Идеи литовского олигарха

«Дьявол – обезьяна Бога», – писал священномученик Ириней Лионский, поясняя, что лукавый в силу творческого бессилия не способен созидать свое, а потому искажает сотворенное Богом и старается пристроить возле церкви свою нечестивую «часовенку».

Вот и на Красной площади в Москве близ величественного собора Василия Блаженного есть такая «часовенка» – Мавзолей с трупом Ленина. В православных храмах есть мощи святых, и здесь тоже «мощи» – нарумяненная мумия «святого» вождя революции. Советских школьников в обязательном порядке водили в Мавзолей, а после поклонения мумии они должны были написать в сочинении о величии вождя революции и воспеть его: «Ленин всегда живой, Ленин всегда со мной». Но дети есть дети. И один простодушный ребенок написал в сочинении: «Ленин лежал в гробу, как пластмассовый». Сочинение сочли идеологической диверсией, и «диверсанту» крепко влетело сначала на педсовете, а потом дома. Словом, нас с детства учили врать.

Ленин был самым великим «святым» Страны Советов. Но кроме него были «святые подвижники» – у каждого поколения свои, но непременно окруженные тем ореолом святости, когда их неустанно величали СМИ, шло всенародное прославление, а гражданам вменялось в обязанность подражать им. Таким было когда-то движение стахановцев, названное так в честь шахтера Алексея Стаханова, выполнившего за смену 14 рабочих норм. Позже было движение гагановцев – это в честь героини тех лет Валентины Гагановой, которая добровольно перешла в отстающую бригаду и вывела ее в передовые. В народе тогда пели частушку:

Брошу я хорошего,
Выйду за поганого.
Пусть все люди думают,
Будто я Гаганова.

В добровольно-принудительном порядке в гагановском движении участвовали все – рабочие, колхозники и даже школьники. В нашем классе на роль гагановки выдвинули робкую отличницу, обязав ее подтянуть и перевоспитать злостного хулигана и двоечника Погосова. Перевоспитание завершилось тем, что хулиган научил отличницу курить, а потом они целовались в зарослях сирени.

Уточню сразу: я с большим уважением отношусь к Алексею Стаханову и Валентине Гагановой. Самоотверженные были труженики. Речь идет лишь о том феномене, когда во времена тотального атеизма советская власть облекала свои начинания в форму некой религии без Бога, внушая людям веру, что именно так можно построить на земле рай, то есть коммунизм. Вот и расскажу об опыте построения коммунизма в одном отдельно взятом литовском селе.

Знакомство с этим опытом состоялось так. Однажды по случаю очередного юбилея делегацию московских писателей и журналистов отправили в Литву, а там нам предложили ознакомиться с передовыми достижениями народного хозяйства. Короче, привезли нас в передовое село. Мои спутники, люди бывалые, сразу же устремились к конечной точке маршрута – в банкетный зал, где уже были накрыты столы с изысканными литовскими ликерами. Мне же, как человеку непьющему и ничего не понимающему в ликерах, было рекомендовано ознакомиться с достижениями.

Зрелище, признаюсь, было любопытное. Вместо привычной деревни коттеджный поселок, где у каждой семьи свой двухэтажный особняк с городскими удобствами: ванная, туалет, газ, телефон и централизованное отопление из общей котельной. К сожалению, рождаемость в Литве низкая, семьи немногочисленны. А потому предполагалось, что столь благодатные жилищные условия породят и ту благодать, когда в каждом особняке будет семеро по лавкам. Прогнозы были самые радужные, но рождаемость еще больше пошла на спад.

Возле особняков были лишь узкие полоски земли, на которых росли цветы. И было что-то чужеродное в этой урбанизированной деревне, где возле домов нет огородов. Нет хлева, где, пережевывая сено, шумно вздыхает корова, а в курятнике клекочут куры.

– А зачем? – сказал сопровождавший меня парторг. – У нас как при коммунизме: всё бесплатно.

Оказывается, они действительно жили как при коммунизме. И зачем ходить за коровой и горбиться в огороде, если можно подать заявку, и вам бесплатно привезут на дом всё необходимое: картошку, морковку, молоко или яйца.

– У людей должен быть тосуг, – важно сказал парторг, выговаривая «д», как «т».

– А что делают, – интересуюсь, – люди на досуге?

– Пьют, – засмеялся он. – Владас звонит Петрасу и говорит: «Что ты делаешь?» – «Пью». – «И я пью. Давай выпьем вместе».

– Совсем спиваются мужики, – вмешалась в наш разговор бабуля, долго жившая в России и хорошо говорившая по-русски. – И без коровки стало скучно жить. Раньше придешь в хлев расстроенная, а она дышит теплом тебе в ухо и слезы слизывает со щек. Очень ласковая у меня была коровка, а теперь я без ласки живу.

– Вам давно пора пообедать, – настоятельно порекомендовал парторг.

И вдруг я почувствовала, что ему до смерти надоело рассказывать байки про коммунистический рай. Мы взглянули друг на друга, улыбнулись и поняли без слов: по отношению к коммунизму мы одного поля ягоды. И что поделаешь, если советская власть устроила на литовской земле «витрину коммунизма» для Запада и вбухивает в эту показуху миллионы, разумеется, российских рублей? Знакомиться дальше с показухой как-то расхотелось, и мы решили ограничиться посещением музея старого быта.

Это был даже не музей, но усадьба 40-х годов XX века, сохраненная в том первозданном виде, что даже казалось – хозяева всё еще живут здесь или вышли отсюда на минуточку. Солнце золотило массивные бревна старинного дома, построенного прочно и на века.

Дом осеняли зеленые кроны дубов, могучих, столетних и таких величественных, что вдруг вспомнились слова поэта: «Высокие деревья, как молитвы». Это была та Литва, в которую я влюбилась с первого взгляда. В памяти замелькали кадры из фильма: на красивых конях красиво скачут лесные воины, «мишкенайте», и воюют с большевиками за богатую вольную Литву. Конечно, в идейном смысле это были плохие «редиски», но сердце сочувствовало именно им.

А в доме, казалось, продолжалась жизнь. На громоздком деревянном ткацком станке хозяйка ткала еще совсем недавно это толстое серое сукно, колючее на ощупь. Возле корыта с бельем – глиняный горшок с золой и мыльником (это трава такая). Мыло, оказывается, было слишком дорогим, и стирали такой вот смесью. На каганце лучина для освещения дома. Но больше всего меня поразили самодельные спички. Да каким же надо обладать терпением, чтобы вытесать из дерева эти тонкие палочки. Уму непостижимо – на спичках экономят!

В деревенском доме. Литва

– Хозяин усадьбы был бедным человеком? – спрашиваю парторга.

– Это Йонас был бедный? – усмехнулся он. – Богаче Йонаса никого в округе не было. Олигарх был, по-нынешнему. А потом пришла советская власть и, как это сказать по-русски, взяли кота за ворота и в тюрьму. Долго сидел, но вернулся довольным.

– Как довольным?

– А вы сами с ним поговорите. Он рядом живет.

Вот и не знаю, как рассказать о человеке, который вернулся из лагерей не то чтобы довольным, но благодарным жизни за ее уроки. Однако по порядку.

Йонас очень обрадовался, когда парторг представил меня как писателя из Москвы, и тут же извлек из сундука полсотни или больше толстых тетрадей, исписанных таким мелким-премелким почерком, что стало понятно: он экономил бумагу.

– Я тоже пишу, – сказал он взволнованно. – Тут вся моя жизнь.

Парторг сразу заскучал при виде тетрадок и заторопился к гостям.

– Назовите любой год и любую дату, – торжественно объявил Йонас, – и я вам зачитаю, как прошел этот день.

Я называла наугад годы и даты, а Йонас зачитывал летопись своей жизни: «15 мая. Восход солнца в 4:47». Это была удручающе однообразная летопись, где менялись дни и годы, время восхода и захода солнца, но неизменным оставалось одно – Йонас спал не больше четырех часов в сутки, а остальное время неистово работал во исполнение любимого завета протестантов: «Трудолюбивые приобретают богатство» (Притч. 11: 16).

– Говорят, вы были самым богатым человеком в округе, – спрашиваю Йонаса, – и некоторые даже завидовали вам?

– Да, мне многие завидовали, – сказал он, приосанясь. – У меня был железный плуг, а не деревянная мотыга, как у прочих. Я имел вторые штаны – настоящие, из магазина, а не эти колючие, из самодельного сукна. И в кирху я приходил в сапогах. О, все оглядывались: «Он в сапогах!»

Правда, в кирху, признался Йонас, он шел сначала босиком: берег сапоги. И только неподалеку от кирхи, вымыв ноги в ручье, надевал свою драгоценную обувь.

Миф о богатой Литве, которую потом разорила Москва, рушился на глазах. Позже я специально поинтересовалась статистикой: 80% населения довоенной Литвы были заняты в сельском хозяйстве, из них только 2% имели кожаную обувь, а остальные ходили в деревянных башмаках. Вот цены тех лет в переводе на натуральные продукты: один костюм – 3000 литров молока или 16 700 яиц. Одно платье – 15 кур или 10–15 килограмм сливочного масла.

– Я так хотел купить велосипед, – вдруг как-то по-детски жалобно сказал Йонас, – но за него надо было отдать пять коров! Разве можно себе такое позволить?

На условия жизни в лагере он не жаловался, привыкнув еще на воле вставать раньше, чем зэки, спать меньше заключенных, а работать он умел и любил. Наконец, в лагере, как считал Йонас, ему повезло: он работал на огородах при зоне. Когда-то единственный во всей округе он выписывал сельскохозяйственный журнал, знал в теории новинки сельхозтехники и передовые приёмы агротехники. Как он мечтал воплотить это на практике, но удалось купить лишь железный плуг. Зато на зоне он развернулся и выращивал такие рекордно-высокие урожаи, что начальство удивлялось неистовому литовцу, готовому работать даже при луне. Йонаса поощряли, разрешая ему посещать лагерную библиотеку.

– Я всегда хотел учиться, хотел читать! – восклицал он. – Я читал в лагере. Я читаю сейчас!

Йонас торопливо доставал из сундука подшивки каких-то старых журналов, учебники и среди них учебник «Астрономия».

– Я думал всю жизнь, – продолжал он, – и понял: главное зло – это богатство и зависть, самая черная зависть, если у кого-то чуть-чуть больше вещей. Я знаю, как правильно устроить жизнь. Запишите, пожалуйста. У меня всё продумано.

В изложении Йонаса план переустройства мира выглядел так. У всех людей должна быть одинаковая одежда и одинаковая еда. Ничего лишнего, чтобы не было зависти! Тогда наука и ученые будут править миром, а люди станут ходить в библиотеки и читать книги.

– Простите, но всё это похоже на зону, правда, без колючей проволоки, – возразила я Йонасу.

– А знаете, что страшнее зоны? – горько сказа он. – Это когда человек экономит на спичках и гробит жизнь ради вторых штанов. Правильно меня посадили, правильно. Таких сумасшедших надо сажать!

На том мы и расстались. Вернулась я в банкетный зал как раз к тому моменту, когда здесь, как во всяком приличном застолье, решали судьбы мира.

– У нас в центре России сёла без газа, а у вас к любой деревушке подведен газ. На чьи денежки, а? – наседал на парторга маститый писатель.

– Сама даете, как тураки, – отбивался парторг. – Нет, дурнее русских только мы, литовцы!

Закончились пререкания тем, что двое спорщиков обнялись и дружно исполнили международную русскую песню «Катюша».

***

С годами многое забывается. А недавно я снова вспомнила Йонаса, прочитав пророчество преподобного Серафима Вырицкого: «Придет время, когда не гонения, а деньги и прелести мира сего отвратят людей от Бога, и погибнет куда больше душ, чем во времена открытого богоборчества».

Правда, мера богатства у каждого своя. По настоящему богатых людей на планете не так много, и даже знаменитый список «Форбса» вполне исчерпаем. Основное население земли – люди среднего достатка. И однажды американские социологи провели эксперимент среди клерков среднего класса, подразделявшихся в свою очередь на клерков старших и младших. У старших были телефоны с особой кнопочкой-пупочкой, вешалки для одежды особенной формы и еще какие-то специальные мелочи, позволяющие им чувствовать себя своего рода «майорами» и «генералами» среди серого офисного планктона. И вот приходят однажды старшие клерки на работу, а у них обычные телефоны и вешалки, как у младших клерков. В деловом и в материальном плане этих людей никак не утеснили, но с них, если так можно выразиться, сорвали погоны офисного генералитета. Кому-то стало дурно, кто-то в панике пил валерьянку, а одного клерка в тяжелом состоянии увезли в реанимацию.

В том-то, вероятно, и заключается главная трагедия богоборчества, что здесь ничтожное превращается в великое и люди веруют в значимость престижной тряпки, телефона с особой пупочкой или такой вешалки, какой нет у «серых» людей.

Р.S. На днях увидела по Интернету видео, где шоумен читал похабные издевательские стихи про Ленина, а зал гоготал. Так вот еще раз о Мавзолее: раньше сюда приходили ветераны, по-своему любившие Ленина, а теперь приходят в основном «гогочущие». Можно любить или ненавидеть Ленина, но издеваться над покойным не в чести на Руси. Пора похоронить покойника. Давно пора.