Защитники прав человека или «агенты глобализма»? Часть 1

В. Новодворская и бывший священник Г. Якунин

Памяти Александра Сергеевича Панарина

Летом 2003 года в Лондоне проходил процесс над бывшим чеченским полевым командиром Ахмедом Закаевым, обвиняемым в преступлениях, совершенных им в ходе двух Чеченских войн. В качестве свидетелей защиты на процесс из Москвы прибыли правозащитники, члены Государственной Думы С.А. Ковалев и Ю.А. Рыбаков, и член правозащитного общества «Мемориал» А.М. Черкасов.

Оставим в стороне юридическую сторону дела: виновен или нет в предъявляемых ему преступлениях Закаев. Обратим внимание читателя на следующее обстоятельство: российские правозащитники с самого начала процесса заняли сторону одного из руководителей чеченского военно-криминального режима, в течение 10 лет находившегося в открытой конфронтации с Российским государством.

Такой выбор не случаен: практически в любом конфликте, в котором «замешано» российское государство, российские правозащитники занимают сторону противника - будь-то руководство бандитской Ичкерии или обвиняемые в шпионаже ученые и журналисты. Даже в захвате чеченскими террористами здания театра на Дубровке, российские правозащитники узрели вину Российских властей, причем не меньшую (а некоторые – Е.Г. Боннер, А.П. Подрабинек, Л.А. Пономарев, А.Ю. Блинушов, Е.Н. Санникова, Н. Храмов – даже большую), чем вину террористов.

В то же время, в отношении т.н. демократических государств, в первую очередь, США и Израиля, установка правозащитников абсолютно противоположная: вину за теракты они полностью возлагают на мусульманскую сторону. Причем, обоснования терроризма они находят в самом исламе, в Коране и его сурах (С.А. Ковалев). Тех же, кто критикует действия Израиля на оккупированных им территориях Палестины, правозащитники обвиняют в поддержке терроризма и в... антисемитизме. Вот образец: «...европейские митинги - это ужасно. И это уже даже не антивоенные выступления, и никак не в защиту мирного населения палестинского, а это - поддержка террора, ...это просто антисемитская кампания». (Из интервью Е.Г. Боннер радиостанции Немецкая Волна).

А вот, что говорит об агрессии США в Ираке правозащитник С.А. Ковалев,  обычно занимающий умеренную позицию: «Это такая ситуация, когда, с одной стороны, безнравственно (и очень опасно, кстати) терпеть, как в том или ином районе земного шара страдают люди, а с другой стороны, трудно смириться с тем, что что-то предпринимается только какой-нибудь одной страной, или небольшой группой стран, или даже пусть большой группой стран в нарушение существующего международного порядка». И дальше: «Не было (у американцев - О.П.) только одного - оснований для того, чтобы спокойно взирать на безобразия Саддама Хусейна» («Новое Время», #18-19, 2003 г). Обратите внимание – ни слова об агрессии США. Просто – «что-то предпринимается.... в нарушение международного порядка». Да к тому же «вынужденно», поскольку США не могли «спокойно взирать на безобразия»... Можете себе представить, каков был бы язык и тон у того же С.А. Ковалева, если бы не США, а Россия совершила нападение на Ирак, а затем и оккупировала его!  

Более радикальные (и менее дипломатичные) российские правозащитники выражаются определеннее. В.И. Новодворская предлагает буквально следующее: «Назначить Соединенные Штаты главой правозащитного сообщества, как бы членом коллектива Хельсинкской группы, а всем правозащитникам готовить для них материал: какие нарушения прав человека на Кубе, в Северной Корее, в Иране. А они будут выбирать, с кого начать в следующий раз». (журнал «Новое Время», #18-19, 2003 г.). Новодворская просто озвучила то, что уже и так давно происходит: либеральный истеблишмент США устами американской правозащитной организации Human Rights Watch решает, кого судить, а кого миловать, российские правозащитники поставляют им необходимые материалы – о войне в Чечне или о «зажиме» правительством РФ российских средств массовой информации.

Правозащитники Е.Г. Боннер и В.К. Буковский идут еще дальше – они публично призывают президента США объявить Россию террористическим государством, которое «ничем не лучше чем режим Саддама Хуссейна». («Открытое письмо Президенту США Дж. Бушу»),  Какие выводы должен сделать Буш из этого письма, разъяснять не требуется – Югославию и Ирак американцы уже отбомбили и оккупировали. На очереди Иран, Сирия, далее - Россия.

В Греции задержан бывший олигарх и миллиардер В.А. Гусинский, обвиняемый российской прокуратурой в «незаконном присвоении 250 млн. долларов США». Ну, скажите, разве имеет воровство в особо крупных размерах какое-либо отношение к защите прав человека? Оказывается, имеет, если обвиняемый «внес значительный вклад в укрепление демократических процессов в России… и обеспечивал реальный доступ сторонникам демократических ценностей к многомиллионной аудитории». Нет, это не выдержки из письма руководства Всемирного Еврейского Конгресса, членом которого Гусинский когда-то состоял. Это - из обращения к греческим властям группы российских правозащитников: Л.М. Алексеевой, А.В. Бабушкина, Л.А. Пономарева, С.А. Ганнушкиной, С.А. Ковалева. Л.С. Левинсона, Г.П. Якунина, А.Ю. Блинушова, Ю.В. Самодурова, Э.И. Черного, Е.Г. Боннер. (www.hro.org). 

Вот так понимают правосудие руководители ведущих российских правозащитных организаций! Они ведь не оспаривают существо обвинений против Гусинского, не заверяют греческие власти в его полной невиновности. Отнюдь! Они просто просят не выдавать «своего», тем более что в России, дескать «практикуются пытки и истязания» (www.hro.org).

Откровенные враги российской государственности, выступающие под флагом защиты прав человека, как, например, А.П. Подрабинек, советуют международным финансовым организациям держать Россию на голодном пайке, пока та не «интегрируется в общемировой порядок», и высказывают пожелание, чтобы Россия оставалась «в экономическом отношении слабой, а в военном – немощной» (А.П. Подрабинек, «Опасность сильной России», www.forum.msk.ru).

То, что статьи, заявления и высказывания Е. Г. Боннер, А. П. Подрабинека, В.И. Новодворской мало имеют общего с защитой прав человека – вряд ли вызовет возражения. Зато возникают вопросы к правозащитному сайту  www.hro.org, не только предоставляющему свои «страницы» А.П. Подрабинеку и Е.Г. Боннер, но и публикующему панегирик Е.Г. Боннер и призывающего по ней «сверять свои жизненные часы».

Откуда у российских правозащитников такая ненависть к российскому государству, к своему Отечеству? Или Россия – уже не Родина для них, а всего лишь страна «вынужденного проживания»? А может действительно справедливы обвинения в адрес российских правозащитников, что главный смысл их деятельности – это создание в стране инфраструктуры и атмосферы, благоприятных для проведения успешной идеологической и психологической войны, которую вот уже более 50 лет ведут против нашей страны Соединенные Штатов Америки? Ведь не случайно, так много «сил и сердца» (и, разумеется, средств, предоставляемых им западными фондами) уделяют правозащитники созданию разветвленной сети школ и центров, консультирующих молодых людей на предмет избежания призыва в армию: Вот эпиграф к одной из подобных публикаций: «Если служба в армии - это долг Родине, то когда я успел столько задолжать?» (Иван Самарин, «Не ходи, студент, в армию гулять!» www.hro.org).

В ходе гражданской войны 1992-1993 г.г. более 75% русского населения Таджикистана (280 тыс. человек) были «выдавлены» из мест своего проживания и оказались в России на положении беженцев. Но ни одной строчки не уделили правозащитные организации и их вебсайты «этническим чисткам» русского населения в Таджикистане. 

Правящие режимы в Латвии и Эстонии установили в своих республиках режим апартеида для «некоренного» населения, то бишь для русских. Московские же  правозащитные организации прекрасно знали об этом, но категорически не желали заниматься правами бывших «колонизаторов» в бывших республиках советской «коммунистической империи», как до сих пор называют Советский Союз российские правозащитники.

На протяжении нескольких лет военно-криминальный режим Дудаева-Масхадова уничтожал русское население, изгонял его из Чечни. Но ни один российской правозащитник, ни одна российская правозащитная организация – от Мемориала до Московской Хельсинкской Группы не подняла голос в защиту прав русских Чечни на жизнь, на кров, на защиту от бандитского беспредела чеченских сепаратистов.

Просмотрев доступную мне правозащитную периодику за последние несколько лет, я обнаружил, что в ней вообще отсутствует такая проблема, как нарушение прав русских как культурно-этнической группы, как в Российской Федерации, так и в бывших союзных республиках. В чем дело? Или российские правозащитники действительно русофобы, как утверждают некоторые их критики?

В настоящей статье сделана попытка показать, что анти-российские и прозападные установки нынешних российских правозащитников имеют свои истоки в правозащитном движении времен брежневской эпохи. В статье также пойдет речь об идеологии либерализма – этой мировоззренческой базе не только правозащитного движения, но и российской «прозападной» интеллигенции, а также части делового сословия, в первую очередь – «новорусской» компрадорской буржуазии.

Статья эта – не «выбранные страницы» из истории правозащитного движения СССР и России и тем более, не жизнеописание правозащитников, рассказывающее об их самоотверженности и мужестве. Для автора статьи – правозащитное движение это не только объект исследования, но и часть его прошлой жизни, в которой он разделял многие идеи и иллюзии либерализма, этого, по словам философа А.С. Панарина, «опиума интеллигенции» (А.С. Панарин, «Север – Юг: сценарии обозримого будущего», Наш Современник, # 5, 2003 г.).

Современных российских правозащитников можно разделить на две неравные группы: меньшая группа, - правозащитники старшего поколения («старая гвардия»), и большая группа -  «молодежь», пришедшая в движение после перестройки. «Старая гвардия» сформировалась в 60-70-х годах и была частью движения инакомыслия, возникшего в Советском Союзе на волне «оттепели» и хрущевских разоблачений «сталинизма».

Хотя в правозащитном движении «стариков» осталось немного, именно они определили и продолжают определять философию и практику нынешнего правозащитного движения в России. «Старики», в основном, живут в Москве, где сосредоточены ведущие российские правозащитные организации, такие как Международное общество «Мемориал» (С.А. Ковалев, А.Ю. Даниель, А.Б. Рогинский, О.П. Орлов), Московская Хельсинская группа (Л.М. Алексеева), «Право ребенка» (Б.Л. Альтшулер), Фонд в защиту гласности (А.К. Симонов), Движение за права человека (Л.А. Пономарев), Центр содействия реформе уголовного правосудия (В.Ф. Абрамкин), Комитет Солдатских Матерей (В.Д. Мельникова), Группа изучения правозащитного движения (А.О. Смирнов), Общественный Фонд «Гласность» (С.И. Григорьянц), правозащитное агенство «Прима» (А.П. Подрабинек), Форум переселенческих организаций (Л.И. Графова). Комитет «За Гражданские права» (А.В. Бабушкин), Международное бюро по правам человека (А.М. Брод).

«Молодежь» пришла в правозащитное движение в середине 90-х годов прошлого века и образует костяк и основную «массу» правозащитных организаций, созданных практически в каждом областном городе и в каждой столице автономной республики. Общее количество правозащитников мне неизвестно, думается, несколько тысяч человек. Именно «молодежь» занимается практической правозащитной деятельностью, спектр которой простирается от помощи (юридической и материальной) семьям солдат, погибших от «дедовщины», несчастных случаев – до предоставления международным организациям материалов по состоянию дел с правами человека в Чечне и «проявлений антисемитизма» в России.

Из известных автору по публикациям и по правозащитной деятельности «молодых» правозащитников назову тех, чьи имена часто встречаются в прессе: И.В. Аверкиев (Пермь), А.Ю. Блинушов (Рязань), С.В. Вальков (Иваново), Ю.И. Вдовин (Санкт-Петербург), Гуслянников (Саранск), К.Х. Каландаров (Москва), И.Н. Куклина (Санкт-Петербург), Левинсон (Москва), А. Ливчак (Екатеринбург), Т. Локшина (Москва), С. Лукашевский (Москва), В.М. Марченко (Москва), А.Д. Никитин (Саратов), Б.П. Пустынцев (Санкт-Петербург), В.В. Ракович (ст-ца Ленинградская, Краснодарский край), И.В. Сажин (Сыктывкар), И. Самарин (Архангельск), Ю.В. Самодуров (Москва), С.А. Смирнов (Москва), А.М. Черкасов (Москва), Г.Г. Чернявский (Апатиты), В. М. Ферапошкин (Сасово, Рязанская обл.), Е. В. Финков (Ростов-на-Дону).

Как можно видеть из приведенного обширного списка, защитой прав человека занимаются не только в столицах и крупных городах, но и в небольших городах как Сасово, и даже в станицах, как Ленинградская. Благодаря созданной (в основном на гранты западных фондов, о чем ниже) электронной связи, правозащитники оперативно проводят «электронные конференции», на которых они согласовывают и координируют свои совместные акции. Поэтому, сегодня можно уверенно говорить о «правозащитной сети», покрывающей всю территорию России.

За исключением откровенных противников советской государственности, вроде В.К. Буковского, деятельность правозащитников в середине 60-х годов в целом соответствовала прямому смыслу выражения «защита прав человека». Идеологами правозащитного движения тех лет следует считать математика А.С. Есенина-Вольпина и физика В.Н. Чалидзе и, несколько позже, математика В.Я. Альбрехта. Они полагали, что в рамках советской системы можно и следует добиваться гласности и улучшения ситуации с политическими и гражданскими правами человека, требуя от советских властей соблюдения советских законов.

Типичными лозунгами правозащитного движения тех лет были: «Мы требуем гласности!», «Мы требуем соблюдения советских законов!» и «Уважайте советскую Конституцию!». В соответствии с этой позицией, все свои обращения и заявления правозащитники посылали в соответствующие советские инстанции. С целью изучения проблем прав человека в СССР, в ноябре 1970 года по инициативе В.Н. Чалидзе был образован Комитет прав человека в СССР. В него вошли физики А.Д. Сахаров и А.И. Твердохлебов и математик И.Р. Шафаревич; экспертами Комитета стали А.С. Есенин-Вольпин и Б.М. Цукерман. Помимо «теоретической» деятельности, члены Комитета давали консультации по правовым вопросам.

Среди правозащитников тех лет было много бывших политзаключенных сталинских времен – Ю.А. Гастев, А.С. Есенин-Вольпин, А.Э. Левитин-Краснов, В.М. Красин, П.И. Якир, П.М. Егидес-Абовин, В.Л. Гершуни, Ю.А. Айхенвальд. Несправедливость наказания и страдания в лагере или ссылке – безусловно повлияли на отношение бывших политзаключенных к советской власти и к официальной идеологии. И тем не менее, есть все основания полагать, что в середине 60-х годов большинство из правозащитников разделяли в той или иной степени социалистические и даже либерально-коммунистические убеждения (П.М. Егидес-Абовин, П.Г. Григоренко, О.И. Алтунян, А.И. Костерин, П.И. Якир, В.В. Павленков).

В правозащитной деятельности тех лет принимали участие люди различных убеждений и взглядов - христиане (отец С. Желудков, Г.П. Якунин, отец Д. Дудко, В.И. Щеглов),  русские националисты (И.Р. Шафаревич, В.Н. Осипов, Ю.Т. Галансков), и даже сионисты (В. Свечинский, Н.Н. Мейман, В.А. Рубин). Однако большую часть правозащитников тех лет составляли люди либеральных убеждений, и их число неуклонно росло по мере угасания надежд на «социализм с человеческим лицом». Это обстоятельство чрезвычайно важно, поскольку именно «либералы» образуют нынешнее российское ядро «старой гвардии» - С.А. Ковалев, А.Ю. Даниэль, А.О. Смирнов (Костерин), А.Б. Рогинский, Л.М. Алексеева, А.П. Подрабинек, С.И. Григорьянц, Е.Г. Боннер, Ю.А. Рыбаков, Л.Г. Терновский, М.С. Гольдман, В.К. Борщев, В.М. Гефтер, В.Ф. Абрамкин, М.Н. Ланда.

Я привел фамилии этих людей еще и потому, что они не только активно участвуют в правозащитном движении, но и выступают в печати по правозащитным и политическим проблемам. (Замечу, что последовательными либералами считают себя В.И. Новодворская, А. Гольдфарб, В. Шендерович, Г.К. Каспаров, А.С. Политковская, И. Мильштейн, В. Корсунский, активно выступающие в печати на «правозащитные» темы).

Как известно, человек, придерживающийся либеральных взглядов, разделяет концепцию прав человека, базирующуюся на доктрине «естественных прав» Джона Локка и Жака Маритэна. В соответствии с ней все люди от рожденья обладают т.н. «основными правами» - правом на жизнь, на свободу слова, передвижений (эмиграции). Как сказано во Всеобщей декларации прав человека, принятой Генеральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 года, «все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах». Более того, эти «основные права человека» есть права - «прирожденные, естественные и неотчуждаемые» и не могут нарушаться государством.

Помимо «естественной» (природной) доктрины прав человека существует и другие, такие как «моральные» и «договорные», возникшие в Западной Европе в ХVII – ХIX веках, в период перехода европейских обществ от сословно-феодальных к буржуазно-капиталистическим. Все варианты либеральной идеологии «атомизированного человека», свободного от сословных ограничений, были революционны в Новое Время и послужили политико-философской основой  идеологии Просвещения. Идеология либерализма отражала доминирующие в то время в Европе механистические представления об обществе, как чисто арифметической суммы «абстрактных индивидов», не имеющем собственной ценности и интересов. Она соответствовала протестантской версии христианства, основанной на индивидуалистической философии преуспевания и «морали успеха» собственника, а также иудаизму, не запрещавшему ростовщичество и стяжательство. Однако, идеология либерализма никоим образом не «вписывалась» в такие религии, как православие, ислам, индуизм.

Либералы, в полном соответствии с Всеобщей декларации прав человека, полагают «основные права человека» абсолютными, «трансцендентальными» и наднациональными категориями, применимыми ко всем народам и во все времена, независимо от традиций, культуры, социальных и производственных отношений. В этом смысле они близки к марксистской категории «классовой борьбы», которую адепты этой теории полагают категорией внеисторической и наднациональной. И если у марксистов-ленинцев абсолютизация понятия «борьба классов» есть следствие религиозного по существу отношения к трудам «классиков марксизма-ленинизма», то у современных либералов абсолютизация «права на свободу» и других «основных прав человека» - есть результат такого же «религиозного» отношения ко Всеобщей декларации прав человека. И так же, как марксисты-ленинцы пытались в начале ХХ века «внедрить» в России заемную модель коммунизма-социализма, созданную на совершенно ином культурно-цивилизационном базисе англо-саксонских стран Западной Европы, так и либералы-правозащитники «требовали» от советских властей реализации на советской «почве» заимствованной у Запада либеральной модели «правового» государства с приоритетом «основных прав человека». 

Может сложиться впечатление, что правозащитники продолжили традицию русских «правдоискателей» второй половины ХIХ века, защитников угнетенных, сирых и обездоленных. Однако, это далеко не так: правозащитники взялись защищать «право на свободное распространение информации», непосредственно связанное с деятельностью узкой группы людей - журналистов и публицистов, которых трудно назвать «сирыми и «угнетенными».

Поскольку многие правозащитники обратились к неподцензурному журналистскому и литературному творчеству, то они «де-факто» защищали и свои собственные профессиональные права. По-видимому, к «потребностям» этой части общества следует отнести утверждение А.Ю. Даниэля, что правозащитники «интуитивно почувствовали истинные потребности общества» (А.Ю. Даниэль, «Они прошли свой крестный путь. Инициативная группа», Правозащитник #1, 2000 г.). Что же касается защиты прав, жизненно важных для подавляющего числа советских граждан, таких, как право на безопасность, на труд, на образование, на жилье - то правозащитников эти социальные права, как можно судить по их заявлениям и выступлениям, не слишком заботили и заботят. 

В конкретных же условиях идеологической и информационной войны между США и СССР реализация требования на свободу распространения информации устраняла препятствия для пропаганды идей и воззрений, враждебных не только правящей идеологии и политической системе Советского Союза, но и социально-экономической системе, сложившейся в СССР. И хотя, с чисто юридической точки зрения в этом требовании не было ничего «криминального», сам факт такого требования свидетельствует об определенной политической позиции, занятой правозащитниками, независимо от того, как они сами ее интерпретировали. 

К требованиям «свободы получения информации» примыкает и требование «гласности», что в середине 60-х годов, в основном, сводилось к требованию «открытых судов» над арестованными советскими писателями (А.Д. Синявский, Ю.С. Даниэль, А.А. Амальрик, И.A. Бродский) и диссидентами. Однако практически на каждом таком суде был кто-то из родственников подсудимого, так что из зала суда поступала достаточно полная информация, что позволило позже публиковать в Самиздате полный отчет о процессе.

Более того, с конца 60-х годов защищать диссидентов брались адвокаты, не боящиеся сообщать «общественности» детали судебного процесса. Некоторые из них и сами вскоре стали диссидентами и правозащитниками (С.В. Каллистратова, Д.И. Каминская, Б. Золотухин). Видимо, поэтому, в последующем, требование «гласности» постепенно исчезло из «правозащитного словаря», и лишь М.Г. Горбачев возродил гласность и сделал его одним из главных пропагандистских лозунгов перестройки.

Вернемся во вторую половину 60-х годов. Тот этап в правозащитном движении часто называют периодом попыток установления диалога с властью. Однако диалог с властями на предмет соблюдения властями советской Конституции был с самого начала обречен на неудачу, уже хотя бы потому, что советская юридическая практика не зиждилась на формальном праве и правовых институтах, в том числе и не на Конституции. Она руководствовалась т.н. «традиционным правом», которое опиралось на внеправовой институт, каковым в СССР в те годы был партийно-государственный аппарат, стоявший над формальным правом и над всеми юридическими институтами - судом, прокуратурой, адвокатурой. Поэтому, требование соблюдения формального права и Конституции фактически означало требование ликвидации контроля партаппарата над всеми остальными институтами государства со всеми непредсказуемыми последствиями для советской государственности, и потому являлось политическим актом, независимо от того, осознавали это правозащитники и диссиденты или нет.

Нет сомнений, что поначалу правозащитниками двигало искреннее желание устранить несоответствие между советскими законами, в первую очередь, Конституцией, и существующей юридической практикой. В этом смысле апелляция к Конституции, как высшему Закону СССР, правомерна и легитимна и лежит в русле реформ, проводимых Н.С. Хрущевым в области социалистического права и юрисдикции. Именно с этих позиций оценивали в то время свои требования многие правозащитники - либеральные коммунисты и социалисты - П.Г. Григоренко, П.М. Егидес-Абовин, В.Н. Чалидзе.

Вплоть до августа 1968 года у многих советских инакомыслящих еще теплились надежды, что советское руководство пойдет по пути демократических реформ. Однако, после появления советских танков на Вацлавской площади, надежды эти стали быстро улетучиваться. В этой ситуации, требовать от властей выполнения советских законов в области прав человека, заведомо зная, что власти не пойдут на это, было неискренним и преследовало иные, нежели заявленные правозащитниками цели.

Действительно, если у авторов обращений и призывов к советским властям не было оснований полагать, что те пойдут на «положительное» решение проблемы с правами человека, то открытые, то есть адресованные всем заявления и обращения – становились чисто пропагандистскими акциями, цель которых - привлечь всеобщее внимание к нарушению советскими властями их собственных законов.

Как писал позднее В.К. Буковский – мы хотели «показать всему миру их (советских властей – О.П.) истинное лицо». (В.К. Буковский, «И возвращается ветер...», Издательство «Хроника», Нью-Йорк, 1979). Совершенно очевидно, что это была «политика», основанная на подмене защиты прав человека пропагандистской акцией, имеющей мало общего с защитой прав. Политика, которая стала постепенно вытеснять на обочину движения действительно «положительные», то есть, могущие принести пользу стране, формы активности, в первую очередь, теоретические разработки правовых и политических проблем, перед которыми стоял Советский Союз. 

Так, на какую же аудиторию были рассчитаны опасные и рискованные «игры» диссидентов и правозащитников с защитой прав человека в СССР? Именно, «игры», а не серьезные и ответственные действия, предусматривающие возможность положительного результата. Кому они были нужны?  Кто мог получить дивиденды от этих «смертельных игр»?

Очевидно, что не советский народ: эти «игры в права человека», даже когда речь шла о Конституции, его мало волновали. Те разделы Конституции, в которых шла речь о «свободе слова, собраний» и о свободе распространения информации», не имели никакого отношения к реальной жизни советского человека, не имеющего ни малейшего желания не только бороться за эти свободы, но даже и не проявлявшего интереса к ним. Тем более что участие в этих «играх» ставило под угрозу гораздо более важные для него ценности, нежели заемные «основные права человека» - его личную свободу и благополучие его семьи.

После «дела четырех» (Ю.Т. Галанскова, А.И. Гинзбурга, А.А. Добровольского и В.Н. Лашковой, осужденных в январе 1968 года за издание и распространение «Белой книги» о суде над писателями А.Д. Синявским и Ю. Даниэлем), и особенно, после военной интервенции СССР в Чехословакию в августе 1968 года, большинство правозащитников и диссидентов уже мало верило в реальность того, что советские власти пойдут с ними на диалог и приведут юридическую практику в области прав человека в соответствие с советскими законами. Становилось также очевидным, что требования правозащитников не находят поддержки в «массах». И тогда перед правозащитниками встал классический вопрос: что делать? Допустимо ли гражданину СССР обращаться за помощью к западному общественному мнению в «деле» защиты прав человека в своей стране?

После долгих колебаний и дискуссий правозащитники Л.И. Богораз и П.М. Литвинов составили «Обращение к мировой общественности», в котором требовали пересмотра суда над Ю. Галансковым и его товарищами «в присутствии международных наблюдателей». И хотя этой фразой и ограничился «вынос сора из избы» (Л.М. Алексеева, «История инакомыслия в СССР», «Хроника Пресс», 1984), это обращение стало первой «ласточкой» в новой практике советских правозащитников апеллировать не к советским властям, не к советской общественности, и даже не к советскому народу, а к зарубежным институтам – сначала общественным, а затем и властным.

В мае 1969 года, только что образованная Инициативная группа по защите прав человека в СССР (ИГ) отправила в Организацию Объединенных Наций письмо, в котором изложила свои жалобы на непрекращающиеся нарушения законности  в СССР и просила «защитить попираемые в Советском Союзе человеческие права», в том числе, право «иметь независимые убеждения и распространять их любыми законными способами». В течение последующих нескольких лет ИГ послала множество аналогичных писем и обращений в ООН, ее Генеральному секретарю, в Международную лигу прав человека, на международные съезды психиатров, и т.д.

Это был шаг, который имел для правозащитного движения далеко идущие последствия. Во-первых, он показал, что российские правозащитники более не считают ситуацию с правами человека в СССР лишь внутренним делом Советского Союза, но делом всего «мирового сообщества». Во-вторых, из него следовало, что правозащитники не рассматривают советский народ в качестве социальной базы своего движения. Если вообще когда-либо рассматривали. Как недавно высказался правозащитник Ю.А Рыбаков о русском народе - это «общество рабов в шестом поколении». (Круглый стол «Правовой беспредел в России: произвол силовиков или система?», 17 июля 2003 г., www.liberal.ru). 

В результате, обращение правозащитников за помощью к Западу привело к отчуждению и фактической изоляции их от народа и даже от значительной части интеллигенции, симпатизирующей правозащитникам. Сами же правозащитники стали превращаться из неформальной ассоциации советских граждан, озабоченных нарушениями законности в своей стране, в отряд некоего «всемирного правозащитного движения», в небольшую группу, получавшую моральную, информационную, а с середины 70-х годов – материальную и политическую поддержку с Запада. 

Партократическое же руководство Советского Союза видело в требованиях гласности и соблюдения гражданских и политических прав не только угрозу своей власти (хотя и осознавало ее в иных, чем правозащитники, политических терминах), но и угрозу стабильности политико-экономической и социальной системе. Поэтому, к середине 70-х годов власти фактически разгромили первую волну правозащитного движения, посадив одних за решетку, а других вытолкнув за рубеж. Этими репрессиями они «убедили» советскую интеллигенцию в том, что защита основных прав человека в СССР дело не только бесперспективное, но и абсолютно бессмысленное.

Таким образом, власти «отвели» от правозащитного движения «широкие массы» интеллигенции и студенчества и загнали правозащитников фактически в подполье. Так, что к середине 70-х годов правозащитники остались один на один с советским партийным аппаратом и его репрессивными органами.

Оставшиеся на свободе правозащитники были озабочены уже не столько тем, как соблюдают власти советские законы, сколько судьбой своих арестованных коллег и диссидентов, осужденных властями, причем с явным нарушением советских и международных законов. Иными словами, деятельность правозащитников стала смещаться из правовой сферы в гуманитарную и информационную. Гуманитарная деятельность заключалась в материальной помощи политзаключенным и их семьям, а информационная - в сборе, печатании, распространении и передаче на Запад фактов преследований неугодных властям лиц, а также некоторых религиозных, национальных и культурных групп в СССР. Продолжал выходить, хотя и с перерывами, основанный 30 апреля 1968 года, неподцензурный правозащитный журнал «Хроника текущих событий».

Поскольку первоначальная цель правозащитников - превращение Советского Союза в правовое государство - перестала быть для правозащитников актуальной, то и их мотивации стали меняться. Из патриотических (служение Отечеству), они становились чисто личностными - моральное противостояние «режиму», принцип «не могу молчать», а также - «продемонстрировать всему миру истинную сущность режима». 

И здесь необходимо сделать необходимые комментарии насчет личностных мотивов и морального противостояния. Как мы писали выше, подавляющее большинство советских людей приняло равнодушно попытки правозащитников апеллировать к Конституции СССР. Поэтому (хотя и не только поэтому) советские правозащитники не стали частью какого-либо социального или политического движения. Борьба за право на свободу слова и на свободное распространение информации не имела в России легитимности - ни в культуре, ни в национальной традиции. Как ни парадоксально, но единственным источником ее легитимности была советская Конституция, отражавшая несоответствие  между идеальной целью – коммунизмом - и реальным общественно-политическим и экономическим строем, сложившимся в послеоктябрьский период и мало что имевшим общего с доктринерским марксовым коммунизмом. И в государстве традиционного типа, каковым, по существу являлся Советский Союз, Конституция была не столько правовой, юридической категорией, сколько декларацией, вроде Всеобщей Декларации Прав Человека, а также национальным символом, как, скажем, Гимн Советского Союза. 

Недавнее суждение А.Ю. Даниэля, что создание Инициативной Группы было «попыткой создать в стране ячейку гражданского общества – не политическую, а гражданскую альтернативу режиму» (А.Ю. Даниэль, «Они прошли свой крестный путь. Инициативная группа», Правозащитник #1, 2000 г.) – совершенно безосновательно. Никакой «ячейки» гражданского общества на защите свободы слова (а позже – свободы эмиграции) построить невозможно. Разве, что создать узкие группки, формирующиеся вокруг харизматического и авторитетного диссидента, как, например, окружение А.Д. Сахарова и Е.Г. Боннер, или компаний, описанных в книге Л.М. Алексеевой “The Thaw Generation” (Поколение «оттепели»). Замкнутые на себе, оторванные от народа (как не любят «демократы» и «либералы» слово НАРОД!) и абсолютно чуждые его повседневным интересам и нуждам, эти группы не имели никакого веса и влияния в советском обществе, если не считать ореола «народного заступника», который стал складываться в 70-е годы вокруг имени А.Д. Сахарова, о влиянии которого на власть ходили легенды.

Практическим же содержанием правозащитной деятельности в 70-е годы стала систематическая дискредитация советского государства путем противопоставления Конституции СССР, советских и международных законов – практике советских правоохранительных органов. Результатом такой деятельности должен был стать подрыв веры советских граждан в «легитимность» советского государства. Вот «болевые» точки, по которым били правозащитники:

- Советское государство нелегитимно, поскольку оно антиконституционно, так как систематически нарушает Конституцию и законы СССР.

- Оно нелегитимно, поскольку оно аморально, так как постоянно лжет, отрицая факты нарушений властями собственных законов.

- Оно нелегитимно, поскольку несправедливо, ибо преследует тех, кто говорит правду и взывает к справедливости.  

Сами же по себе «основные права человека» не воспринимались как приоритетные и насущные не только «широкими массами», но и образованным классом, за исключением прозападной (в основном, столичной) интеллигенции, регулярно слушавшей западные «голоса» и воспринимавших за чистую монету ведущуюся «оттуда» пропаганду.

Правозащитники не были «затребованы» ни народом России, ни его историей. Так что, социальные и политические силы, которые могли бы быть заинтересованными в результатах деятельности правозащитников, следовало искать за пределами СССР, в тех странах, где миф о приоритетности «основных прав человека» перед социальными, национальными и общественными правами и ценностями внедрялся и поддерживался всей политической и экономической мощью правящей элиты.

Поэтому, «совестью нации» ни правозащитники, ни даже академик А.Д. Сахаров, не были и быть не могли. Как и нет оснований считать их противостояние советским властям моральным актом. Дело совсем в другом. Защищая советские законы или защиту диссидента, несправедливо осужденного советским судом, посаженного в психушку, правозащитники поступали смело и мужественно, ибо шли на заведомый риск быть арестованным и осужденным. Но то обстоятельство, что следственные и судебные органы применяли в отношении диссидентов, правозащитников и других «нежелательных» для них лиц подлоги, показания лжесвидетелей, выносили им несправедливые обвинительные приговоры – ничего не говорит о «моральности» самих правозащитников. Ведь абсурдно же  наделять «моральностью» того или иного политического деятеля (а правозащитники были именно политическими деятелями), по степени «прогрессивности» его политических взглядов, а не по нравственным критериям!

Постоянные преследования властей, необходимость конспирации выработали у значительной части правозащитников менталитет подпольщиков, ведущих неравную, но благородную борьбу с тоталитарным «большевистским» режимом. Для правозащитника-либерала партократическое советское государство - его партийные органы, КГБ, прокуратура - воспринималось как основной источник зла и несправедливости, совершаемых в стране. И загнав себя однажды в угол конфронтации с властью, правозащитнику и диссиденту было психологически нелегко из него выйти.

Менялось отношение правозащитников и к проблемам страны и даже к собственному народу, в своем подавляющем большинстве не поддержавшем правозащитное и диссидентское движение, хотя и выражавшего симпатии к «пострадавшим за справедливость». Все больший вес в деятельности правозащитников стали занимать проблемы свободы эмиграции - евреев, этнических немцев, религиозных групп. Да и сами правозащитники, как евреи-«отказники», все больше отчуждались от своего народа, уходили во внутреннюю эмиграцию, а многие и во внешнюю - в Израиль, США, Францию, Германию

О степени важности для правозащитников проблемы свободного выезда из страны можно судить по известному высказыванию самого авторитетного в 70-80-е годы правозащитника – академика А.Д. Сахарова, что основным правом человека является свобода покидать и возвращаться в свою страну. Эта точка зрения, разделяемая значительным большинством российских правозащитников, стала свидетельством окончательного разрыва российских правозащитников с их первоначальной «патриотической» ориентацией и перехода с конструктивных позиций на деструктивные, антигосударственные.

Действительно, в условиях, когда о возвращении в СССР уехавшего на Запад не могло быть и речи, настаивание на приоритетности права на свободу перемещения было равносильно поддержке эмиграции из Советского Союза, ее пропаганде. Ведь поддержка выезда на Запад без реальной возможности вернуться на Родину, в Россию, вела к «утечке мозгов», «работала» на геополитического и цивилизационного противника СССР - на Соединенные Штаты Америки. Она поощряла эмиграцию из Советского Союза квалифицированных специалистов, способных конкурировать на западных рынках труда. Причем, речь отнюдь не шла о защите «права на профессию»: ведь уезжали, как правило, прекрасные специалисты, занимавшие высокие позиции в науке, промышленности, медицине, искусстве.

В конкретных же политических обстоятельствах того времени речь шла об эмиграции советских евреев, о которой шли торги между советскими властями и администрацией США, а также о «репатриации» этнических немцев в ФРГ.  Что же касается подавляющего большинства советских людей, не имевших «еврейских», или «немецких» корней, то для них эмиграция была практически невозможна, ибо израильские и немецкие власти посылали «вызовы» только своим этническим соотечественникам. И даже если удавалось переслать в СССР вызов этническим русским, то органы МВД не давали им разрешения на эмиграцию, если на то не было санкции КГБ, использующего «еврейский канал» для высылки из СССР неугодных ему лиц (диссидентов, «непослушных» писателей, отсидевших срок националистов и т.д.).

Хуже того, каждый этнический русский, оказавшийся в пересыльном пункте (Австрии или Италии), должен был для получения въезда в западную страну доказывать эмиграционным властям свою причастность к диссидентской деятельности, либо предъявить документальные доказательства, что он преследовался в СССР по политическим мотивам. От еврея же требовался лишь документ (его паспорт или паспорта родителей), подтверждающий его принадлежность к «дозволенной» к эмиграции религиозно-этнической группе. 

Так, что борьба российских правозащитников за право на эмиграцию была на деле поддержкой борьбы за выезд из страны членов лишь двух этнических групп – евреев и немцев (позже – пятидесятников). Эта деятельность правозащитников никак не может считаться борьбой за права человека, то есть, правозащитной деятельностью, но лишь борьбой за привилегии для отдельных  религиозно-этнических групп.

Поддержка российскими правозащитниками движения советских евреев за репатриацию в Израиль воспринималась и как солидарность с сионистским движением, имеющим четко выраженный националистический характер. Это обстоятельство, а также значительный процент евреев среди московских правозащитников, создавал в народе и среди патриотической (то есть, не-прозападной) части российского образованного общества мнение, что российские правозащитники не представляют русский народ и, занимаясь выборочной защитой прав человека, выполняют национальный заказ мирового еврейского сообщества.

Формированию такого отношения к российским правозащитникам способствовала и поддержка их американскими еврейскими правозащитными организациями, как, например, либеральным Union of Councils for Soviet Jewry, который выбрал в свой Совет Директоров А.Д. Сахарова, В.К. Буковского и А.Д. Синявского. Большое влияние на администрацию США и на советскую Академию Наук имел американский Committee оf Concerned Scientists, состоящий из всемирно известных ученых (в подавляющем большинстве евреев) и оказывающий информационную, профессиональную, моральную,  юридическую и материальную помощь советским ученым, преследуемым или лишенным возможности работать по специальности за свое «инакомыслие» или за желание эмигрировать из Советского Союза.

Не может быть случайным и тот факт, что единственной международной террористической акцией, которая вывела московских правозащитников на демонстрацию, был захват в 1973 году палестинскими террористами из организации «Черный Сентябрь» израильской спортивной делегации. Тогда на демонстрацию протеста вышли не только московские евреи-отказники, но и правозащитники, включая этнически русского А.Д. Сахарова.