немецкой оккупации, – рассказал отец Владимир. – Потом его дочка вышла замуж за моего дедушку, отца Василия. Он был в одном из первых после войны выпусков Минской духовной семинарии. Прошёл через хрущёвские гонения, сейчас живёт в Вильнюсе, ему 92 года. Мой папа и его брат тоже стали священниками. Но у моего дяди родилась только одна дочка, а у папы – я и трое дочерей. Мне мама и сказала: «Ты и будешь священником, кому же ещё в нашем роду быть?»

– В этом есть своя логика.

– Однако мне было неприятно, что за меня кто-то решил, кем я буду. Поэтому я всеми силами (здесь был ещё и подростковый протест) доказывал, что вот, никогда не стану священником! Пойду работать куда угодно, только не буду священником, так как священство – это тяжело, это не моё призвание, я не такой хороший, я плохой и так далее. Правда, отец меня поддерживал мыслью о том, что священником нужно становиться в более зрелом возрасте, изначально получив светское образование. Поэтому я закончил Педагогический университет в Вильнюсе (по специальности «математика и информатика»). Обучаясь в педагогическом, я параллельно на «вечернем» изучал психологию в Московском экономико-лингвистическом институте. И после женитьбы, имея уже два диплома, получил от Митрополита Хризостома предложение стать диаконом, даже без семинарского образования.

– И вы тогда согласились, невзирая на свой первоначальный протест?

Пойду работать куда угодно, только не буду священником, так как священство – это не моё призвание

– Да, согласился. Владыка мне сказал: «Нужны диакона, а ты всю жизнь при Церкви, всё знаешь. И диакон – это всё-таки не священник». Я не отказался, подумав: всё-таки я хожу в храм каждую неделю, тружусь при храме постоянно, и моё служение лишь примет более ответственную форму – я стану клириком. Принимая предложение архиерея, я понимал, что хотя диаконство не будет моей основной формой деятельности, я всё же получу возможность стоять у Престола. Меня рукоположили, но в скором времени владыка Хризостом предложил мне стать уже священником.

Вот здесь я уже отказался, объяснив: «Владыка, я недостоин. Есть много других, более достойных меня людей». На это митрополит ответил: «Если бы ты сказал наоборот, я бы задумался над твоим рукоположением. Никто не достоин, но есть слово ‟надо”, есть послушание». Владыка вроде бы и не «давил» на меня, скорее призывал, говоря: «Выбирай сам, но я тебя призываю к этому служению». И я в какой-то момент, даже неожиданно для себя, согласился стать священником. Так вот получилось, что то, от чего я отказывался в детстве, отрочестве и юношестве, случилось.

– Но ведь у вас была уже на тот момент светская работа?

– Да, была. Я ещё студентом начал работать, преподавал программирование. Также подрабатывал водителем в похоронном бюро. Я и сейчас подрабатываю – и учителем, и водителем. Потому что доход в храме – на содержание сотрудников, коммунальные услуги, ремонт, поддержание социальной деятельности, развитие приходской жизни – всё-таки недостаточный… Я вообще придерживаюсь мнения, что в церкви должна быть отдельная копилка для священника, куда люди могут жертвовать именно на содержание духовенства. А требы станут «бесплатными», так как это неправильно, когда люди, жертвуя, по сути «покупают» требу. Многим зачастую вообще непонятно выражение «пожертвование за требу». Ведь в нас воспитывают мышление потребителя. И тут, как ни назови, если даёшь деньги – значит покупаешь, думают люди.

– То есть у вас в храме конкретные тарифы на требы не установлены?

– Нет, конечно. У нас в епархии владыка к этому вообще строго относится – всё за пожертвование. И мой отец, и дедушка, и все батюшки, кто меня окружает, поддерживают идею, что не нужно называть какие-то цены. Сколько люди хотят, столько пусть и жертвуют. И нередко бывает, что за Венчание, Крещение, погребение ничего не дают. Или не хотят люди давать, или не могут.

– Но ведь такая система бьёт по благосостоянию священника. Не стоит ли искать другие варианты? Например, вводить десятину.

В храме не народ для священника, а священник для народа

– Я думаю, что нет: в храме не народ для священника, а священник для народа. Людям надо объяснять, рассказывать, что мы – служители, с чего мы живём. Нужно говорить, что если я как священник не смогу из пожертвований собрать сумму, которая необходима для оплаты питания моей семьи, учёбы детей, топлива на машину, обслуживания квартиры или дома, то я буду работать на светской работе. И время, которое я могу потратить на нужды прихожан, в том числе на беседы, образование, освящение квартир и тому подобное, я буду посвящать работе. Возможно, я не смогу отпеть вашего усопшего ближнего в удобное для вас время, так как я буду занят на работе. Но если люди будут жертвовать на содержание священника достаточно для проживания его семьи, я смогу уделять первостепенное время нуждам прихожан, а светская работа отойдёт на второй план или вообще не будет в ней необходимости.

Отец Владимир Ринкевич с семьей – Но вам-то в любом случае приходится работать…

– Да, пока что приходится, потому что за счёт пожертвований я порой не могу оплатить текущие бытовые расходы. И людям надо всё это говорить, объяснять. Может ли случиться, что прихожане совсем перестанут жертвовать на содержание священника? Да, и такое возможно. Но тогда мне не останется ничего другого, как сказать: «Так как вы перестали мне жертвовать, то и вам я не смогу уделять достаточно времени, так как буду большую часть дня работать». Может быть и такое, что в какой-то момент люди вообще уйдут из храма и скажут: «Вы нам, батюшка, не нужны». Не думаю, что священник должен за ними бежать, предлагать свои услуги и просить денег. Мы, духовенство, служим Богу и людям – до тех пор, пока нужны людям. Если людям вдруг перестанет быть нужен священник, я останусь верным Христу и продолжу Ему служить, только в иной форме, а уж заработать на пропитание смогу в другом месте, на светской работе.

– Отец Владимир, вы, конечно, во многом понимали, что такое иерейское служение, так как воспитывались в священнической семье. Но всё же – что для вас оказалось наиболее тяжёлым и, возможно, неожиданным?

– Наверное, самое трудное в священстве – это быть священником не по названию, а по сути. Ведь как понимается священство в Евангелии, в учении Церкви? Прежде всего, как высокий уровень жертвенности. Готов ли ты, идя по улице, всё раздать, вплоть до своих ботинок и рубашки? Готов ли днём и ночью молиться за умирающего? Готов ли, будучи сильно уставшим, бросить всё и бежать к больному, утешать его, когда он плачет и ему плохо? Если не готов, тебе тяжело, устал, жалеешь себя, оправдываешь себя, избегаешь трудностей, ищешь какой-то комфорт – значит, думается внутри, ты не до конца священник. Чувствуешь слабость, какую-то недоделанность. Здесь можно провести параллель с людьми, которые говорят: знаете, я сейчас в храм хожу чуть-чуть, но я займусь нормально духовной жизнью потом – когда буду старше, когда состарюсь. И поблажки, которые даёшь себе, которые, конечно, иногда нужны (такие, как отдых, свободное время), нередко мучают совесть. Честен ли я до конца с собой? Не получается ли так, что в храме я священник, а в миру – простой «дядя», что теряешь единство духа, целостность?.. Иногда чувствуешь, что за словами «мы, священники, – тоже люди» скрываешь или леность, или греховность. Вот в этом я вижу самое трудное в священстве – быть всегда единым, цельным.

Литовцы, украинцы и Православие

Церковь Первоверховных Апостолов Святых Петра и Павла в Новой Вильне

– Отец Владимир, есть ли у вас прихожане-литовцы? Именно коренные литовцы, а не поляки, белорусы или русские, пусть даже и родившиеся в Литве?

– Для начала надо ответить на вопрос: кто такой прихожанин? В Новой Вильне, где я служу, несколько тысяч православных жителей, и все они могут считаться прихожанами моего храма. Но на службу приходит человек 80, максимум – 100. А где остальные? Они едут в другие храмы или вообще никуда не идут. В этом районе литовцев в целом немного, но они есть. Правда, коренные литовцы на богослужения больше тянутся в те храмы, где служат на литовском языке.

– А вы служите полностью на церковнославянском?

– Да. Хотя иногда какую-то молитву по-русски произносим. На требах нередко читаем на том языке, который понятен собравшимся. Часто на литовском. Мне, например, иногда половину Крещения, Венчания или Отпевания случается произносить на литовском языке. Приходилось и на польском служить. Вот на белорусском никто никогда не просил, но если человек знает белорусский, то он, как правило, хорошо понимает и по-русски, и по-церковнославянски. Всё-таки языки родственные, – не польский и не литовский. Литовец, например, ничего не поймёт по-русски или по-церковнославянски.

– Отец Владимир, а нет ли в Литве со стороны местных жителей, литовцев, отношения к Православию как к иностранной вере? Может быть, люди говорят, что Православная Церковь – это русская, Московская Церковь, чуть ли не Церковь государства-оккупанта?

– Я думаю, что из всех стран Балтии у Православной Церкви в Литве наилучшее положение. Вы, наверное, знаете, что в Эстонии параллельно с Московским Патриархатом действует Церковь Константинополя, а в Латвии в конце прошлого года было принято решение о государственной регистрации структур Вселенского Патриархата. В Литве нет ничего подобного. Видимо, во многом это связано с позицией владыки Хризостома ещё в советские времена, когда он публично поддержал независимость Литвы. За это он даже претерпел определённые гонения. Но независимое литовское государство было очень благодарно Православной Церкви за поддержку. Конечно, прошло уже много лет, события остались в прошлом, но хорошее отношение к Православию сохранилось. Хотя не скрою, что иногда в адрес православных говорят злобно и негативно, но не даём ли мы сами, православные, для этого повод? И всё-таки нужно учитывать, что нас, православных, в Литве совсем немного – всего 4%. Ведь в Латвии иная ситуация, не так ли?

Из всех стран Балтии у Православной Церкви в Литве наилучшее положение

– Да, в Латвии и Эстонии русскоязычные и православные составляют меньшинство, но меньшинство значительное – более трети всех жителей этих стран.

– Вот именно. А в Литве даже те, кто настроен негативно, понимают, что горстка верующих людей, которые собрались в основном в Вильнюсе, Клайпеде, Висагинасе, существенного влияния на ситуацию в стране не имеют. И странно как-то переживать по этому поводу. Нас, православных, очень мало, хотя и намечается тенденция роста Церкви за счёт эмигрантов из Украины. Дружественные отношения Литвы с Киевом дают о себе знать. На рабочие места уехавших на Запад граждан Литвы приезжают украинцы и белорусы. Как правило, это православные люди, которые заходят в храм, иногда становятся постоянными прихожанами. В то же время влияет на ситуацию позиция Православной Церкви о невмешательстве и аполитичности. Владыка Хризостом постоянно придерживался этой позиции. И нынешний архиерей, владыка Иннокентий – священнослужитель с большим опытом служения в Церкви, много лет прослужил в Западной Европе. Он тактичен, не затрагивает политически больные темы, умеет не раздражать людей, а наоборот, поддерживает хорошие христианские отношения со всеми. Среди моих друзей-литовцев я никогда не встречал негативного отношения к Русской Православной Церкви. Но если человек подлый и ищет причину поссориться, поводом для ссоры может бы всё: твоя профессия, происхождение, цвет волос. Ему не нужно даже касаться темы религии.

– Отец Владимир, нет ли среди украинцев, приезжающих в Литву, антимосковских настроений?

– Я ни разу такого не встречал. Люди приходят, радуются, что видят православную церковь, радуются, что видят православного священника, что им можно помолиться. И тему Патриархата никто не затрагивает. Возможно это потому, что у нас особенно чувствуется, что Литва – отдельное государство, может, из-за языка…

– Но ведь в Литве, в отличие от Латвии и Эстонии, Церковь не имеет официального статуса автономии.

– Да, у нас нет официального статуса автономии, мы – обычная епархия Русской Православной Церкви. Но у нас отношения с государством такие, что нам оно и не нужно, мы свободно можем исповедовать свою веру, служить Богу. Можно отметить, что и состав нашего духовенства постепенно меняется. Если раньше большинство священников были русские, белорусы, украинцы, то сейчас всё больше священников уже с литовскими корнями, которые родились и всю жизнь прожили в Литве, получили образование в Литве, свободно говорят по-литовски.

– То есть в Литве в принципе не было никаких попыток увести Церковь в Константинополь, особенно после известных украинских событий?

– Я ничего такого не встречал. Слава Богу, мы в Литве живём мирно, молимся о единстве Православия во всём мире.

Церковь и государство в Литве

В Литве не декларируются на официальном уровне особые отношения какой-то конфессии (или конфессий) и государства, но в целом власти лояльно относятся к нуждам религиозных групп, в том числе православных. Возможно, на практике положение православных в Литве даже лучше, чем в соседней, преимущественно православной Беларуси (в которой сейчас и проживает автор этих строк).

– Действительно, говорят, что у православных в Беларуси хорошие отношения с государством, – отметил отец Владимир. – Но я спрашиваю у белорусских священников: «А в школы вы ходите?» – «Нет, – говорят, – не пускают». И почему так, если отношения хорошие? Почему нет уроков религии? Здесь, в Литве, я спокойно иду в школу и веду уроки религии, и получаю как учитель зарплату от государства. Хотя у нас никто не декларирует особые отношения: наоборот, государство подчёркивает, что оно светское, и его отношение ко всем традиционным религиям одинаковое. Есть семь традиционных религий, и по процентному соотношению определяются государственные праздники. Католиков больше – значит, католические и будем праздновать. В России и Беларуси высокий уровень поддержки государством Православной Церкви, но в то же время, я знаю, там сохраняются памятники Ленину, улицы Октябрьские, Комсомольские, Советские.

Вильнюс. Фото: enjourney.ru

– Или Володарского, Урицкого, Войкова…

– То есть улицы имени всех этих революционеров, убийц. У нас в этом плане поступили мудро, здесь сразу сказали, что коммунизм со всеми репрессиями – это плохо. В Литве улицам вернули исторические названия, что в том числе помогает изучать историю страны – на слуху имена деятелей разных исторических эпох.

– Но даже в условиях отделённости государство в Литве помогает Церкви?

– Есть, например, такой нюанс: у нас священники не платят налоги, так как мы живём за счёт пожертвований. Тем не менее священнослужители всех традиционных религий имеют медицинское и пенсионное страхование. Как объясняют представители госструктур, это делается для того, чтобы священники могли посвятить часть своего времени добровольному служению в социальных учреждениях. За посещение тюрем и больниц государство священникам не платит прямо, но, не взимая налоги, предоставляет пакет социального страхования.

– Отец Владимир, а как обычно организована помощь государства на реставрацию храмов?

– Здесь такая ситуация. Например, есть старый храм, которому более 100 лет. Этот храм могут включить в список памятников культуры (а могут и не включить – это зависит от ряда причин). И если храм попадает в реестр охраняемых памятников, то государство может выделить деньги на его ремонт, реставрацию.

Есть такой яркий пример: огромный храм в Швянчёнисе, в котором мало прихожан. Крыша там была в ужасном состоянии, даже крест на куполе накренился. Для епархии ремонт такого здания был крайне обременителен, но когда храм включили в реестр охраняемых памятников, то с получением государственной поддержки там начались ремонтные работы. Они ведутся медленно, долго, но ведь это лучше, чем ничего, не так ли? Конечно, есть и сложности, когда храм включён в реестр охраняемых памятников культуры. Например, в Петропавловском храме, где я служу, сломались на улице две ступеньки, так что люди не могли уже безопасно по ним ходить. Но убрать эти ступеньки и поставить новые, или их починить без проекта и согласования я не имею права, так как храм охраняемый. Пришлось сделать временный деревянный настил поверх старых ступенек… Как и везде, есть свои плюсы и есть определённые минусы.