Размышления на карантине

Весь сегодняшний день я молчу. Уже несколько дней я не общался с людьми. Не скрою: немало дней в году я провожу именно так. В безмолвии и самоуединении. Лично для меня в этом ничего необычного, удивительного нет (а некоторые из вас смотрят на мои фотографии, селфи и тому подобное и делают выводы, что я целыми днями бегаю по улицам в сумасшедшей радости и развлекаюсь 24 часа из 24-х! Это иллюзия, создаваемая картинками и масс-медиа. Фотографии, которые кто-то сделал за 2–3 дня, могут висеть долгое время, месяцами, и создавать впечатление, что тебя никогда нет на месте, ты то тут, то там, живешь бурной жизнью).

Но сегодня речь не обо мне.

Сегодня речь обо всех нас.

Я задумался о том, как изменилась наша жизнь. Все остановлено, заморожено, закрыто.

Я задумался о тебе. Ты сидишь дома, и тебе это нелегко. Это против твоей воли, ведь ты не затворник и не интроверт. Ты сидишь дома вынужденно, потому что таково предписание. Ты сидишь дома и по любви, зная, что это необходимо для твоего же блага и блага всех нас, и всех тех, кого мы любим.

Ты сидишь дома и от страха, и общей незащищенности.

Еще я задумался обо всех тех, кто задыхается в психологической беспомощности, – это люди одинокие, оказавшиеся в черной затерянности пустыни, немоты и осиротения души.

В эти дни я просыпаюсь утром, и, хотя солнце обращается ко мне: «Улыбнись, взгляни, как прекрасен наступающий день», но быстро приходит другая реальность и напоминает мне об угрозе, о страхе, о скачущем черном всаднике, который унесет многих с нашей планеты.

Все, что происходит в последние недели, заставило меня призадуматься о бренности нашего мира

Все, что происходит в последние недели, заставило меня сильно призадуматься о бренности нашего мира. О быстротечности нашей жизни.

Я задумался – не скрою – и о смерти. О ней я обычно забываю за своей активной деятельностью. Я так привык наслаждаться жизнью, ее красками и ароматами, музыкой, успехами, вкусами, хмельными напитками, театральными ролями, людьми, что в какой-то момент стал ощущать себя единственным насельником этой земли, приобрел психологию человека, имеющего одно застрахованное место жительства – здесь.

Здесь. В этом прекрасном мире, среди моих прекрасных соседей, в моем прекрасном Отечестве.

А тут неожиданно пришло нечто, невидимое, незримое, микроскопический вирус, и он напомнил мне о том, что придет конец. Пускай для меня и для тебя – не сейчас. Но он точно придет.

У меня есть свой «срок годности» в этом мире и в этом обличии. «Пресельник и пришлец аз есмь» (Быт. 23, 4). Я стою на перроне метро и жду, когда меня позовут войти в поезд: заходи! А я, завороженный красотой станции, не отвечаю, не в силах оторваться от нее.

В какой-то момент мне стало страшно. Я испугался. Расстроился. Пришел в уныние. И вопрос «почему» не переставал извергать пену из моей души, в поисках ответа и с чувством какой-то несправедливости: «Так несправедливо все, что происходит на свете».

Столько труда, столько пота – душевного и телесного: учение, переутомление, работа, мечты, покупки, недвижимость, собственность, инвестиции, планы, намерения, грезы, сердцебиения, отношения, обещания, обязательства, договоренности, расписки, все, заработанное с надеждой и стремительной радостью! Все, окутанное вуалью постоянного продления и верой в то, что придет что-то еще, и еще, и еще. Неутомимая жажда развития: а после я сделаю то-то. А потом направлюсь туда-то. Это восторг творчества, который тебе дарует нечто от Божественного «мировоззрения».

Это вера в то, что разворачивание вуали радости бесконечно.

Но приходит вирус и многим неожиданно говорит: «Stop».

Быть может, в этот раз не мне. Быть может. Но он уже сказал это стольким моим ближним в этом мире. И уже сказал некоторым моим соотечественникам. Он оборвал все. Без спроса, без разрешения, без какого бы то ни было элементарного обсуждения, понимаешь? Никакого тебе: «Давай поговорим!» Что, мол, пускай он имеет в виду и меня, если я захочу, если я буду согласен, если я буду готов, если у меня есть родные, дети, собаки, кошки, которые поплачут обо мне и будут скорбеть, когда я уйду.

Ничего. Наглая и жестокая смерть, немыслимо равнодушная перед самыми жгучими слезами.

Наглая и жестокая смерть, немыслимо равнодушная перед самыми жгучими слезами

Я открываю холодильник, он полон. Я закупился на несколько дней вперед. Я выпиваю апельсиновый сок и съедаю 3 бублика с корицей. Вкусно! Как прекрасно жить, радоваться, быть здоровым, ощущать, что в тебе течет река жизни, дыхание Бога, которое окрыляет тебя.

Только молитва идет у меня легко в эти дни: я беседую с Богом и сообщаю Ему все – о моем смятении, о моих родных и друзьях, о нашей незащищенности, обо всех тех, кто болен и еще заболеет и, вероятно, умрет. Так говорят... Я не могу в это поверить и не хочу.

Меня не волнуют всякого рода распри. Я не втягиваюсь в них, и меня они не трогают, потому что в конце концов нам всем в конце полагается... конец. Если не теперь, то скоро. Пусть даже и в отдаленном будущем

Некрасивые и самодовольные распри людей, стоящих на пороге смерти. Ты можешь мне с уверенностью сказать, как пройдет у тебя этот день?

Крики и ссоры. И даже о Христе. В такие дни! Со всех сторон. Без тормозов. Группировки и партии, клики и компании. Дикая жажда чего-то и полное забвение Христа!

В духе «ну, мы вам сейчас покажем», «вот как правильно, а ты ничего не понимаешь», «да ты не знаешь, что тебе будет», «ты ученый безбожник, негодяй», «ты никудышный христианин», «это ты во всем виноват», «пропади уже пропадом, оставь нас в покое».

Неутолимая жажда самооправдания – оправдаться, доказать, что я прав, что то, что я делаю, делаю хорошо, что я хороший, лучше тебя, а ты плохой, темный, невежественный, заблудший человек.

Единственный разумный поступок в эти дни для меня самого – оставаться дома и молиться, когда я могу и когда молитва идет. Я говорю о внутренней сердечной молитве молчания, любви и искренности. Как у Христа, Который пал на землю и всю ночь молился в Гефисмании. Он делал так многие ночи Своей жизни, молясь о всей вселенной.

Ученые – священные лица наших дней – делают, и пускай делают все, что в их силах и им доступно, так как наши возможности слабы.

Единственный разумный поступок в эти дни – оставаться дома и молиться

Политики, врачи, медсестры, священнослужители, учителя, психологи и психиатры, полицейские, бизнесмены, спортсмены, художники, люди духовные, думающие, писатели, поэты, молитвенники, простые труженики, работники предприятий и земледельцы, люди, наделенные юмором и даром общения, утешения и силы – мы все призваны стать «чудотворцами» в эту пору.

И пережить чудо любви и единства (насколько возможно объединить наши… джунгли!), уважения, терпения, жертвенности!

Давайте сосредоточимся на сути, которая есть смертельный враг для вируса, и будем уповать на Бессмертие Любви! Все мы, кто веруем, явим Христа не в одних публичных высказываниях, а в «горении» любящих сердец, которые могут биться как сердце Христа – подобно Солнцу, а не снегу!

Все мы, кто веруем, явим Христа не в одних публичных высказываниях, а в «горении» любящих сердец

И действительно – посидим дома. Будем с помощью Интернета путешествовать, куда захотим, совершать покупки, разговаривать, общаться друг с другом, обмениваться мнениями, болью, страданиями, упованиями и надеждами.

Станем небольшими подвижниками в эти дни. И если сделаем это в духе любви, то исполним самый потрясающий пост перед Богом!!!

Все остальное ты знаешь, об этом говорят постоянно: о чистоте, о мытье рук и т.д. и т.п. Наверное, я заморочил тебе голову, но подумал, что раз ты читаешь сейчас этот текст, то не имеешь лучшего, чем бы мог заняться.

А если нет, то прости меня за время, которое ты потратил.