Странная вставка

Леонид Квинихидзе Бывает так, что земная жизнь человека завершается полосой неприятностей, неудач и скорбей, понять и объяснить которые с точки зрения житейской логики невозможно. Но смысл и значение их становится понятнее, если мы знаем, что этот человек устремлялся к Богу, искал Его. Потому что Господь, отвечая на обращение к Нему души и желая благодатной вечности для этой души, попускает ей в этой, земной, жизни очищающие и смиряющие испытания и скорби.

Два года назад, 13 марта 2018 года, ушел из жизни Леонид Александрович Квинихидзе, известный российский режиссер, автор прославленных и всенародно любимых фильмов «Соломенная шляпка», «Небесные ласточки», «31 июня», «Мери Поппинс, до свидания». Будучи режиссером, как иногда говорят, «легкого жанра» – оперетты и мюзикла, – он на самом деле к своей работе относился в высшей степени ответственно и серьезно, и сам был человеком глубоким и чутким. Достаточно сказать, что лейтмотивом всех его фильмов неизменно служит тема доброты, чистоты и светлой надежды на лучшее.

Лейтмотивом всех его фильмов неизменно служит тема доброты, чистоты и светлой надежды на лучшее

Уже в начале 1990-х стало понятно, что наше отечественное кино погружается во тьму сурового «правдолюбия», когда пресловутые «свинцовые мерзости жизни» стали едва ли не главным предметом художественного осмысления. Даже термин тогда появился характерный – «чернуха». И Леонид Александрович, оставив кино, попытался реализовать свои идеи и замыслы на театральных подмостках. Он верил в высокое предназначение театра, говорил о создании особенной, возвышающей душу атмосферы спектаклей. Но и здесь, увы, оказалось всё не так просто. Сумерки тогда сгущались по всем фронтам, и в театральной среде всё большее значение приобретал вопрос коммерции, выгоды, угождения «страстям и похотям» человеческим... И вот, один за другим, несколько театров, вначале принимавшие «прославленного режиссера» с радостью, отказывались продлевать с ним контракт. Одесса, Симферополь, Новосибирск, Хабаровск... Думаю, это был один из самых скорбных и трудных периодов в творческой жизни Леонида Александровича, вплоть до самой его кончины. И все же... Как говорил поэт Аполлон Майков, «чем ночь темней, тем ярче звезды. / Чем глубже скорбь, тем ближе Бог». И Леонид Александрович оставался верен себе, своему пониманию высоты предназначения театра, старался вдохновлять и подбадривать актеров и всех тех, кто разделял его видение и принципы в самые трудные периоды и времена.

И вот что ещё важно: он никогда не осуждал и не поносил тех, кто его гнал, а таковых, увы, в последние годы его жизни было немало.

Он никогда не осуждал тех, кто его гнал, а таковых, увы, было немало

Впрочем, «изгнанием» обычно все заканчивалось, а в начале...

С приходом его в наш Крымский музыкальный театр осенью 1999 года коллектив как-то сразу преобразился, появилось «громадье» планов, проектов, надежд... Всё пришло в движение, каждый что-то придумывал, предлагал, стремился добавить свою порцию вдохновения в творческий «общий котел». Очень скоро стали готовиться к главной премьере сезона – мюзиклу «Вестсайдская история», а пока, чтобы поддержать интерес публики, появилась идея собрать большой концерт из множества лучших номеров и реприз, взятых из разных спектаклей и постановок. И действительно, такой концерт, особенно нужный и долгожданный после мрачных 1990-х, появился. Людям хотелось хоть немного отрешиться от суровой «действительности» последних лет, и концерт давал им такую возможность. Это было светлое и радостное представление, люди шли на него охотно, каждый вечер заполняя зал до отказа.

Участвовал в подготовке этого концерта и я, пусть в массовке, но добросовестно старался исполнять свои обязанности. Однако в душе у меня происходили непростые процессы. Я понимал уже, что могу быть актером и даже достичь какого-то успеха в этой профессии, но в то же время я все более осознавал, что всё это «не мое». Что лицедейство само по себе меня не привлекает, что актер – профессия во многом подневольная, и не одно только «доброе, разумное и вечное» приходится ему сеять, что я, наконец, отчетливо хочу служить Богу, быть благовестником Его красоты и правды, хоть и не понимаю ещё, где и как это можно осуществить... Конечно, ни с кем в театре я этими своими размышлениями не делился.

И вот однажды Леонид Александрович вызывает меня в кабинет и говорит:

– Слушай, я вот что хочу. Чтобы ты на этом концерте был... шутом. Дурачился бы, балагурил, потешал публику напропалую. Но в какой-то момент все затихнет, в зале погаснет свет, ты выйдешь на авансцену... в луче софита снимешь свой клоунский колпак, красный поролоновый нос и прочтешь вот это стихотворение.

Многие недоумевали и возмущались: к чему тут эта нелепая вставка в концерте, для чего она нужна?

И он неспешно, нараспев, чеканя каждое слово, прочитал первые две строфы стихотворения Бориса Пастернака «Рассвет»:

Ты значил всё в моей судьбе.
Потом пришла война, разруха,
И долго-долго о Тебе
Ни слуху не было, ни духу.

И через много-много лет
Твой голос вновь меня встревожил.
Всю ночь читал я Твой Завет
И как от обморока ожил…

Я тогда не знал, что это за стихотворение, кем и когда оно написано, но было ясно, что речь идет о Великой войне, о покаянии, о человеке, который возрождается к иной, высшей жизни после ужасов бесчеловечия и разгула смерти. Такой, прямо евангельский, получался сюжет. И действительно, этот номер вошел в концерт, и Леонид Александрович потом как-то сказал мне:

– Я не знаю, как ты это сделал, кто тебе помог, но ты сделал именно то, что я хотел.

И это было особенно радостно слышать – потому что многие недоумевали и даже возмущались: к чему тут эта нелепая вставка в концерте, для чего она нужна?! Но и тогда, и сейчас, много лет спустя, мне кажется, я понимаю, для чего Леониду Александровичу нужна была эта «странная» вставка.

Просто он хотел напомнить себе и другим, что за ночью, какой бы темной она ни была, обязательно наступит Рассвет. Только бы мы не забывали об этом, только бы старались быть достойными грядущего Света.