Как бывший епископал стал православным священником

Добраться из Сан-Франциско до Беркли оказалось очень просто: около получаса на местной скоростной электричке БАРТ – и я уже выходил на станции «Эшби», от которой до церкви Святого Иоанна Крестителя не больше пяти минут пешком. Священник Эдвард Хендерсон служит здесь более 6 лет – с осени 2013 года, почти сразу после своего рукоположения в священный сан. Батюшка проделал удивительное путешествие – от прихожанина обычной Епископальной церкви во Флориде до иерея автокефальной Православной Церкви в Америке.

Наш разговор начался с моих расспросов о том, как обычный американец из Флориды, выросший в религиозном, но очень далёком от Православия окружении, всё-таки нашёл свой уникальный путь к истинной вере.

Священник Эдвард Хендерсон

– Я родился и вырос в городе Форт Майерс, на юге Флориды, – рассказал отец Эдвард. – Мои далёкие предки переселились во Флориду ещё в конце XVIII века, так что мы не были сравнительно новыми переселенцами, какими являются большинство жителей этого штата. Родители принадлежали к Епископальной Церкви; я тоже её посещал. Поскольку государственные школы в США не всегда хорошие, в возрасте 11 лет меня определили в частную школу, а затем я пошёл в католическую школу, так как эта школа давала очень хорошее, качественное образование. В этой школе были уроки религии; кроме того, мы посещали католические богослужения. Службы у католиков и епископалов похожи, поэтому я понимал, что происходит на богослужении. На уроках религии я открыл для себя много интересного; тем более что эти уроки вёл католический священник. Помню, на одном из уроков, отвечая на вопросы учащихся, он сказал, что Католическая церковь была основана Иисусом Христом, в то время как остальные церкви основаны людьми. Мне тогда было 15 лет, и я никогда не слышал об этой идее. Она меня очень заинтересовала, я стал изучать этот вопрос. Читая разные книги, я понимал, что не согласен с тем, что говорил Лютер и в особенности Кальвин. Многие вещи мне казались просто ужасными. В итоге к 17 годам я уже был убеждён, что должен стать католиком.

Я понимал, что не согласен с тем, что говорил Лютер и Кальвин. Многие вещи мне казались просто ужасными

– Вы сообщили об этом родителям?

– Да, я поговорил и с католическим священником, и с родителями. Мама мне сказала, что я много лет участвую в жизни прихода, поэтому не должен просто так взять и уйти. Она посоветовала мне поговорить с епископальным священником. В итоге у меня состоялся разговор с помощником священника, который ранее был методистом, а затем присоединился к епископалам. Я ему объяснил, что не согласен с протестантизмом, что я вижу в католицизме историческую Церковь, которая является мировой Церковью, в то время как епископалы лишь отделились от католицизма при Генрихе VIII и очень связаны с Англией. Мой собеседник ответил, что понимает меня, что у него был бы со мной серьёзный разговор, если бы я планировал уходить в другое направление протестантизма, например, к баптистам или пятидесятникам. Но поскольку я собирался идти к католикам, он лишь посоветовал мне ещё познакомиться с Православием или униатством. С его точки зрения, эти деноминации были практически идентичны: он считал, что униаты – это православные, находящиеся в союзе с Римом.

– Интересно: епископальный священник предлагает обратить внимание на Православие...

– Да, он отметил: в семинарии у них акцент делался на том, что Великий раскол в христианстве – это Реформация. Но сам священник сказал, что в его понимании по-настоящему серьёзный раскол – это Великая Схизма 1054 года. Как он подчеркнул, именно тогда на Западе что-то потеряли. Потом он начал рассказывать мне о Православии, причём рассказывал так, что я его спросил: почему же вы сами не стали православным? Он мне ответил, что его смутила чрезмерная национальная замкнутость Православия, поэтому выбор был сделан в пользу Епископальной церкви. Кстати, спустя много лет этот служитель стал православным, правда, не священником, а мирянином (священником он стать не мог, поскольку состоял во втором браке).

– И вы решили прислушаться к его совету?

– Я был любознателен и решил: до перехода в католицизм я изучу и Православие, и униатство. Тем более что о Православии я знал на уровне информации из разных кинофильмов и «National Geographic». Я сходил на литургию к униатам, но не скажу, что мне у них понравилось; к тому же они служили очень быстро, всего за один час. Также я узнал, что в моём городе есть две православные церкви и монастырь. В монастыре подвизались всего три монаха, но они были замечательными людьми, и я, пробыв в монастыре всего один час, решил потом прийти снова. Я взял визитку у одного иеромонаха, позвонил ему и договорился о встрече. Мы с ним проговорили 5 часов! Беседа что-то во мне перевернула, я решил узнать о Православии ещё больше. Сходил на службу в греческую церковь, также побывал на службе в монастыре. Там служили на английском; литургия шла 2,5 часа, в традиционном греческом стиле. Скажу честно, у меня не было чувства, как у святого князя Владимира, будто я нахожусь на небе, а не на земле. Но зато было другое: литургия мне казалась безвременной. Она была одновременно древней, современной и будущей, она находилась за временными рамками. Кроме того, служба не была для меня «иностранной», всё было понятно и комфортно, слова были понятными, хотя звучало византийское песнопение. Этот опыт оказался для меня очень позитивным.

– Но вы ещё посетили литургию в Греческой Церкви.

– Да, я ходил к ним, но они как-то были не очень дружелюбны. Кроме этого, Греческая Церковь в США очень опротестантилась: например, они используют музыкальные инструменты на богослужении (органы). Нередко греки, приезжающие из Греции в США, ходят в русские церкви, так как видят, что у русских всё более похоже на службы в Греции, чем у американских греков. Кстати, службы в Греческой Церкви тоже урезались, в то время как в монастыре всё делали правильно (например, на литургии не было такой странной практики, когда после чтения Евангелия сразу начинается Херувимская песнь). Поэтому на монастырских службах мне хотелось быть каждый день. К концу лета 1995 года я окончательно решил перейти в Православие, в декабре стал оглашённым и в июне 1996 года был крещён в монастыре. Правда, этот монастырь в 1996-м году был в старостильном расколе, но через 2 года Митрополит инициировал воссоединение с канонической Церковью, и мы вошли в состав Константинопольского Патриархата в 1998-м году. Но при этом монастырь сохранил все свои богослужебные традиции; для нас изменилось только то, что мы стали поминать, кроме нашего Митрополита, также Патриарха Константинопольского.

На монастырских службах мне хотелось быть каждый день

– А как ваша семья восприняла ваш переход в Православие?

– Моей маме изначально не нравилось, что я хочу уйти. При этом вероучительные моменты не играли никакой роли: епископалы принимают «теорию ветвей» и считают, что все конфессии составляют Церковь Христову. Просто мама говорила, что мы ходим в церковь вместе, как семья, а в случае моего перехода в Православие не сможем более этого делать. Наверное, тогда, в 17 лет, я был чрезмерно ревностным, и со мной было тяжело говорить. Это моя вина. Но в конечном итоге родители увидели всю серьёзность моих намерений и смирились с моим решением. Более того, спустя 10 лет они оплатили мне учёбу в православной семинарии. У нас давно прекратились всякие споры, хотя родители до сих пор остаются членами Епископальной церкви. Почему? Я бы и сам хотел это знать.

В конечном итоге родители смирились с моим решением

– Скажите, а почему вы решили идти далее, приняли священный сан?

– В США вообще немало священников, которые пришли в Православие из других конфессий. Есть даже приходы, где большинство верующих и духовенства изначально не были православными. Отмечу, что моя мама хотела, чтобы я стал священником (в Епископальной церкви), но, говоря откровенно, меня никогда не интересовала такая перспектива. Но, перейдя в Православие, я стал размышлять о том, как могу послужить Церкви. Рассматривал, например, вариант поступить в монастырь и стать монахом. Но я ещё получил светское образование, закончил магистратуру (в области филологии) и затем нашёл работу учителем английского в Москве. В России у меня случился личный кризис, я даже думал уйти из Церкви, но затем решительно отказался от такой идеи, сказав, что всё-таки я хочу служить Церкви. Я был вовлечён в деятельность Валаамского подворья в Москве (это вблизи Белорусского вокзала), пел там в хоре. Друзья мне советовали поступать в семинарию, и у меня появилась мысль, что, отвергнув вариант поступления в семинарию, я многое потеряю. Я не исключал вариант поступления в России, но затем понял, что особой нужды в американском священнике в России, в общем-то, нет. Я родился в Америке – поэтому нужнее там. Я вернулся в США, посетил Владимирскую и Тихоновскую семинарии, сделав выбор в пользу последней (просто потому, что когда я туда приехал, у меня сразу возникла мысль: это именно то место, где я бы хотел учиться). В семинарию я поступил в 2006-м году, через 10 лет после того, как стал православным.

В семинарию я поступил в 2006-м году, через 10 лет после того, как стал православным

Считаю, что это было правильное решение. Сейчас людям, которые обращаются в православную веру и при этом хотят немедленно идти в семинарию, я рекомендую подождать хотя бы 5 лет. Такие решения нельзя принимать только под воздействием эмоций.

– За 10 лет точно можно проверить, насколько глубоко и искренне желание послужить Церкви...

– Да, я очень хотел быть в Церкви, причём для меня была неприемлемой ситуация, когда, например, я не могу из-за работы посетить праздничное богослужение в будний день (скажем, Рождество Пресвятой Богородицы, Преображение Господне и так далее). После окончания семинарии в 2009-м году я был ещё в поиске, но потом смог найти преподавательскую работу в Сан-Франциско, в школе Св. Иоанна (она расположена внизу кафедрального собора РПЦЗ, на бульваре Гири). Однако в плане богослужений моим домом стал кафедральный собор Святой Троицы ПЦА (Православной Церкви в Америке); я, как мирянин, участвовал в деятельности прихода. Когда мне исполнилось 35 лет, я стал думать о монашестве, но как-то понимал, что это не для меня. Однако не очень мне хотелось и создавать семью. И вот на Прощёное воскресенье 2013 года владыка Сан-Францисский Вениамин (Петерсон) сказал, что мог бы рукоположить меня во диакона на праздник Пятидесятницы. Таким образом, я получил 100 дней на размышление. Я чувствовал мир в душе; также мой духовник и мои родители были согласны (у меня не было с ними конфликтов из-за того, что я, со своей стороны, лишаю их возможности иметь внуков). Но диаконом я пробыл не очень долго, так как в октябре 2013 года меня рукоположили во священника и назначили на приход Св. Иоанна Крестителя в Беркли. До сего дня это мой первый и единственный приход. Если он так и останется единственным местом моего служения, то для меня это просто замечательно. Я знаю священников, которые всю жизнь, до выхода на пенсию, прослужили на одном приходе, и вполне позитивно отношусь к тому, что и у меня может быть такая перспектива.

– Отец Эдвард, давайте поговорим о языках богослужений. Насколько мне известно, вы сочетаете английский и церковнославянский?

– Да, это так. У нас есть то, что я называю литургия А и литургия Б. На одной литургии часть службы – на церковнославянском, оставшаяся часть – на английском. На литургии Б всё меняется: то, что было на английском, мы служим на славянском, а то, что было на церковнославянском, служим на английском. Раньше в церкви Св. Иоанна Крестителя почти всё было на церковнославянском, но в приходе есть люди разных национальностей, и, кроме того, я заметил, что даже дети русских эмигрантов, рождённые в США, уже американизированы и нередко совсем не понимают церковнославянского. Мне известны случаи, когда прихожане, не понимавшие языка богослужений, уходили из Церкви. Поэтому службы на английском стали необходимостью. Правда, на будних днях в богослужении обычно доминирует церковнославянский. Вот проповеди я говорю исключительно на английском. Если говорить на двух языках – русском и английском, получается слишком долго.

– Наверное, в языковом плане есть и другая проблема: при доминировании национального языка (русского, греческого и т.п.) возникают ситуации, когда люди приходят в Церковь не столько по религиозным, сколько по культурно-национальным мотивам. Что вообще можно сделать для того, чтобы православные приходы не превращались в подобие культурно-этнических клубов?

– Это непросто, мы не можем управлять людьми, не можем их заставить что-то делать. Конечно, мы пытаемся сплотить людей; у нас есть общая трапеза после службы, я провожу для взрослых занятия по основам Православия. Хотели открыть воскресную школу для детей, но к этой инициативе не было проявлено интереса. Вначале я вообще думал, что мне будет несложно с прихожанами, так как я знаю русский язык, жил в России, а священник, который готовил меня ко Крещению, хорошо знал представителей ещё дореволюционной России. В России конца 1990-х, когда я там жил, сложилась новая, постсоветская культура Православия, причём люди были очень ревностными по вере. Но в итоге оказалось, что эмигранты, прибывшие в Калифорнию, не имели ни культуры дореволюционной России, ни России новейшего времени. У них оставалась советская ментальность: можно прийти в церковь на несколько минут, поставить свечку и уйти. Возможно, такая модель поведения была приемлема в СССР, где были преследования верующих, но я пытался донести до людей, что сейчас они находятся в США, где совсем другая ситуация. Они этого не понимали или не хотели понять. Говорили мне, что Церковь не должна меняться. Конечно, в Церкви остаются неизменными догматы или нравственные постулаты, но люди почему-то считают, что не должны меняться те странные религиозные практики, которые были ранее (как будто эти практики идут чуть ли не от апостолов). По их мнению, настоящее Православие – это когда ребёнка крестят на дому, на службу можно приходить к её самому концу, а причащаться в лучшем случае дважды в год. К сожалению, тяжело убедить людей в обратном, что-то изменить.

– Вы как-то сказали, что в Сан-Франциско и в целом в Bay Area (районе Залива) всё очень секуляризировано. Как это влияет на прихожан церкви, семьи, детей?

– Это для нас проблема. Многие дети уходят из Церкви после поступления в университет. Одна из сложностей в Калифорнии – это повсеместное принятие гомосексуализма. Так, если вы говорите, что однополые отношения – это грех, то вы такие же плохие, как и те, кто выступал против прав чернокожего населения. В нашем регионе можно увидеть немало протестантских храмов, на которых вывешены радужные флаги, демонстрирующие их положительное отношение к гомосексуализму. В Православной Церкви мы подчёркиваем, что, конечно, любим всех, но гомосексуальное поведение неправильно, греховно. Из-за этого мы порой теряем людей, которые говорят, что мы «гомофобы», что мы «ненавидим гомосексуалистов».

В нашем регионе можно увидеть немало протестантских храмов, на которых вывешены радужные флаги

Есть и другие проблемы: например, многие спортивные клубы проводят тренировки по воскресеньям. Я порой слышу от родителей: наш сын не пришёл на литургию, потому что у него сегодня теннис. Хорошо, но что для вас более важно: теннис или Святое Причастие? Некоторые прихожане мне сообщают, что не смогут прийти на воскресную службу, а потом я вижу по их фотоотчётам в Фэйсбуке, что они в этот день ездили на вечеринку или куда-то выбирались на природу. Очень мало прихожан на всенощном бдении, хотя я всякий раз напоминаю: мы не должны отказываться от посещения всенощного бдения только потому, что нам не хочется идти. Я не устаю напоминать, что в церкви нужно быть каждое воскресенье. Я говорю тем людям, которые к нам заходят на Пасху или Рождество, что надеюсь увидеть их в храме и в следующий воскресный день. Некоторые действительно приходят, и постепенно (хотя и медленно) посещаемость храма растёт.

– А почему православные так странно расставляют приоритеты, находя время для пикника или вечеринки, но не для службы в воскресный день?

– Я и сам задаю себе этот вопрос, но пока не могу дать на него чёткого ответа. Я помню, что когда был мирянином, то очень редко пропускал всенощное бдение и почти никогда не пропускал литургию. Конечно, нужно учитывать и влияние специфического американского секуляризма, который ограничивает веру только церковными стенами. Получается, вы не должны быть верующим бизнесменом, учителем или дантистом. Приходя на работу, вы как бы оставляете свою веру снаружи, за дверями вашего офиса.

Вы не должны быть верующим бизнесменом, учителем или дантистом. Приходя на работу, вы как бы оставляете свою веру снаружи

Безусловно, христиан в наше время подстерегает множество искушений. Всё-таки вы в Беларуси (речь идёт об интервьюере – Ред.), несмотря на десятилетия гонений, живёте в православной стране – по крайней мере в стране, культура которой пронизана Православием. Здесь, в США, многие священники боятся быть более жёсткими со своими прихожанами, опасаясь, что люди уйдут из Церкви. Из-за этого порой царит вседозволенность. Так, в греческой епархии Чикаго решением местного архиерея было разрешено причащать любого человека, подходящего ко Святой Чаше. У себя в приходе я ничего подобного не могу и представить, поскольку тщательно слежу, чтобы ко Причастию не подходили, например, копты или армяне, которые иногда бывают у нас на службах. Греческие церкви сильно американизированы, но в то же время все архиереи у них – этнические греки. В какой-то степени они поддерживают греко-американскую идентичность, в то время как мы в ПЦА имеем территориальную идентичность. Могу сказать, что мы здесь для того, чтобы служить всему американскому народу.

– Кстати, ещё одна проблема в Районе Залива, о которой вы ранее упоминали, связана с демонической одержимостью. Откуда это?

– Действительно, это беда для нашего региона. В моём приходе есть люди, которые ранее занимались колдовством (понятно, что они от всего этого отказались после обращения в христианство). Мы нередко видим на улицах людей с признаками одержимости. К этой одержимости приводят сексуальные извращения, а также употребление наркотиков. У нас немало индуистских, буддистских, языческих храмов, посещение которых тоже ведёт к беснованиям. Мы сейчас служим молебны для тех, кто оказался зависим от наркотиков и алкоголя, так как видим, что эта зависимость губит не только тело, но и душу.

– Отец Эдвард, в заключение нашей беседы позвольте узнать ваше мнение о межправославных нестроениях последних лет. Повлияли ли как-то события в церковной жизни Украины на религиозную ситуацию в Калифорнии, в США в целом?

– Моя позиция здесь остаётся неизменной: мы можем признавать только Митрополита Онуфрия, Предстоятеля Украинской Православной Церкви. Полагаю, что невозможно признать каноничность Филарета или Епифания. Мы знаем о решении Московского Патриархата, но официально Православная Церковь в Америке не разрывала евхаристического общения с Константинополем. Вместе с тем у нас поползли какие-то странные слухи, будто мы собираемся отказаться от своей автокефалии и перейти в юрисдикцию Вселенского Патриархата. Архиепископ Сан-Францисский Вениамин был вынужден специально выступить на эту тему, подчеркнув, что ничего подобного не планируется. Думаю, что решения, принятые в Стамбуле, принесли только разделение, смутили верующих. Я не вижу никакого оправдания действиям Константинополя. Лично для себя я принял решение прекратить сослужение со священниками Константинопольского Патриархата, хотя я не отказываю в Причастии их мирянам. К слову, у нас в ПЦА есть немало священников, которые решили поступить аналогичным образом.