А.Н. Радищев: первый русский революционер или просто литератор?

Ровно 270 лет назад – 31 августа 1749 года по новому стилю – родился автор знаменитого «Путешествия из Петербурга в Москву» Александр Николаевич Радищев. В советское время «Путешествие…» занимало важное место в школьной программе по литературе, а его автор был возведен в безусловные литературные классики и первые русские революционеры.

О личности и судьбе Радищева, о достоинствах и недостатках его главной книги и о том, как к ним следует относиться сегодня, мы беседуем с доктором филологических наук, доцентом филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова Владимиром Леонидовичем Коровиным.

Александр Николаевич Радищев

Сибирь за… «желание прославиться»

– Владимир Леонидович, можно ли Радищева считать первым русским революционером, что постоянно подчеркивалось в советское время?

– Думаю, это неправильно, хотя такая традиция существует. А. Луначарский, первый нарком просвещения РСФСР, свою речь, произнесенную при открытии памятника Радищеву осенью 1918 года, назвал так: «Радищев – первый пророк и мученик революции». Это был первый из памятников, посвященных революционным деятелям прошлого по ленинскому плану монументальной пропаганды. Памятник (бюст) был установлен в проломе ограды Зимнего дворца (в 1919 году он уже упал и разбился). Луначарский тогда сказал: «Радищев принадлежит нам… Это был революционер во весь рост, не знавший компромиссов с крепостниками и тиранами. И ему первый дар русской революции».

Впрочем, традиция считать Радищева революционером не была порождена Луначарским. Таким он показался императрице Екатерине II, которая внимательно прочла его «Путешествие из Петербурга в Москву» сразу после выхода книги (летом 1790 года) и написала замечания, по которым Радищева потом и допрашивали. Там среди прочего есть такое замечание: «Французская революция его решила себя определить в России первым подвизателем», то есть что он смотрел на пример французских революционеров. Так что традиция давняя.

Другой вопрос, насколько она оправдана. Ведь Радищев не был общественным деятелем. Он был просто писатель, причем писатель-одиночка, без сколько-нибудь широких литературных связей. До издания своего «Путешествия…» он вел спокойную домашнюю жизнь, был почтительный сын для родителей, внимательный отец для детей, добросовестный чиновник на службе. Свободное время проводил в кругу семьи и ни в каких заговорах не участвовал. Это не похоже на образ жизни революционера. Сам Радищев на следствии не раз указывал на свой мирный и тихий образ жизни, и никаких опровергающих это фактов следствие ему не предъявляло.

При этом в «Путешествии из Петербурга в Москву» присутствуют революционные идеи и идет речь о революции и ее неизбежности: «Я зрю сквозь столетие», – говорит Радищев. Он пророчит крестьянскую революцию и бедствия для своего дворянского сословия, которое обличает в сильных выражениях: «Звери алчные, пиявицы ненасытные, что крестьянину мы оставляем? То, чего отнять не можем, – воздух».

– Почему Екатерина II про него сказала: «Бунтовщик хуже Пугачева»?

– Потому что книга его «Путешествие из Петербурга в Москву» появилась в 1790 году, в июле, ровно через год после начала Французской революции, и была воспринята императрицей именно в этом контексте. Она подозревала, что за Радищевым стоит какой-то заговор, что появление его книги не случайно. Главный вопрос к нему на следствии был вопрос о сообщниках. Он отвечал, что их у него и не было, и все последующие исследования это подтвердили. Екатерина же думала, что он ведет себя скрытно и упрямо, просто не выдает сообщников. И осудила его, думая, что все-таки за Радищевым стоял какой-то заговор, который просто не удалось раскрыть из-за его упрямства.

Екатерина думала, что Радищев не хочет выдавать сообщников. А никаких сообщников у него никогда и не было!

– Почему было такое жестокое наказание: смертная казнь, которую потом заменили 10-летним заключением и ссылкой в Сибирь?

– Это был первый в России человек, которого приговорили к смертной казни за книгу, а не за что-либо другое. Первый и последний – больше таких в истории царской России не было.

– Тем более почему этой сомнительной чести удостоился только Радищев?

– Потому что посчитали, что эта книга появилась неслучайно, что автор призывает к восстанию.

Но если говорить о намерениях Радищева, то нужно вспомнить его показания на следствии. Он на разные лады много раз повторял, что единственная цель, с которой он выпустил свою книгу, – это желание прослыть писателем. Во всех показаниях эта мысль так или иначе повторяется: «желание прослыть писателем», «желание прослыть остроумным писателем», «желание прославиться». И, по всей видимости, это была чистая правда и основной движущий мотив.

С другой стороны, он слишком настойчиво это повторял, и следствие ему не поверило. Ведь если ты хотел прославиться, то почему книгу напечатал анонимно? Но у Радищева и на это был ответ: он якобы хотел посмотреть, какова будет реакция публики. И справедливо замечал, что никакого возмущения в народе он произвести не хотел, потому что простой народ у нас книг не читает. «Путешествие…» было напечатано небольшим тиражом (650 экземпляров), а в продажу поступило только 25 книг, еще пять он отправил в подарок некоторым литераторам, в том числе Державину, а еще одну, шестую, отправил за границу своему другу и однокашнику по Лейпцигскому университету Алексею Михайловичу Кутузову, которому «Путешествие…» и было посвящено.

«Истинный представитель полупросвещения»

– Объективно говоря, бунтовские идеи в книге содержатся?

– Конечно. Радищев – весьма радикальный мыслитель, который основывался на философии Просвещения XVIII века. Сама книга, в принципе, эклектична. Пушкин говорил, что Радищев есть «истинный представитель полупросвещения», что он высказывает «мысли, взятые наобум у разных писателей».

Продажа крепостных крестьян с торгов. Глава "Медное". Художник А. Н. Самохвалов – Но именно революционные идеи у него были?

– Есть один пункт, в отношении которого Радищев действительно имел твердые убеждения: это мысль о вреде крепостного права. И на следствии он на этом настаивал, что крестьян надо освободить, причем с землей, и что если этого не сделать, то будут тяжкие последствия. В остальном он как бы каялся, что слишком дерзко рассуждал против власти, против самодержца. Но относительно крепостного права он был очень тверд, не переменил своей точки зрения и на следствии.

Екатерина разглядела в книге Радищева призыв к революции в свете совершившегося во Франции. Возможно, если бы эта книга появилась на 20 лет раньше, автор не был бы осужден. В научной литературе высказывалось мнение, что Радищев печатал свою книгу, рассчитывая как раз на внимание императрицы. И это внимание он получил, только не с теми результатами, на которые он рассчитывал. Екатерина отметила, что автор «сложения хилого и всё видит в темно-черном цвете».

– Мне кажется, что в этой характеристике Екатерина II совпадает с мнением Пушкина о Радищеве.

– Это Пушкин совпадает с Екатериной II, причем, видимо, намеренно. Его слова о том, что Радищев «истинный представитель полупросвещения», что его мысли взяты наобум у разных авторов, – это почти цитата из замечаний Екатерины, весьма начитанной во французской литературе. Пушкин приобрел «Путешествие…», один из немногих сохранившихся экземпляров, в 1830-е годы и заплатил за него 200 рублей – тогда это была огромная сумма.

– Что в целом можно сказать об идейном содержании «Путешествия…»?

– В принципе, книга Радищева – это тотальная критика всего существующего миропорядка с отвлеченных, рассудочно-моралистических позиций. Он критикует самодержавие и монархию, но не только монархию, а вообще государство и государственную власть. Он критикует Церковь, но, правда, конкретно упоминается только церковь католическая, папство. Отсюда видно, что он заимствует свою критику из европейских источников, у французских авторов. Он критикует цензуру и образовательные учреждения, даже существующий литературный быт и литературные отношения (в «Слове о Ломоносове» в конце книги). Критикует институт семьи и существующие брачные обыкновения: родительскую власть, неравный по возрасту брак, ранние браки крестьян. Упуская, кстати, что законом такие браки были запрещены, то есть власть в этом дурном обычае не была повинна. Выступает с апологией самоубийства – в одной из глав есть речь отца к детям, где отец говорит, что если сойдешь со стези добродетели, тогда воспомни, что ты человек, и покончи с собой. У разных авторов Радищев заимствует порой противоречащие друг другу идеи и при этом последовательно избирает из них наиболее радикальные.

Он не призывал к восстанию, но хотел обратить внимание на неправедность существующих порядков

Однако собственно цель Радищева – не произведение возмущения или восстания. Его цель – открыть глаза современникам, соотечественникам на неправедность существующих порядков. В самом начале книги сказано: «Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человечества уязвленна стала. Обратил взоры мои во внутренность мою – и узрел, что бедствия человека происходят от человека, и часто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы».

В заключительной главе «Слово о Ломоносове» он сравнивает Ломоносова с Бенджамином Франклином, который был изобретателем громоотвода и одним из отцов-основателей США, и приводит надпись на его памятнике: «Се исторгнувший гром с небеси и скипетр из рук царей». Сам Радищев, кажется, мечтал стать таким писателем (в отличие от Ломоносова). Во всяком случае на это сразу прямо указала Екатерина, заметив фразу: «исторгнуть скипетр из рук царей». Но это слова, а не дела: Радищев был отвлеченный мыслитель, правда довольно радикального толка.

«Тоном библейского пророка»

– Что о Радищеве можно сказать как о писателе? Например, тот же Пушкин отмечал его варварский слог и называл «Путешествие…» неудачной книгой.

– Думаю, всякий, кто ее открывал, испытывал затруднения при чтении. И не только потому, что это язык XVIII века. Радищев намеренно писал затрудненным, архаизированным стилем. Он тяжелый писатель, тяжелый во всех отношениях. Тяжелые вопросы, которые он поднимает, тяжелые мысли, которые он высказывает, тяжелый слог. У него это так и в прозе, и в стихах. Это особая эстетика: не ясность и легкость, а трудность, усилие. Славянизмы, инверсии, торжественные интонации в книге Радищева должны были ассоциироваться с библейским стилем. Луначарский верно заметил, что Радищев «тоном библейского пророка обличает свое сословие». Современные исследования подтверждают, что стиль главной книги Радищева во многом ориентирован на славянскую Библию.

Радищев был преисполнен эмоциями гнева и сострадания. Эти эмоции как бы оправдывают его тотальную критику всего существующего в России. Он преувеличивает, но не скрывает того, что преувеличивает. Это патетика: «Я затрепетал в ярости человечества», «ужас сковал мои члены» и тому подобные фразы.

Равнодушные люди равнодушно проходят мимо бедствий других людей, а вот он не равнодушен и мимо не проходит.

Россия Радищева: объективная картина или авторский вымысел?

А.Н. Радищев. Художник: В.Н. Гаврилов, 1954

– Для него свойственны, на мой взгляд, во-первых, преувеличение в описании общественных зол и, во-вторых, объяснение их причин как следствий лишь неправильного социального устройства. Все это характерные черты революционной или околореволюционной психологии.

– Я бы сказал, что это не революционная психология, а признак чрезмерно критического умонастроения, причем критического по отношению именно к правительству. Но дело не в том, что здесь прорывается какое-то личное негативное отношение Радищева к чему-то или кому-то. Его книга идеологическая, а не бытописательная. Неправильно судить по ней об устройстве жизни в России в конце XVIII века, о положении крестьян и об их отношениях с помещиками.

«Путешествие…» – книга идеологическая, а не бытописательная, и Радищев намеренно сгущает краски

Потому что Радищев, с одной стороны, сгущает краски, а с другой стороны, порой даже сглаживает их.

– Но что же он там сглаживает?!

– Ученые, изучавшие творческую историю «Путешествия…», обращали внимание на то, что Радищев мог бы привести примеры по-настоящему зверского обращения помещиков с крестьянами, но он этого не делает. Не изображает настоящих садистов вроде Салтычихи, осужденной в начале царствования Екатерины. Например, он рассказывает, как крестьяне убили помещика и трех его сыновей, пытавшихся изнасиловать невесту одного крестьянина. Перед этим описывается жизнь этого помещика и упомянуто, что его дочери мучили своих прислужниц-крестьянок, а некоторых из них «изувечили». В первоначальном варианте, в рукописи, было: «выкалывали им глаза веретенами». А в окончательном тексте Радищев это снимает! И, конечно, не оттого, что побоялся цензуры.

Расправа над жестоким помещиком и его сыновьями. Глава "Зайцово". Художник А. Н. Самохвалов Дело в том, что это исключительный случай, чистый садизм, а Радищев пытается показывать то, что типично для общего положения вещей в России: что помещики всевластны над крестьянами и могут творить, что хотят; что «крестьянин в законе мертв», не имеет себе никакой защиты в лице правительства и что закончится это может плохо, как в данном случае, то есть крестьянским бунтом и убийствами помещиков. За этим стоят, прежде всего, определенные политические идеи, а наблюдения над окружающей действительностью – в гораздо меньшей степени. В принципе жизнь давала Радищеву и более ужасный материал, чем тот, который задействован в его книге, но он не хотел, чтобы она была воспринята как описание каких-то эксцессов и частных случаев. Его цель – раскрыть читателям глаза на общее положение вещей, каким оно виделось ему самому. И тут лучше работает вымысел, чем правда жизни. Екатерина II этот рассказ об убийстве помещика справедливо назвала «выдуманной сказкой».

– Но действительно ли жизнь крестьян была такой тяжелой, как Радищев её всё же описывает?

– Это как посмотреть. Та же Екатерина II, критикуя книгу Радищева, заметила, что «то неоспоримо, что лучше судьбы наших крестьян у хорошего помещика нет по всей вселенной». Хотя сама она воспринимала крепостное право как проявление отсталости России и думала, как это положение изменить, а в частности последовательно принимала меры, чтобы помещичьих крестьян становилось меньше, а государственных – больше. Так что она слукавила, как бы подзабыла, что за примером ходить недалеко: у ее собственных государственных крестьян была «лучше судьба». Это уж помимо того, что сама ее фраза – полемическое преувеличение. В поисках «лучшей судьбы» в то время люди делали всякое, но в крепостные по доброй воле точно никто не записывался.

И подчеркну еще раз: книга Радищева – не бытописательная. Он пишет не о жизни крестьян, но о законах и политическом устройстве, о нетерпимости самого крепостного права как явления. И вставляет соответствующие эпизоды, чтобы проиллюстрировать ту или иную свою мысль. Некоторые из них имеют в основе какие-то реальные происшествия, но в изложении Радищева они изменяются порой до неузнаваемости. Комментаторам пришлось изрядно потрудиться, чтобы найти реальную основу хотя бы для нескольких эпизодов. А вообще, в конечном счете, каждый из них является авторским вымыслом, ведь он по-своему перерабатывает то, о чем слышал или что повидал, а еще больше – то, что прочитал у французских писателей. Порой он просто берет у них готовые эпизоды и применяет их к российским условиям. В то время это не расценивалось как похищение или плагиат, такова была литературная традиция.

Феномен Радищева

– Возникает вопрос, почему мы вообще сегодня Радищева помним? Зачем нам его сейчас помнить, если его главная книга плоха в литературном плане и вообще не очень выдающаяся, а сам он писатель идеологический?

– Во-первых, книга всё же выдающаяся. И в литературном плане не такая уж плохая, а пожалуй, даже очень хорошая, особенно на фоне прозы того времени (Карамзин выступил чуть позже). А во-вторых, разве идеологический писатель – это плохо? У нас, например, во второй половине XIX века что ни писатель, то писатель-идеолог. Достаточно напомнить о Льве Толстом, а ведь его ценят и до сих пор читают по всему миру.

– Чем же выдающаяся книга Радищева?

– Прежде всего – своей судьбой, перевернувшей жизнь ее автора. Императрица Екатерина, не желая того, обеспечила Радищеву славу на века. Эта судьба всегда была больше известна, чем содержание самой книги. В действительности ее мало читали – и в XIX веке, когда текст ее был мало кому доступен, и в ХХ веке, когда желающие ее прочесть уже имели такую возможность. Даже в советское время, когда Радищев был внесен в пантеон классиков, работавших на революцию, а его книга вошла в школьную программу и литературный канон, «Путешествие…» печатали очень небольшими тиражами. После революции 1917 года вплоть до года 1949, когда был 200-летний юбилей Радищева, вышло всего несколько изданий этой книги (кажется, всего три), причем всё это были сугубо академические издания. Массовые издания «Путешествия…» стали появляться только начиная с 1970-х годов. Популяризировано было имя Радищева и название его книги, а серьезного принуждения школьников к тому, чтобы они ее причитали, в общем-то не было.

Радищев не только автор «Путешествия…», но и замечательный поэт, интересный литературный теоретик и критик

Радищев принадлежит истории русской литературы. Пристальное изучение его сочинений – удел специалистов, но и всякий читатель, всерьез интересующийся русской литературой, не должен проходить мимо его главной книги. Он, кстати, не только автор «Путешествия…», а еще замечательный поэт, интересный литературный теоретик и критик, высказывавший опережающие свое время идеи по русскому стихосложению. В ссылке он писал и на экономические, и на философские темы. В частности, написал трактат «О человеке, его смертности и бессмертии», доказывая в итоге идею бессмертия души (и отрицая идею метемпсихоза – переселения душ).

К Радищеву постоянно проявлял внимание Пушкин, а все, что с Пушкиным связано, нас должно интересовать. Такова уж наша культурная традиция – любить Пушкина, а заодно и интересоваться тем, что было интересно ему. Эта традиция, хочется думать, еще жива, и вряд ли она заслуживает порицания.

Маргинал из старинных дворян

– Каким Радищев был в жизни? Какова его биография, жизненный путь?

– Он был дворянин, из старинного дворянского рода. Предок его – выходец из Орды, поступивший на русскую службу при Иване Грозном. Отец Радищева был состоятельным человеком, в разных местах у него были имения, в которых по совокупности было более 1,5 тыс. крепостных крестьян. Сам Радищев крепостных не имел, о чем мельком упоминается в «Путешествии», не было у него «рабов», но часть отцовского имения он считал своим.

Первое образование он получил в Пажеском корпусе – привилегированном учебном заведении. В 1766 году его и еще нескольких молодых дворян, в том числе Алексея Михайловича Кутузова, известного масона, которому посвящено «Путешествие…», отправили для обучения в Лейпцигский университет. Вернувшись в Россию, Радищев поступил на военную службу, потом перешел на гражданскую. В итоге главным местом его службы оказалась петербургская таможня. Он пользовался покровительством влиятельного екатерининского вельможи – графа Александра Романовича Воронцова, брата княгини Дашковой: по его протекции он стал начальником петербургской таможни, но был утвержден в этой должности за месяц до своего ареста.

– Случалось ли ему брать взятки на службе? Что известно на этот счет?

– Радищев был честный человек, по службе к нему не было претензий. В том числе и когда велось следствие по делу его книги, а уж тогда к политическим обвинениям обязательно присоединили бы любые другие порочащие автора обвинения.

Пушкин в статье «Александр Радищев» (1836) заметил, что он был заблуждающимся «политическим фанатиком», но действовал «с удивительным самоотвержением и с какой-то рыцарскою совестливостию». Впрочем, выше у Пушкина было сказано, что «преступление» Радищева (издание книги) кажется ему «действием сумасшедшего»: «Мелкий чиновник, человек безо всякой власти, безо всякой опоры, дерзает вооружиться противу общего порядка, противу самодержавия, противу Екатерины!.. У него нет ни товарищей, ни соумышленников. В случае неуспеха – а какого успеха может он ожидать? – он один отвечает за всё, он один представляется жертвой закону».

В этих пушкинских словах не столько осуждение «сумасшедшего», сколько восхищение романтичностью поступка Радищева как героя-одиночки. Но это не значит, что Пушкин с ним солидаризируется и мечтает совершить что-то подобное, напротив: он в 1836 году осуждает сам подход Радищева к действительности (и к власти, в частности), его установку на «брань», на тотальную критику. Свою статью Пушкин завершает так: «нет убедительности в поношениях, и нет истины, где нет любви».

Радищев на допросе (с картины Н. Баранова, 1949 г.)

– Вернемся к биографии Радищева: как сложилась его жизнь после выхода «Путешествия…»?

– Радищев был арестован буквально через несколько недель после того, как книга была отпечатана в его домашней типографии. Я уже говорил, что Радищев был писатель-одиночка, во много маргинальная фигура в литературе своего времени. Всё напечатанное при его жизни выходило анонимно: это перевод трактата аббата Мабли «Рассуждения о греческой истории» – в 1773 году, «Житие Федора Васильевича Ушакова» – в 1789 году. В 1790-м он напечатал злополучное «Путешествие…», а перед этим в качестве опыта – «Письмо к другу, жительствующему в Тобольске» (текст, написанный в 1782 г. по случаю открытия памятника Петру I работы М. Фальконе – знаменитого «Медного всадника»). Это почти всё напечатанное при жизни Радищева (об авторстве некоторых анонимных журнальных публикаций, ему приписываемых, исследователи еще не пришли к полному согласию).

Открытие монумента Петру Великому Гравюра А. К. Мельникова с рисунка А. П. Давыдова, 1782

Итак, в июле 1790 года он был арестован, допрашивался, раскаивался, взывал к милости государыни, настаивал на том, что к Французской революции не имеет никакого отношения и что книга его написана была раньше. Он был приговорен к смертной казни, но помилован и отправлен на 10 лет в Сибирь. Заточили его в Илимский острог под Иркутском, но без каторжных работ; он мог там заниматься литературой. В частности, написал уже упомянутый трактат «О человеке, его смертности и бессмертии».

Когда на престол взошел Павел I, Радищев был по амнистии освобожден и ему разрешили жить в отцовском имении Немцово под Астраханью с запретом приезжать в столицы. При Александре I он был уже полностью прощен. Ему вернули чин, ордена, он прибыл в Петербург и стал служить в Комиссии по составлению законов. Но его жизнь закончилась трагически.

Часто говорят о его самоубийстве, но вопрос с этим неясный. Обстоятельства мы знаем со слов сыновей Радищева. После какой-то неприятности на службе (якобы его начальник граф Завадовский напомнил ему о ссылке в Сибирь – может быть, в шутку) Радищев пришел домой и в волнении схватил и выпил стакан с «царской водкой» (смесь соляной и серной кислот), которой сын его чистил эполеты. Возможно, это был несчастный случай. После этого Радищев якобы схватил бритву и пытался зарезаться, но – что значит «пытался зарезаться»? Ведь не зарезался же. Непонятно. Так или иначе, но Радищев был похоронен не как самоубийца, а отпет по православному обычаю и погребен на Волковом кладбище. Могила, правда, не сохранилась.

Радищев похоронен не как самоубийца: он был отпет по православному обычаю и погребен на Волковом кладбище

Самоубийством его смерть считают еще потому, что он эту тему затрагивает в «Путешествии…», причем с определенной апологетикой. Но там важна идея – имеет ли человек в принципе на это право, хотя бы в определенных обстоятельствах, например чтобы прекратить тяжкие страдания и т.п. И в книге это не более чем рассуждения в духе того времени, а вовсе не откровенные самопризнания. И от теоретических рассуждений до реального самоубийства – большое расстояние.

«Вослед Радищеву»

– Почему все-таки Пушкин интересовался Радищевым, и как он к нему относился?

– Для молодого Пушкина Радищев – это, прежде всего, вольнолюбивый писатель, гонимый императрицей. Стихотворение Пушкина, которое стало причиной его первой ссылки в 1820 году, – ода «Вольность» – названо так же, как ода Радищева, частично включенная в его «Путешествие…». Но литературные идеи, как и тотальный критицизм Радищева, никогда не были близки Пушкину, в том числе и в его юные годы. Однако в позднем общеизвестном стихотворении «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» (1836) в черновике у Пушкина был вариант: «Вослед Радищеву восславил я свободу».Так он напоминал о своей оде «Вольность», но потом этот вариант отбросил. В окончательном тексте: «В мой жестокий век восславил я свободу». Кстати, и этот вариант оказался тогда неподцензурным, и читатели XIX века данную строфу читали в редакции Жуковского, впервые напечатанной в посмертном собрании сочинений Пушкина: «И долго буду тем народу я любезен, / Что чувства добрые я лирой пробуждал, / Что прелестью живой стихов я был полезен / И милость к падшим призывал».