«Воскресение рождается из литургии»

– Непосредственной причиной столкновений между государством и Церковью стала эпоха коммунизма, которая оставила нам в наследство идеи релятивизма, сомнения во всем, духовного расслабления. Это, к сожалению, и по сей день дает свою поросль, которую подпитывает современный секуляризм евро-американской цивилизации и глобализм. Церковь была гонима, и выросли целые поколения, не знавшие воспитания в вере.

Многие из тех, кто возвращается в Церковь сегодня, возвращаются туда не всем сердцем и душой, а хотят строить Церковь по-своему, не имея смирения и подлинного покаяния. А там, где нет подлинного покаяния, нет и возможности настоящего понимания, что такое Церковь Христова. Покаяние – основное измерение человеческой жизни. Покаяние подготавливает людей к принятию Духа Святого. Там, где есть покаяние, там существует и возможность возрождения, возможность единства. В этом и состоит роль Церкви в наше время: через покаяние возрождать душу народа, а через это восстанавливать отношения между Церковью и государством, потому что и государству нужно покаяние и освобождение от заблуждений прошедшего века. Мы надеемся, что Дух Божий действует, и народ снова найдет свой путь, ведущий в жизнь вечную, подлинный церковный путь.

– С каждым годом все больше и больше паломников из России приезжают в Черногорию, посещают святыни и монастыри. Все они отмечают то духовное возрождение, которое происходит в крае. При этом очевидно, что первостепенное значение во вверенной Вам, владыка, митрополии Вы уделяете не каким-то внешним формам благочестия, но внутреннему переустроению человека.

– Конечно, мы нуждаемся во внешнем благолепии церковной жизни. Но чтобы это было подлинное благолепие, оно должно исходить из внутреннего благолепия. Надо в первую очередь обновлять душу, иначе служба станет лишь ритуалом, красивым для глаз, вызывающим приятные ощущения, но не трогающим человеческую душу, не обновляющим ее.

Нынешняя цивилизация уделяет много внимания внешнему, а дело внутреннего, нравственного возрождения оказывается в забытьи, люди чувствуют духовную пустоту внутри. У христианина и Церкви всегда есть опасность остановиться на внешнем, забыть, что одно внешнее не может принести подлинных плодов.

Мы стараемся, насколько это возможно, чтобы апостольский подход, подход святых отцов помогал возродить души, чтобы люди сумели возлюбить благолепие дома Божия. А «дом Божий» – это, прежде всего, наша душа, наше тело, а потом уже и храм, и богослужения, которые тоже должны быть исполнены красоты.

– Владыка, в России проблему редактирования и частичного перевода богослужебных текстов на современный русский язык начали систематически обсуждать во время литургических дискуссий, начиная с 1905 года, в преддверии Поместного Собора 1917–1918 годов. С тех пор точка в этих дискуссиях так и не поставлена. Я знаю, что в нашей сестринской Сербии накоплен уже почти столетний опыт служения на современном языке, переведены Служебник, Псалтирь, отдельные песнопения. Когда, кем и с какой целью был выполнен перевод и каков, на Ваш взгляд, его результат?

– Церковнославянский язык – это, как мы говорим, русская редакция древнеславянского языка. Что это значит? Это значит, что современный русский язык ближе древнеславянскому, чем современный болгарский или современный сербский. Русскому человеку нетрудно понять, что поют в Церкви, особенно теперь, когда многие книги печатают современным русским шрифтом. В Сербии же все иначе. Поэтому наша Церковь решила, что лучше перевести тексты на обыкновенный народный диалект с тем, чтобы то, что мы поем и читаем на богослужениях, стало понятно народу. В конце концов, это всегда существовало в Православной Церкви, о чем свидетельствуют древние переводы – сирийский, коптский, грузинский… Церковнославянские книги – это ведь тоже перевод.

Вы знаете, что латиняне в IX столетии отказались от других языков и объявили, что можно проповедовать Евангелие и служить Богу только на трех языках – еврейском, греческом и латыни. А святые братья Кирилл и Мефодий назвали этот подход «триязычной ересью». До сего дня существует опасность сакрализации какого бы то ни было древнего языка. Так что, я думаю, переводить можно. Вероятно, в России сейчас это не нужно, потому что сохраняется близость церковнославянского и русского языков. Но у нас в Сербии это стало насущной потребностью уже в 20-х годы XX столетия. И преподобный Иустин (Попович) первый перевел литургию Иоанна Златоуста и служил ее по-сербски.

Я не понимаю, как можно «обоготворять» язык, какой бы ни было – греческий, еврейский, латынь или церковно-славянский. Ведь каждый язык – это сосуд, который должен освящаться святыней Божией. Но, с другой стороны, очень важно, подобно древним переводчикам, выполнять подлинные переводы, а не просто филологические! Кто знает греческий и древние славянские переводы, тот ощущает их внутренне сродство, глубокую верность библейскому слову во всем. В них нет вольнодумия, свойственного сегодняшнему дню. Таким образом, с одной стороны, конечно, надо смиряться перед языками древними, но, с другой стороны, понимать, что язык, погружаясь в соборную стихию Церкви, освящается и приближает людей к евангельскому опыту. Поэтому мы и переводим на английский, на африканские языки… Опасно провозглашать неприкосновенность языка. Но возможно и должно переводить только тем людям, которые имеют страх Божий и воспринимают дух Божий, дух святоотеческого предания. И всегда лучшие церковные деятели делали лучшие переводы. Когда читаешь переводы нашего отца Иустина (Поповича), то ощущаешь, что в них дышит тот же самый дух, звучит тот же самый ритм. Его перевод верен, но не буквой, а внутренним чутьем.

– Но все же, владыка, каждый язык «развивается» в сторону своего упрощения. Не кажется ли Вам, что не вполне уместно этот упрощенный повседневный язык привносить в Церковь?

– Конечно, надо и язык возрождать. Язык нуждается в покаянии, как и человек, который говорит этим языком. Одной филологией не обойдешься. Можно перевести очень точно, «лингвистически» точно, но при этом будет ощущение, что здесь что-то не то. Поэтому переводчику нужно много мудрости и терпения, дерзновения и смирения церковного.

– А Вашему сердцу, владыка, какое богослужение ближе?

– По правде говоря, когда я служу для себя, для своей души, то выбираю церковнославянский – привык с детства. А когда служу с народом, то иду людям навстречу. Но стараюсь убедить их, что они должны учиться церковнославянскому, да и греческому, и древнееврейскому тоже.

– Владыка Амфилохий, многие Ваши научные изыскания посвящены таинству Евхаристии. Абсолютное большинство людей сегодня «верят в душе» и не понимают, зачем им идти в Церковь. Объясните, пожалуйста, почему так важно участвовать в литургии?

– Литургия – это сердцевина Церкви, это сама Церковь, как говорил Хомяков в XIX столетии. Кто знает, что такое литургия, – тот знает, что такое Церковь. Суть Церкви именно в литургии. В ней и Ветхий, и Новый Заветы, и откровение Божие. В ней образ подлинной христианской жизни, образ покаяния и смиренномудрия. В ней основное свойство Церкви – ее соборность. В ней присутствие апостольской веры, которую святые отцы исповедовали веками. В ней Дух Святой, дары Которому мы приносим и Который пресуществляет их в тело и кровь Христову. В ней Сам Христос, Тот же, что был вчера, есть сегодня и будет завтра. Живой опыт Христа, причастие телу и крови Его – вот что дает нам литургия.

Современный человек – человек опыта, он хочет всего коснуться своими руками. Его природа напоминает по сути апостола Фому: «Если я не коснусь Его – я не поверю». Так вот, язвы Христа-Господа – они в литургии. Поэтому после литургии мы и поем «Видехом свет истинный, прияхом Духа Небесного». Это самое глубокое сопереживание Церкви. Все силы Церкви собраны в литургии. И жизнь за пределами литургии должна быть ее продолжением.

Интересно, что митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич) в свое время, в советские годы, когда западные журналисты его спрашивали: «Как же вы воспитываете народ в России, если нет закона Божия? Ведь такие гонения, что нет возможности изучать историю Церкви, Священное Писание», отвечал: «Мы служим литургию». Это, я думаю, очень глубокий и подлинный ответ.

Именно литургия, которая совершалась во время большевистских гонений на Церковь, сохранила целомудрие русской души. Церковь возобновила свою жизнь именно потому, что выстрадала крест Христов, Его распятие и новый опыт Христова Воскресения. Святой Серафим Саровский пророчествовал, что будут и страдания, и испытания, но он видел и это воскресение, которое рождается именно из литургии силой Духа Святого.

– Владыка, первая часть Вашей книги «Человек – носитель вечной жизни», переведенной на русский язык и изданной московским Сретенским монастырем, всецело посвящена вопросам православного воспитания. В России многие люди, пришедшие сегодня в Церковь, бывают, как кажется, настроены чересчур ригористично против мирового культурного наследия в целом – литературного, музыкального, образовательного и пытаются исключить его из своей жизни и жизни своих детей. Понятно их благое намерение – уберечь детей от тех ошибок, которые совершали в жизни они сами. По Вашему мнению, что такое подлинное духовное воспитание?

Освящение славского калача. Цетинье

С другой стороны, особенно пока человек молодой, как говорит святитель Григорий Палама, до тридцати лет можно воспитываться и через внешнюю мудрость. Такая мудрость заложена в литературе, там есть богоискательство. Через науку можно узнать о законах природы. Господь не зря дал человеку ум, ведь с помощью ума человек разработал разного рода технологии, средства коммуникации. Все это полезно, и надо учиться этим пользоваться. Однако если знание не приводит к единому на потребу и не воспитывает человека, а оставляет его в этом мире, если через знание человек забывает Бога и ставит себя выше Бога, такое знание тщетно. Ведь хотя внешнее знание и помогает организовать нашу жизнь, помогает, так сказать, «очеловеченной жизни», но все-таки это нижний уровень развития. Высшего уровня можно достичь только через Священное Писание, через откровение Божие, через таинства, через жизнь в Церкви Христовой, через углубление в таинства.

Если знание готовит душу, воспитывает ее для Христа – хорошо. Если же оно удаляет от Бога, то лучше бросить его и остаться со Христом, потому что Он – единственный Спаситель. Науки не спасут, не освободят от смерти, зла, диавола. Сегодня в мире существует много зла, поэтому нужно помнить о должном равновесии в духовной жизни, обо всем том, что эту духовную жизнь питает. Ведь перед лицом смерти не помогут никакая музыка, никакое художественное творчество, никакая наука или технология. Останется один вопль души: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя». Вот и все. Поэтому многие простые люди, которые кроме закона Божия не знали ничего, через свою жизнь по закону Божию стали святыми людьми.

– А как быть с творчеством?

– Бог – Творец, и мы – сотрудники Божии. Но если через свое творчество мы будем пытаться стать соперниками Бога-Творца, то это уже будет сатанинское творчество. Есть дело и творчество Божие, а есть дело и творчество демоническое. И тут нужно иметь твердое представление о том, что в творчестве золото, серебро, а что – солома, дерево, потому что все пройдет через огонь, как говорит апостол Павел, и останется одно золото. Сама наша жизнь является творчеством, а не только то, что мы пишем или рисуем, и рождение ребенка – это творчество.

Все наше творчество, согласное воле Божией, является продолжением творчества божественного. Соработники ли мы Божии или, прости Господи, соработники демонические? Федор Михайлович Достоевский сказал хорошие слова: «Красота спасет мир». Но режиссер Андрей Тарковский сказал глубже: «Стыд спасет человечество». Есть бесстыдная красота, самая демоническая, но есть красота, которая несет в себе целомудрие, как говорил святой Исаак Сирин, «дух целомудрия, смиренномудрия и любви». На такой красоте и должно утверждаться творчество.

Почему православная иконопись оказывает такое сильное воздействие на людей во всем мире? Я вижу, что и на Западе католиков привлекает византийская икона. А потому, что иконопись сохранила такое целомудрие, в котором присутствует и божественное, и человеческое. Когда эти два начала соединены в равновесии, то божественная красота проявляется через красоту нашего творчества, сохраняя внутреннее целомудрие. Именно на творчество богочеловеческое, целомудренное призывает нас Господь.

– Но все же природа любого человека испорчена грехом, поэтому даже в самое боговдохновенное произведение проникают страсти. Вслушаемся в самую прекрасную музыку Бетховена, Моцарта, Шопена…

– Поэтому мы и поем в церкви другую музыку. Поэтому мы и приветствуем в храмах живопись преподобного Андрея Рублева. Мы ощущаем, что когда примешивается страсть человеческая, в этом нет служения Богу. Священное Писание говорит: «Не нам, не нам, Господи, но Тебе создаем хвалу». Если наше творчество по сути своей литургическое, если оно служит не человеческим страстям и гордыне, а служит Богу, то это как приносимая Господу просфора – «сами себе и живот наш Христу Богу предадим». Вот дух подлинного творчества.

– Дорогой владыка, всех гостей из России в Черногории ждет необыкновенно теплый прием в каждом монастыре, в каждой семье. В чем истоки такой сильной любви к России и всему русскому?

– Вот это и есть дух Церкви Божией, который присутствует и в Черногории, и в России. И чем ближе мы этому духу Церкви, тем ближе и друг другу. Любовь церковная – особенная любовь, она основная причина того, о чем Вы говорите. С другой стороны, есть исторически сложившиеся связи, подлинные, глубинные, которые идут еще от святых Кирилла и Мефодия. Я имел счастье читать русских писателей; будучи семинаристом, общался с русскими профессорами, которые относились к нам с большой любовью. Помню отца Павла, диакона, мы иногда ссорились с ним немного. Но что я точно ощутил в этом человеке – вот он меня любит! Я не сразу это понял, а уже после окончания университета, когда понадобилось обратиться за советом: написал ему письмо, и он сразу мне ответил! Сразу! И другие – отец Виктор Царевский, отец Георгий Свищов – оставили о себе наилучшие воспоминания. Отец Викентий Фрадински преподавал у нас историю Церкви. Так он просто жил этим: рассказывал о Первом Вселенском Соборе, словно сам был его участником! А еще владыка Антоний (Бартошевич). Он, когда видел меня, всегда шутил, вспоминая слова митрополита Иосифа из Закарпатья: «Мы, дураки сербы, и вы, сумасшедшие русские»… Потом в Париже я встретился с Александром Солженицыным. Его в то время выслали из страны, и я подарил ему крестик с Афона: «Александру-крестоносцу афонский крест». Наш духовный отец исповедовался у митрополита Антония (Храповицкого) и потом у отца Виталия Тарасьева в русской церкви Святой Троицы. Отец Виталий был в Белграде самым любимым священником! Общие страдания славян сближают нас. А Церковь Божия, словно печь, опаляя огнем Божиим, возрождает и исцеляет души. И дай Бог, чтобы дух православный расширялся и укреплялся на мировых пространствах!

С митрополитом Амфилохием (Радовичем)
беседовала Александра Никифорова