Терапия от НАТО

Бомба с надписью «Happy Easter» на самолете НАТО

Иногда меня спрашивают, часто удивленно, особенно молодые, с какой такой стати вдруг появилось у меня особое отношение «к этой самой Сербии». Даже не особое отношение, а самая что ни на есть любовь. Те, кто постарше, не очень спрашивают, а, скорее, догадываются: «А-а, так тебя тоже тогда торкнуло, в 1999-м? Понимаем». Тем, кто младше 20, приходится, конечно, объяснять, вспоминать. Смотрят на тебя как на динозавра какого, а потом, и тут я очень рад, и сами не прочь побывать у братушек. Одного раза чаще всего хватает, чтобы потом не забывали дорогу.

Вспоминать…

В те годы не плевал в Россию разве что эскимос: слюни на морозе мерзли. Брезгливо-ненавистное отношение к русским у бывших братьев по периметру границ, высокомерно-чопорное у казавшихся небожителями партнеров и просветителей со «сникерсами» в блестящих на фоне серой убийственной действительности чемоданах. Мерзость привокзальных площадей. Шелуха с окурками на тротуарах. Шаверма эта несчастная, с капающим жиром. Инвалиды в метро, просящие милостыню. Радостные сообщения о привезенных из-за океана окорочках и очередном выделенном транше – не, правда, они зачитывались дикторами чуть ли не голосом Левитана.

Высокомерие и брезгливость со стороны сочетались с откровенной, какой-то патологической ненавистью изнутри. Россию ненавидели сами русские. И как! По-русски, с размахом, чтоб до конца, – в общем, все по Достоевскому. Не съязвить в приличной компании по поводу бедняги президента или очередной войны на Кавказе считалось навсегда лишить себя достойного общества.

Я предпочитал отсиживаться «в Европах». Оно и чище, и спокойнее как-то, да и языки подучить можно. Лениво и отчужденно смеялся вместе с друзьями-товарищами-геноссен над очередной курьезной телефишкой «про Россию»: то этот самый пьяный оркестром дирижирует, то рубль опять ниже плинтуса рухнул, то еще что-нибудь веселое. Заняться было чем, поэтому особого внимания на унизительные сообщения, комментарии, просто колкие фразочки не обращал. Старался не обращать, точнее. Ведь, признаться, понимал, что, несмотря на все заверения в моей личной цивилизованности, а то и гениальности, слова эти лично меня очень даже касаются. И не сказать, чтобы я сильно этому радовался, сильно перефразируя таможенника Верещагина.

Поэтому, когда вдруг выяснилось, что у варваров за Бугом появились конкуренты, обгадить которых нужно во что бы то ни стало, заинтересованному счастью не было предела: что за варвары-кровопийцы? А-а, сербы, значит. Нехорошие великодержавные шовинисты, которые притесняют борцов за свободу в каком-то там Косово.

Таким образом, о сербах и Сербии я не знал ровным счетом ничего и начал получать хоть какие-то о них знания из тех самых источников, откуда лилась известная субстанция на Россию. Если о странах цивилизованного мира говорилось с уважением и достоинством, то только о наших – именно с чувством превосходства и цивилизованной озабоченности. «Нашими» я сербов почувствовал инстинктивно.

Это как в драке или в дурном классе: если бьют или травят помимо тебя еще кого-то, то ты не можешь не испытывать сочувствия к собрату по несчастью.

Вот так, сидя с пивом на диване в каком-то Дюссельдорфе, смотря на победные реляции самых честных и объективных журналистов в мире, сообщающих с восторгом о большой тревоге миролюбивой организации НАТО за безопасность на Балканах, я вдруг увидел, что мы, оказывается, не одни.

Петр Давыдов с сербами

Оставил пиво, начал читать. Днями читал. Ого! Оказывается, где-то на Балканах есть страна, чей народ открыто говорит, что он – наш брат. Попробуй услышь такое от англичанина или кого другого. А сербы – те да, те верят в Россию, любят ее и страшно, уже по-настоящему переживают за то, что она впала в спячку. Даже не в спячку – в жуткий похмельный сон. Сопровождаемый хмурыми взглядами друзей, пошел на службу в сербскую церковь. С изумлением обнаружил, что практически все понимаю – и не только на Литургии, но и в разговорах с прихожанами, беженцами из Хорватии и Боснии. Первоначальные и неточные сведения о братском отношении к русским подтвердились.

Немецкие солдаты на Косовом поле Нет, не то чтобы я стал постоянным прихожанином сербских храмов или завсегдатаем встреч в эмигрантских клубах – чего-чего, а этого не было. Просто начал запоминать, записывать рассказы, истории из страны, чья судьба так похожа на нашу собственную. А сербы так и говорили: «Мы – это небольшая Россия. И будь уверен, что вас ожидает ровно то же самое, а то и хуже, чем Сербию. На нас обкатывают ваше будущее. Погоди, скоро бомбить будут». Вот этому-то уж я никак не мог поверить: чтобы мирная Европа да бомбить? – не, ребята, это уж точно перебор.

Это был какой-то дикий восторг, с которым показывали репортажи о «Милосердном ангеле»^[1]; с какими глазами таращились в телевизор знакомые, узнавшие, что и объединенная Германия может принимать участие в операциях НАТО в Сербии. Куда делся весь этот вчерашний пацифизм, грозно осуждавший «Милошевича и его банду»! Какой хохот стоял, когда показали ракеты с надписью «Happy Easter». Ты сидишь внутри этого восторга и понимаешь, что смеются-то не только над сербами, которым «в очередной раз прилетело», но и над русскими, которые в постыдной спячке. И над Христом, Который – «Ну, и где Ты? Спас Ты своих сербов? Хе-хе». Вот эти слова на ракете сделали совсем не то, на что рассчитывали их авторы: на другом, правда, языке и в другой стране они когда-то звучали от проходящих мимо Голгофы тогдашних радостных зрителей.

Они смеялись, когда показали ракеты с надписью «Happy Easter» («Счастливой Пасхи»), – смеялись не только над сербами, но и над Христом

И вот тут – край. Перекресток. Крест. Или ты продолжаешь мямлить что-то о цивилизации, когда своими глазами видишь, как эта самая цивилизация с восторгом крушит средневековые монастыри, а также больницы, дома и кости людей, называющих себя твоими братьями; или ты признаешься себе, что в этом милом обществе что-то не так. Совмещать не получится – шизофреником станешь. А мне нельзя, у меня дел много.

В тот год, несмотря на все усилия, попасть в Сербию мне не удалось – сказались и зашкаливающая молодость, и необходимость доучиваться, и многое другое. Лишь лет через пятнадцать я стал приезжать в Косово. Видел, как быстро и самозабвенно там шло «окончательное решение» сербского вопроса. Познакомился с будущим крестным отцом своих детей. Своими глазами посмотрел на результаты «миротворческих операций» просвещенного Запада. Побеседовал с людьми, которые, забыв о всех своих бедах, встречают тебя как родного. Посидел немного за решеткой и получил статус персоны нон-грата.

Снова и снова возвращаюсь в Сербию – один, с семьей или друзьями. В общем, весело провожу время. Но именно тот, 1999-й, подвел к черте: или – или. Пора просыпаться, братушка. Наших бьют. Как я увидел позже, этот год стал крестным для всей России. Худо-бедно, но проснулись.

Именно тот, 1999-й, подвел к черте: или – или. Пора просыпаться, русский братушка!

А сербы, особенно оставшиеся в Косово, смеялись: «Понял? Нет худа без добра! Нас бомбили – вы просыпались. Дай Бог, окрепнете. Не, нам не страшно – потерпим. Лишь бы вы очнулись». Потом плакать начинали, правда. Особенно когда мы к кладбищу подходили. Детские могилы там есть. Такая вот терапия от НАТО. Не то чтобы благодарен, но воспользовался.